— А мне Вера говорила, что там черепахи.
— А ты почему попала в Алупку с другим отрядом? А?
— Долго рассказывать. Понимаешь, мне пришлось поменяться дежурством. Наш отряд решил так: чтоб не позориться из-за Розы, дежурить за неё. Авось в ней проснётся совесть. Она утром просыпается с трудом. Любит поспать…
— Как лев в Воронцовском дворце?
— Насчёт львов и черепах ты меня не поняла. Львы там не настоящие, а мраморные. И один лев спящий. А черепахи живые. Но их разве увидишь! Они как камни: голову и ноги под панцирь засунут, ты и не заметишь. Одна наша девочка о панцирь даже споткнулась. Думала, что это камень, а оказалось, черепаха.
— Такое и со мной было. А чего там ещё? Ну, рассказывай.
— Вот тебе и ну! Будешь в Алупке, сама поглядишь. Спи давай.
— Сплю, — сказала Вита, закрыла глаза и тут же заснула.
Спала она крепко и видела во сне большую черепаху с сумкой почтальона, а в сумке, будто прозрачной, письмо от папы. И конверт тоже прозрачный. И всё, что написано в письме, насквозь видно. А в письме том написано: «Ой, Вита, как же мне без тебя плохо, как я без тебя скучаю. Я знаешь, чего…» Но дальше прочитать нельзя было. Черепаха прошипела: «Распишитесь — вам заказное».
Тут Вита проснулась…
Во время экскурсии Вита всё время поворачивала голову и глядела то в одно, то в другое окно автобуса. Море возникало то справа, то слева, и зелёные плюшевые горы стремительно пробегали в окне.
Вите досталось место на одном из задних диванчиков, и, если чуть приподнималась, она могла по затылкам сидящих впереди определить, кто ехал в этом автобусе. Она увидела торчащую голову Джен и курчавую Розы. А где же Василь и Толя? Василя она долго искала, понимая, что его голова могла спрятаться за спинкой сиденья. Но его она не нашла.
Шоссе свернуло с лесистой дороги, дома закрыли вид на море. Смотреть в окно стало неинтересно, и Вита стала пробираться вперёд, где на маленьком диванчике, спиной к лобовому окну, сидела Вера, а напротив неё Джен и ещё одна очень смуглая девочка, у которой вся голова была в жёстких, как из проволоки, колечках чёрных волос.
— Садись рядом. — Вера подвинулась. — Тут на двоих хватит места.
Они уже подъезжали к Воронцовскому дворцу, и Вита услышала только конец разговора Веры и Джен, которая сказала:
— У нас нет таких дворцов, но есть очень богатые и красивые дома. Там тоже есть картины лучших художников мира. Но нас туда не пускают…
Вита вошла во дворец вместе с Джен, и они друг другу помогали завязать тесёмки на тряпичных туфлях, в которых потом скользили по паркету музея.
Тут только надо сказать, что путешествие артековцев по залам музея началось не сразу.
Вера предупредила ребят:
— Придётся подождать гида. Дети, прошу вас не толпиться у двери. Музей никуда от вас не убежит. Вот пройдёт эта группа, и потом нас поведёт гид. Видите, сколько подошло автобусов. Надо соблюдать очередь. Ведь не только нам с вами хочется побывать в Воронцовском дворце.
Обидно было стоять в мягких музейных тапочках у двери, сквозь которую были видны картины в золочёных рамах, мраморные статуи, шёлковые обои, а в окне синее в белую полосочку море.
Вита и Джен сели на дубовую скамью. Вита думала о том, что надо бы запомнить всё, что она увидит, и рассказать об этом папе. Чем больше радовало Виту увиденное, тем сильнее хотелось, чтобы рядом с ней был папа.
Экскурсовод попался артековцам седобородый, чуть сгорбленный. Он так рассказывал о каждой картине, каждом кресле или статуе, зятем в парке об аллеях, о пруде, о лебедях, будто жил во времена Воронцовых. При этом он не только сам говорил, но всё время спрашивал, что непонятно, есть ли у ребят вопросы. Вита воспользовалась этим и спросила:
— Скажите, в этом парке водятся черепахи?
Встреча с черепахой-почтальоном запомнилась Вите, и ей хотелось узнать о ней как можно больше. А ведь этот гид, будто древний летописец, выскочивший из сказки, действительно знал всё про всё.
— Ах, черепахи, — сказал он. — Как же, как же… Даже говорят, что у нас в Крыму есть черепаха, у которой на панцире что-то написано. Есть люди, которые видели её в районе Гурзуфа, но некоторые утверждают, что видели её и здесь, в Воронцовском дворце. Видеть-то её видели, но никто не поймал и не прочитал нацарапанное на панцире. А ведь говорят разное. Уверяют даже, что черепахе этой больше ста лет, что она жила ещё в те времена, когда дворец этот принадлежал царедворцам, и вот именно они…
Здесь он сделал паузу и махнул рукой, как бы отталкивая от себя что-то:
— Нет-нет, всё это только предположения. Я, например, никакой черепахи с письмом на панцире не видел, хотя живу и работаю здесь тридцать лет. Я, честно скажу, не верю сказкам о том, что на черепахе написано, где зарыты графские драгоценности, ну, проще сказать, клад. Об этом говорить не стоит… Нет ли у вас ещё вопросов?..
Этому гиду много вопросов задавала Джен. Он говорил с ней по-русски, а если она спрашивала по-английски, отвечал ей на английском языке.
Из Воронцовского дворца все артековцы уезжали радостные, только Джен была какой-то грустной.
В автобусе она сидела вместе с Витой и Верой. Джен смотрела в окно, но как-то рассеянно, и чувствовалось, что она смотрит и не видит, погружённая в свои мысли.
Вере хотелось вывести Джен из этого состояния, разговорить её.
— Джен, понравилось тебе в Алупке?
— Понравилось. Очень хорошо, интересно рассказывал гид. Он рассказал мне такое, о чём я не могла и думать.
— Значит, запомнится?
— Запомнится, только…
— Тебе не понравилось во дворце? — спросила Вита.
— Ах, — не смотрите на меня, — Джен отвернулась к окну, — я плаксивая девчонка. Но мне жаль его, жаль, очень жаль… Старый гид всё мне рассказал.
Тут надо вернуться к тому, что увидела и услышала Джен.
По дороге в Артек Джен ненадолго остановилась в Москве и была в Малом театре. В театре она видела большой портрет человека с высоким лбом, обрамлённым седыми волосами, добрым лицом и грустными глазами. «Кто это?» — спросила Джен. И ей сказали: «Это великий русский актёр Щепкин. Он так играл, что игрой-то это назвать нельзя было. Зрители забывали, что они в театре, им казалось, что перед ними купец или нищий, скряга или добряк — настоящий, живой, а не созданный актёром. Сотни актёров учились у Щепкина и так же, как он, радовали людей своим искусством». Джен узнала, что и спустя более ста лет в нашей стране помнят и чтут великого актёра Щепкина.
Прошло всего несколько дней, и Джен снова увидела Щепкина во весь рост. Он смотрел на неё из рамы портрета в одном из залов Воронцовского дворца.
Джен спросила гида: «Разве в Воронцовском дворце был театр?» — «Нет, театра не было, но Щепкин приезжал сюда во дворец к богатому графу с просьбой помочь бедным актёрам». Щепкин был великим актёром, однако граф никогда не забывал того, что Щепкин крепостной крестьянин. Неласково принял его Воронцов в тот раз, и по дороге в Ялту Щепкин умер в тесной почтовой карете, или, как сказала Джен, в дилижансе. Она объяснила Вере и Вите, что ей так грустно потому, что и сейчас в её стране миллионеры презирают бедняков и человека ценят не по способностям, а по тому, кто он — богач или простой труженик…
Проехали мимо Ялты; в окнах автобуса сверкнуло море. Джен оживилась, перестала грустить и пела со всеми весёлые артековские песни. При этом она подумала: «Как хорошо жить дружно, как живут в Артеке дети». И ещё ей очень захотелось, чтобы так было везде и всегда — на всём земном шаре.
Совсем недавно, с того времени и трёх лет не прошло, Вера была такой же, как Вита, вожатой октябрят. Ей доставляло удовольствие играть с малышами, петь вместе с ними, шить платья для кукол и даже мастерить кукол.
Дети тянулись к Вере. Она как бы притягивала их.
Вера собирала марки и радовалась каждый раз, когда пополнялась её коллекция. Радовалась она в одиночку, а с тех пор, как принесла альбом своим октябрятам, радовалась вместе с ними. И грустила она, когда кто-нибудь из её звёздочек заболевал, получал нахлобучку дома или в школе — мало ли горестей бывает у людей!
Вера приехала в Артек такой молодой, что из-за этого с ней случались всякие приключения. Вот и после поездки в Воронцовский дворец надо было ей быстро пообедать, пока у ребят был абсолют, и приготовить танцплощадку для конкурса бальных танцев.
Вера бежала к Пушкинскому гроту, где танцуют артековцы над обрывом у самого моря. Она уже завернула на дорожку к гроту, когда женский голос окликнул её:
— Девочка, погоди!
Вера остановилась.
— Здравствуй, девочка!
— Добрый день, доктор!
Вера узнала нового врача: высокая, седая, строгая, в больших роговых очках.
— Ты, девочка, на конкурс танцев бежишь?
