— Ты что? — шепотом спросил он.
— Ничего. А ты что, в уме? — наконец произнес я. — Какие же мы нищие, если тетка мне позавчера новые ботинки купила и у нас у каждого дом и еда каждый день? У тех изобретателей вообще ничего не было.
— А что здесь такого? — возразил он. — Сидит же на базаре Степаныч. Тоже в своем доме живет. И два поросенка у него в котухе хрюкают. И сад, и огород у него вон какие! И все ему подают. За день небось полную шапку пятаков набирает. И не стесняется, хотя инвалид.
— Пьяница он без стыда и без совести. И еще спекулянт. Спекулирует своими култышками перед народом. Народу-то что, ведь не все знают, что у него свой дом. Вот он и пользуется этим. Будь я милиционером, я бы ему сразу место нашел! Инвалид! Грош такому инвалиду цена! Маресьев вон тоже без ног, а научился истребитель водить и до конца войны бил фашистов. И еще как бил! На весь мир прославился. Вот это настоящий инвалид. А твой Степаныч… тьфу, даже противно.
— Да вовсе не в Степаныче дело, Колька. Ничего ты не понял. Я про то говорю, что можно просить на изобретение у прохожих.
— Просить?
— Конечно. Только не так, как Степаныч.
— А как?
— Ну… — Тошка замялся. — Можно, например, подойти и сказать: «Дяденька, у меня не хватает на кино…» Или еще что-нибудь придумать.
В голове у меня вдруг все так перепуталось, что я никак не мог собраться с мыслями и сообразить, всерьез это Тошка или разыгрывает меня?
— И не так это стыдно, как кажется, потому что мы не на какую-нибудь ерунду, а на установку… Может быть, это будет величайшим открытием, о котором люди позабыли, считая его сказкой, а мы вернем это открытие человечеству… — Тошка шмыгнул носом от возбуждения. — Что для человека пятак? А мы за вечер можем рубля два набрать. И тогда через неделю…
Теперь я убедился, что Тошка не шутит, и испугался по-настоящему. Город у нас небольшой, знакомые встречаются на каждом шагу, и если кто-нибудь увидит, что мы нищенствуем… я даже представить не мог, что будет.
А Тошка продолжал, вдохновляясь все больше;
— И ты знаешь, как мы назовем наш… этот самый… аппарат? ФАКС, вот как. По первым буквам наших имен и фамилий. Федоров Антон, Коля Соколов. ФАКС. Здорово звучит, правда? ФАКС! Как выстрел.
«Вечером, положим, знакомые не так уж часто встречаются, особенно в центре, — подумал я. — Да и просить мы будем не у всех, а только у некоторых… В конце концов, если нарвемся на знакомых, им тоже можно будет соврать что-нибудь… И вообще…»
Чем больше я слушал Тошку, тем плотнее становился туман в моей голове, и я уже не мог различить, что хорошо, а что плохо, а Тошка соловьем заливался над самым ухом:
— А потом мы притащим его в школу и докажем, что Архимед сжег все-таки зеркалами и что мы усовершенствовали способ Архимеда… И о нас будут писать в научных журналах, и приглашать на разные конференции, и выбирать в президиум… А иначе у нас ничего не получится, потому что ни твоя тетка, ни моя мать никогда нам не дадут сразу по десять рублей, и ФАКСа не будет, и никогда в жизни мы ничего не докажем… А если не веришь — назови меня дураком…
Мне вдруг так стало уныло и серо — ну, прямо до слез. «В самом деле из-за каких-то паршивых десяти рублей все идет прахом, все останавливается, все гибнет… Ведь ради доказательства, которое мы с Тошкой уже сделали, ради ФАКСа можно на какой угодно позор. Да какой там позор! Чепуха это все. Подумаешь — попросил на кино…»
— Твоя правда, Тошка, — сказал я наконец. — Иначе у нас ничего никогда не будет. Давай пойдем нищенствовать завтра вечером.
— Зачем завтра? — воскликнул Тошка. — Давай сегодня! Уже почти вечер. Пойдем туда, где больше всего народу. На улицу Мира или на Почтовую…
«В самом деле, чего тянуть?» — подумал я и сказал:
— Ладно, идем.
* * *
Мы остановились на Республиканской, недалеко от обувного магазина. Наступал летний прозрачный вечер. Гуляющая публика слонялась по тротуарам, глазела на яркие витрины магазинов, шутила, пересмеивалась и звонко грызла каленые семечки.
— Лучше всего просить у женщин, — сказал я. — Они всегда сочувствуют.
— Сочувствуют? — сказал Тошка мрачно. — Ну-ка, попробуй попроси у моей матери. Она тебе так посочувствует, что три дня чесаться будешь. Нет, я у женщин просить не буду. Лучше всего у парней. Вон видишь — идет в сером пиджаке? Высокий такой? Этот обязательно даст.
— Подожди, я попробую, — сказал я и двинулся навстречу парню.
Мне хотелось доказать Тошке, что не он один все может придумывать, что я тоже кое-чего могу, и, кроме того, хотелось, чтобы он не особенно задирал нос потом, когда все будет построено. Работать — так работать на равных!
Сначала я шел очень быстро и думал, что попрошу не пять и не десять, а все пятнадцать копеек, но чем ближе я подходил к парню, тем медленнее передвигались у меня ноги и внутри становилось как-то нехорошо.
Парень заметил меня и тоже замедлил шаги, и мне вдруг очень захотелось повернуть назад. Но было поздно. Парень ждал, вопросительно глядя на меня. Я хотел сказать хоть что-нибудь, но язык никак не хотел поворачиваться во рту, и я стоял перед парнем, беззвучно открывая и закрывая рот.
— Что, друг, обознался? — спросил наконец парень. — Ну, ничего, ничего, бывает!
Он засмеялся, отошел от меня и потерялся в толпе.
И тут рядом со мной оказался Тошка.
— Эх ты, — сказал он. — Чего же молчал-то?
И вдруг язык у меня опять стал нормальным.
— Понимаешь… Я все не знал, как начать. Нам нужно было не сразу, а немного потренироваться.
— Потренироваться! — с яростью произнес Тошка. — Что мы, в театре, что ли? Просто ты сдрейфил, и все. Вот смотри, как надо.
Он высмотрел в людском потоке пару — парня с черноволосой девушкой в красной кофточке — и смело направился прямо к ним.
— Дяденька, — проговорил он таким хриплым и низким голосом, какого я у него никогда не слышал. — У меня это… на кино не хватает… всего десять копеек… Картина очень интересная… и вот не хватает… Честное слово!
Парень с любопытством посмотрел на Тошку и спросил:
— А какое кино?
Тошка вдруг втянул голову в плечи и часто-часто заморгал глазами. Дело в том, что сегодня мы даже не взглянули на афиши и не знали, где какой фильм идет.
— Ну что, вспомнил? — нетерпеливо спросил парень.
— Вспомнил… — пробормотал Тошка. — «Адские водители»…
— А где?
— В «Ударнике»… — прошептал Тошка.
— Эге-ге! Такой фильм, а я и не знал! — воскликнул парень и обернулся к девушке. — Сходим, Лариса? Ведь ты не видела, правда?
Девушка улыбнулась и кивнула.
— Вот красота! — обрадовался парень и еще крепче подхватил девушку под руку. — А ты — идем вместе с нами, — сказал он Тошке. — Мы тебе билет купим. Кстати, во сколько начало?
— Нет! Не надо никакого билета! Мне только десять копеек! Я возьму билет сам! — в отчаянье забормотал Тошка.
— И чего ты стесняешься, в самом деле! — сказал парень. — Я тоже таким был, знаю, как хочется. Идем, если приглашают!
Свободной рукой он подхватил упирающегося Тошку и потащил его по улице в ту сторону, где был клуб «Ударник». Тошка оглянулся, и я увидел его испуганные, отчаянные глаза. И тут я вспомнил, что сегодня среда, а по средам в «Ударнике» работают разные кружки самодеятельности и никакого кино не бывает. И я понял, что Тошка влип самым страшным образом.
Я долго стоял, не зная, что делать, ошеломленный случившимся. Каким образом Тошке удастся вывернуться? Что скажет он парню?
Народу на улице становилось все больше. В такой вечер никому не хотелось сидеть в квартире.
Меня непрерывно толкали, потому что я был в самой гуще толпы. В конце концов меня отжали к поручню у витрины аптеки, и я от нечего делать принялся разглядывать шприцы, кривые ванночки и бормашину.
Рядом со мной остановился старик с длинными седыми усами и в соломенной шляпе и тоже стал смотреть на бормашину. Лицо у старика состояло из сплошных морщин, и даже глаза поблескивали из глубоких складок. Из-за этого лицо казалось очень добрым. Я несколько раз искоса взглянул на него и вдруг всхлипнул, то ли оттого, что вспомнил про Тошку, то ли оттого, что нам дико не везло.
— Что с тобой? — участливо спросил старик и даже придвинулся на шаг ко мне. — Что случилось, а?
Честное слово, у меня даже в мыслях не было распускать слюни, просто как-то случайно получилось это всхлипывание, может, даже оттого, что в нос что-нибудь попало. А он, наверное, подумал, что я по-настоящему.
— Тебя кто обидел? — снова спросил старик.
Я хотел ответить «никто» и отвернуться, но тут язык мой заработал сам собой, и я, холодея, произнес жалобным голосом:
— Дяденька… Меня мама послала… в аптеку за лекарством… А я потерял… это… двадцать копеек… И теперь мне не купить…
