Ознакомительная версия.
– Это от дыма… – Лара вытерла глаза.
Потом они долго шли по дороге. Лара сказала:
– Я вас очень прошу: ничего не рассказывайте в бригаде. Особенно я не хочу, чтобы Мишка знал. Мы с ним всегда цапаемся.
Может, они бы не цапались, если бы Лара знала Мишку поближе. Но его историю ей никто не рассказал.
После смерти отца Мишка жил с матерью в Калинине. Летом его отправили в деревню к дедушке и бабушке. Тут и застигла мальчика война.
Зимой дед ушел в партизаны. Бабушка с внуком хозяйствовали еще год.
Мишке часто вспоминались городские булки, за которыми он бегал в магазин.
Булки были теплые, и теплым было мамино слово: «Спасибо, родной!»
А в деревне он и хворост рубил, и воду носил, и грядки копал. Мозоли натер, когда пробовал косить. И все равно бабушка его не хвалила.
Сперва Мишка на нее обижался, потом перестал. Ведь это деревенская бабушка. А деревенских мозолями не удивишь. И все же Мишка надеялся, что когда-нибудь и она его похвалит.
Деревня бедствовала без соли. Соль можно было достать только на рынке в Пустошке, выменяв на какое-нибудь барахло.
Бабушка дала внуку узелок, и с двумя попутчицами по скрипучей зимней дороге Мишка пошел в Пустошку пешком.
Вернулся он на шестой день.
Карман его полушубка оттягивал маленький, но тяжелый, туго набитый мешочек. Когда Мишка его щупал, в мешочке скрипело. И мальчик самодовольно улыбался. Уж теперь бабушка его похвалит: он принес домой соль.
Мишка толкнул плечом калитку, но она не поддавалась: ее не пускал сугроб.
Все дорожки на бабушкиной усадьбе занесло снегом. Как будто Мишка пришел в поле, а не домой. Потому что только в поле бывает такой чистый, никем не потоптанный снег.
И мальчику стало страшно от этой нежилой, нетронутой белизны. Если на снегу нет следов, значит, из дома никто не выходил?
А куда же девалась бабушка?
Соседи сказали Мишке, что его бабушку вместе с другими женами партизан расстреляли каратели. Лежит мертвая бабушка в овраге под снегом. Похоронить ее можно будет только весной, когда оттает земля.
Сняв шапку, мальчик долго стоял на краю оврага. Метелило. Снег носился в воздухе, словно белый стонущий дым. На дне что-то темнело. Может быть, камень, а может быть, бабушкин платок.
Уже никогда не скажет бабушка внуку: «Спасибо, родной!» И никогда не узнает строгая, но справедливая деревенская бабушка, что Мишка очень ее любил.
А дня через три в лесу возле озера Язно партизаны подобрали полузамерзшего мальчика. Когда в штабе его стали расспрашивать, он в ответ мычал что-то невнятное.
Потом повалился на лавку и уснул. Даже не почувствовал, как с него сняли валенки и поставили сушиться на печь.
Мишка проснулся ночью. В избе было полутемно. Все спали. Только командир при свете коптилки работал над картой, пригнувшись к столу.
– Чего шаришь под лавкой? – спросил он Мишку.
– Отдайте мои валенки.
– Зачем они тебе?
– К деду пойду. Босого меня в партизаны не примут.
– И с валенками не примут: не дорос. Может, все-таки познакомимся? Как тебя звать?
– Мишка. Меня дед примет. Он сам, наверное, начальник. Вы, случайно, не знаете: Овчинников?
– Овчинников? – переспросил командир, потирая ладонью лоб.
Трудно было сказать мальчику горькую правду. Но не скажешь – он будет разыскивать деда, уже месяц назад убитого в бою.
Когда Мишка услышал «погиб смертью храбрых», ноги у него подкосились. Куда ему теперь идти?
Мальчик сидел на полу нахохлившийся, вихрастый, похожий на выпавшего из гнезда птенца.
Что ему говорил командир – кажется, утешал, уговаривал, – Мишка понимал смутно. Но вот командир сказал:
– Мы проводим тебя домой…
Мишкины пальцы разжались, и на пол, звякнув, упало что-то блестящее. Это был ключ от пустого дома, который мальчик нес деду.
Командир взглянул на ключ и отвернулся.
В избе было тихо-тихо.
Слышно только, как уютно, по-домашнему, тикали ходики на стене.
– Это, конечно, не по правилам, – после долгого молчания сказал командир, – но, поскольку ты внук погибшего партизана, временно мы тебя оставим. Будешь… – Командир запнулся, не зная, какую должность придумать Мишке. – Будешь моим адъютантом. Согласен?
– Ага… – чуть слышно вздохнул Мишка.
– Ну, а теперь спать. Завтра поговорим.
Мальчик пошел к лавке, но сейчас же вернулся. Порывшись в кармане, он положил на стол перед командиром грязноватый холщовый мешочек.
– Это еще что такое?
– Это соль, – строго сказал Мишка, – ведь теперь будем вместе есть.
С тех пор они делили радость и горе, хлеб и соль.
В штабной избе, где на правах адъютанта стал жить Мишка, почти всегда толпился народ.
Кто ожидал нового боевого приказа, кто хотел прочитать принятые партизанской рацией сводки Советского Информбюро.
Народ приходил самый разный. Мужчины и женщины. Пожилые и молодежь. Командиры отрядов, разведчики, связные, подрывники.
Некоторые по занятости просто-таки не замечали Мишку, ни разу не улыбнулись ему.
Он не обижался. Время теперь неприветливое, суровое – война. Но все же Мишке хотелось, чтоб и в это суровое время кто-нибудь его приласкал. И особенно был счастлив мальчик, если ласковое слово говорил ему командир. Самый храбрый и умный, как думал Мишка, и самый добрый из всех людей.
Это он поручил разведчикам, ходившим с заданием в Калинин, заодно навести справки о Мишкиной матери. Когда мальчик узнал, что его мама жива, он не мог выговорить ни слова, замахал руками и убежал из избы.
А немного погодя в кустах послышалась песенка. Ее напевал чистый, как ручеек, мальчишеский голос.
– Слыхали? – подшучивали партизаны. – Адъютант запел. А мы думали, он безголосый. И до чего тонко выводит! Ну прямо дрозд…
Не забывал командир и о том, что мальчик не учится. Он подарил Мишке задачник, который где-то раздобыли разведчики.
– Займись в свободное время. Что непонятно – спроси.
Мишка терпеть не мог задач про бассейны. Ну зачем переливать воду из одного в другой? Небось вода зацвела и протухла, как в старом пруду. И все же он решал эти постылые задачи. Он бы еще не то сделал, лишь бы командир его похвалил.
Впрочем, часто мальчик не успевал решить задачу о бассейнах: надо было срочно скакать верхом в другой партизанский отряд. И, вцепившись в лошадиную гриву, Мишка скакал, ликуя, что его послали, ему поручили, что он самого командира бригады адъютант.
Но уже при первой встрече Лара, дразнясь, сказала, что разведчик важнее.
Она и потом дразнилась, ей нравилось дразниться. И Мишка загрустил.
Вот, например, сегодня. Командир поехал в лес выбирать площадку под партизанский аэродром. Надолго поехал, только завтра вернется, а своего адъютанта не взял с собой.
Мальчик совсем расстроился. Не зная, куда себя деть, он слонялся по деревне, пока не увидел на улице Петю Кондруненко, который разговаривал с пожилым партизаном Егоровым. От нечего делать Мишка стал слушать их разговор.
– Завтра в неведринской церкви престольный праздник – Троицын день, – рассказывал Егоров, – все бабы придут с кошелками. А в кошелках, бывало, и пироги, и творог, и яички зелененькие, словно весенняя травка. Их бабы красят березовым листом.
– Вот и хорошо, что придут с кошелками. В кошелки удобно листовки совать! – усмехнулся Петя.
– После обедни, – не слушая Петю, продолжал вспоминать Егоров, – все на кладбище. Охлещут могилку березовой веткой. Попарят, значит, покойника, чтоб теплее ему спалось во сырой земле. А потом тут же, на могилке, закусывают, поминают померших родных…
– Ладно, старик. Другой раз расскажешь про закуску… Мишук, ты не помог бы девочкам листовки переписать?
– Каким девочкам? – нахмурился Мишка.
– Нашим: Ларисе и Фросе. Им еще велено передать записку отцу Николаю, неведринскому попу.
– Шутите!
– А разве у попа нет родины? – сердито сказал Егоров. – Теперь только в церкви и разрешают народу собираться, и этот поп – очень удобный для нас человек. Прошлое воскресенье он народу читал не проповедь, а газету, которую ему доставили наши ребята.
Мишка заметно повеселел. Что бы ни говорил Егоров про отца Николая, но Мишка ни за что не согласился бы нести записку попу. Ну и задание дали Лариске! Раньше эта девчонка его изводила – теперь он посмеется над ней.
В избе у разведчиков лежали на столе образец листовки и пачка старых газет. За неимением бумаги листовки писались на газетных листах.
Все трое переписчиков – Фрося, Лара и Мишка – прилежно трудились. Каждую букву хотелось вывести четко и красиво. Ведь это были не просто слова, а названия городов, освобожденных от фашистов наступающей Красной Армией.
Написав последнюю фразу: «Смерть немецким оккупантам!!!» – Мишка поставил три восклицательных знака, острых, как три штыка. Теперь можно было передохнуть и заодно подразнить Лару.
– Богомолка, а богомолка!
Ознакомительная версия.
