– Как уезжать? Куда? На сколько?
– Ни на сколько. – Федя пожал плечами. – Совсем.
Данилка бросил мотыгу и подошел к Феде:
– Совсем? Как совсем? Куда совсем?
– Ну, «куда, куда»! Известно куда – к отцовой родне. На Орловщину.
– О-ей!..
– Тетя Фрося все зовет и зовет. Тут, говорит, без воды помрем. А там воды много.
– А отец что?
– А отец говорит: «Что ж, соберемся да поедем».
– А мать?
– Только мать не хочет.
– А может, мать переборет?
– Нет. Тетю Фросю разве переборешь?
Федя и Данилка пригорюнились.
«Из дому куда-то ехать… – думал Федя, а слезы так и подступали к самому сердцу. – Тут все ребята… и море… и все».
«Как же без Феди? – думал Данилка. – Все ребята здесь, а Феди не будет… И в доме на горе будут другие люди жить…»
– А вдруг да найдут воду, – сказал Данилка, – тогда что?
– Не знаю. – Федя как будто всхлипнул. – Не найдут, наверно!
Федя и Данилка, занятые горькими думами, тихо вышли из сада и уселись на крыльце.
– Что это вы нахохлились? – спросила Данилкина мать. – Или натворили чего?
– Мы, мама, ничего не натворили, – ответил Данилка. – Мы Сергея Матвеича ждем.
Наступила тьма.
Во всем колхозе загорелись электрические лампочки, будто кто-то сразу бросил пригоршню огней в темную долину.
Тут и пришел Сергей Матвеич.
Ребята бросились ему навстречу:
– Ну что, Сергей Матвеич?
Сергей Матвеич поглядел на них усталыми глазами, приподнял брови, покачал головой:
– Пока ничего хорошего.
– Все, – упавшим голосом сказал Федя.
И, не оборачиваясь, пошел домой.
У Данилки защемило под ложечкой. Он направился было следом за Федей, но мать сейчас же увидела.
– Куда это? – удивилась она. – Ночь на дворе. Неужели вам, ребята, дня не хватило? Иди-ка, Данилка, ужинать, да спать пора. Топчан по тебе скучает.
Медленным шагом шел Федя по деревне. Ему домой даже идти не хотелось. Ну что там? Споры, брань. Мать плачет и тоже бранится.
«А может, отдумают? – прикидывал Федя. – Может, пока я ходил, отец послушался матери: „Зачем хозяйство разорять? Останемся. Пускай сестрица одна едет“. Мать, ведь она тоже… бедовая. Она и отспорить может!»
Тишина стояла в колхозе. Только море шумело и шумело, словно баюкало землю.
«Не хочу уезжать… – всхлипнул Федя. – Не хочу, и все!»
Он вошел в дом и сразу понял, что надежды его не сбылись. Отец не послушался матери, но мать послушалась отца и тети Фроси.
Все трое сидели за пустым столом и разговаривали. И такие у них были разговоры, что, видно, даже про ужин забыли.
– А гусей тоже с собой брать, – спрашивала мать, – или резать?
– Зачем же это резать? – возражала тетя Фрося. – Там река, выгон широкий, зеленый с весны до осени. Пустим – и будут ходить. Гусей довезти нетрудно. В клетку – и все.
– Моря жалко… – вздохнула мать. – Как же без моря? Ведь я здесь родилась. Всю жизнь на море…
– Ну, это пустое! – Отец махнул рукой. – Баловство. Что оно, твое море-то? Утонуть можно, а напиться нельзя.
– Виноградники хороши… – опять вздохнула мать, – и дом у нас устроенный…
– Снова-здорово! – сердита сказала тетя Фрося. – Подумаешь, дом – из глины сбитый!.. Ужинать давайте. А то, пока посидим, еще передумаем.
– А я не поеду, – вдруг заявил Федя.
– А тебя когда спросят, тогда ты ответишь, – сказал ему отец. – Пока еще не спрашивали.
– Наймусь на птичник и буду работать, – проворчал Федя.
Но на него уже никто не обращал внимания. И отец и мать задумались. Только тетя Фрося весело хлопотала, собирая на стол.
– А вам, тетя Фрося, хочется, ну и ехали бы одни! – сказал Федя. – Зачем и приезжали только!
Но тут отец на него прикрикнул и хлопнул ладонью по столу:
– Это еще что? Вишь ты как разговорился со старшими! – И, вздохнув, добавил: – Да. Если б хоть вода была… А то где вот она? Ищут, ищут. Видно, все-таки уходить придется.
С тяжелой душой улегся Федя спать. Ему все представлялось, как связывает мать узлы, как сажают гусей в большую клетку, как выносят из избы разные вещи и грузят в машину… Ребята в это время гурьбой бегут на море, синее море сверкает, плещется, зовет… А он, Федя, стоит у машины! Сейчас сядет и уедет куда-то, и больше не будет его здесь, и не будет их дома. И Данилка выйдет на дорогу и только поглядит им вслед…
Тут у Феди опять закапали слезы. Но он зажмурил глаза покрепче и уткнулся в подушку.
Мать тоже долго не спала. Федя слышал, как она ворочалась на кровати.
– А корову как же?.. – прошептала она. – Продавать?
– Не с собой же везти, – отозвалась тетя Фрося. – Что там, коров нету, что ли? Ведь ее в корзину не посадишь.
– Хорошая коровка-то.
– И там не хуже. Там разве столько молока-то коровы дают? Там по ведру дают. Потому что пастбище там – трава по пояс.
Под этот шепот Федя уснул и увидел во сне, как уводят со двора их маленькую красную коровку Зорьку.
«Не отдам корову! – воевал во сне Федя. – Буду на ферме работать! И Зорька пускай со мной! Не отдам, и все!»
А у самого у сонного текли по щекам слезы и мочили горячую подушку.
Как ни плакал Федя, как ни спорил с родными, по его не вышло.
Что было во сне, все повторилось наяву. Отец съездил в Феодосию, взял билеты на поезд до самого города Орла.
– Собирайтесь, – сказал он матери и тете Фросе и показал им билеты. А когда увидел, что Федя стоит тут же и глядит на него испуганными глазами, отец сказал: – И ты собирайся. Тоже небось какое добришко есть!
Отец уже не ходил на работу. Он разорял свой дом. Снимал электрические провода, вывинчивал лампочки – на новом месте понадобятся. Отрывал замки от дверей и запоры у оконных рам – на новом месте пригодятся. Приглядывался, не содрать ли черепицу с крыши да не увезти ли с собой. Может, там, на новом месте, дорого будет крыши крыть?..
И мать перестала ходить на работу. Она то суетилась, собирала разные вещи, складывала что в ящик, что в чемодан, звонким голосом переговаривалась с тетей Фросей, а то вдруг садилась где попало, и руки у нее опускались. Как бы хорошо ни было там, на Орловщине, а покидать свой дом человеку всегда тяжело…
Зато тетя Фрося будто лет на двадцать помолодела. Она и ящик с посудой сама гвоздями забила. И большую клетку где-то добыла – гусей перевозить. И отцу указывала, что с собой взять, а чего брать не надо. И на мать покрикивала, чтобы не сидела сложа руки да не плакала – здесь в море и так соленой воды много!
А вечером пришел Иван Никанорыч.
– Сами коровку приведете ай мне согнать? – спросил он.
Федя и Данилка в это время спускались с горы. Федя как увидел около своего двора Ивана Никанорыча, так и бросился домой. Сердце у него защемило – пастух за Зорькой пришел.
Мать молча надела Зорьке веревку на рога и вывела ее на дорогу.
– Не отдам Зорьку! – заголосил Федя и начал отнимать у матери веревку.
Но Иван Никанорыч тихонько отстранил Федю, взял веревку, намотал на руку и сказал:
– Не тужи, Федюнька. На новом месте у вас, глядишь, новая корова будет. А твою Зорьку я не обижу. Коровы все на колхозном дворе ей знакомые, вместе пасутся. Не ехать же ей с вами, сам посуди. Она уже привыкла полынь да колючки жевать, ей, пожалуй, на орловских лугах-то и скучно станет…
И повел Зорьку по деревне, на колхозный двор. Федя ревел во весь голос. Данилка тоже хлюпал рядом.
Федина мать молча смотрела вслед своей красной коровке. Мать уже не была веселая и румяная, и глаза у нее не блестели. Она глядела до тех пор, пока Иван Никанорыч и Зорька не скрылись за поворотом. А потом вдруг села на каменную лесенку, которая поднималась к их дому, закрыла лицо руками и закачала головой:
– Ох, что же, что же мы наделали? Весь свой дом разорили!
А на другой день пришла к Бабкиным колхозная грузовая машина. И полчаса не простояла у двора – живо погрузились. Почти никто и не провожал Бабкиных: народ был на работе. Пришла только соседка Катерина да дедушка Трифонов. Да ребятишки со всего колхоза сбежались – и Петруша, и Тоня, и Васятка Тимаков…
Данилка был тут же. Он глядел, как грузят вещи, как ставят большую клетку с гусями, как поднимают в кузов ящики, чемоданы, узлы… Он стоял хмурый, взъерошенный и все поджимал губы и супил черные брови.
Федя стоял у машины. Он уже был какой-то чужой – в белой рубашке, в башмаках, в новой синей кепке. И ни на кого не глядел, только изредка вздыхал.
– Садись с матерью в кабину, – сказал Феде отец. – Прощайся с ребятами!
Но Федя не стал прощаться. Он засопел и полез в кузов, к отцу. Что ему в кабине делать? Оттуда ничего не видно.
Машина сразу тронулась. Федя испуганно вскинул глаза.
– Ребята, прощайте! – крикнул он.
– Прощай! – дружно отозвались ребята.
– Данилка, прощай! – еще раз крикнул Федя.
– Прощай… – еле слышно отозвался Данилка.
