— П-постой! — Игорь, когда волновался, начинал заикаться. — Т-ты серьёзно?
Я пожал плечами.
Члены совета отряда застыли, как деревянные. И только моргали глазами.
— Это уже нечто новое, — сказала Анна Ивановна и с последней парты пересела на первую в соседнем от меня ряду. — У кого же он списывает, если не секрет?
Я молча смотрел в окошко.
— У тебя?
Я кивнул головой.
— Мамочка, что делается… что делается… — испуганно забормотала Надя Лазаренко.
— Расскажи поподробнее, — сказала Анна Ивановна.
— А чего рассказывать? — спросил я.
И рассказал всё. От начала до конца.
— Веди сбор, Булавин, — сказала Анна Ивановна, когда я кончил своё повествование.
— К-кто хочет в-высказаться? — спросил Игорь.
— Я хочу! — встал Алик Камлеев.
Алик в своей школе был председателем совета отряда. И, видно, очень хотел, чтобы его выбрали и у нас. А его не выбрали. Просто потому, что плохо знали. И теперь он из кожи лез, чтобы доказать, какой он сознательный и принципиальный.
— Я считаю, — сказал Алик, — Горохова следует исключить из пионеров. Снять перед строем дружины галстук. Я считаю, не честно…
Но тут его перебила Надя Лазаренко. Она покраснела и сказала:
— Я считаю, не честно сводить на совете отряда личные счёты! Вот что я считаю!
После Надькиных слов покраснели сразу трое: Алик, Ира Зимина и я.
— Какие тут могут быть личные счёты? — сказал Алик и покраснел ещё больше. — А в общем, могу и сесть…
Алик говорил неправду. Личные счёты у нас были.
Однажды он здоровенными буквами написал на доске:
ИРА З. + КОСТЯ Г. = Л.
Все, понятно, сразу догадались, о каких Ире З. и Косте Г. идёт речь. И чему всё это равняется.
После дурацкой надписи на доске я старался даже не смотреть на Зимину. Я думал, Алик вообще против дружбы мальчишек с девчонками. А потом увидел, что он просто-напросто сам хочет дружить с Зиминой. И тогда на той же классной доске я ещё более здоровыми буквами вывел:
ИРА З. + АЛИК К. =
Мне не хотелось, чтобы это равнялось букве «Л» и потому после двух чёрточек нарисовал большой кукиш.
Весь класс покатывался, когда увидел моё сочинение. А Алик возненавидел меня лютой ненавистью.
Алик не успел сесть, как слово попросила наша староста Муравьёва. Она скосила глаза на Анну Ивановну и сказала:
— Какие тут могут быть личные счёты? Я принципиально считаю, Горохова надо строго наказать. Надо…
И пошла.
Когда Муравьёва кончила, Игорь спросил:
— Какие будут предложения?
— Подожди, — Ира Зимина отодвинула стул, — я тоже хочу сказать.
— П-пожалуйста! — сказал Игорь. — К-кто т-тебе запрещает?
— По-моему, — сказала Зимина, — мы сами виноваты. И ты тоже, Булавин.
— И-инт-тересно! — сказал Игорь.
— А разве нет? Что получилось? Спихнули Мымрикова на одного человека и успокоились.
— Надорвался, бедненький, — сказал Алик. — От одного поручения.
— Что-то ты сам за это поручение не взялся, — сказала Ира. — Тебе предлагали.
— У меня нагрузок хватает, — сказал Алик.
— Зимина, — сказал Игорь, — ты отвлекаешься. Мы обсуждаем сегодня Горохова, а не Камлеева. А это факт — Горохов не помог Мымрикову, а наоборот…
Я разозлился.
— А почему вообще я должен ему помогать? Почему мне никто не помогает? И почему мы должны цацкаться с лодырем? Не хочет учиться? Не надо. Его дело!
— Во-первых, — сказал Игорь, — истории известны случаи, когда из ленивых людей и даже хулиганов получались выдающиеся личности…
— Что-то я не слышал про такие случаи, — сказал я.
— Я не подготовился по этому вопросу. А завтра, если хочешь, приведу тебе конкретные примеры. Во-вторых, возможно, Зимина, кое в чём права. Но разве сейчас мы тебе не помогаем?
Я промычал что-то нечленораздельное.
— Мне кажется, — сказала Ира, — Горохов многое понял. Иначе бы он нам ничего не рассказал. Я уверена, и с Мымриковым у него тоже всё получится. Горохов последнее время сильно изменился…
— Ещё бы!.. — сказал Алик.
— Напрасно так ехидно улыбаешься! — Ира повернулась к Алику. — Ошибаться каждый может. А вообще, Горохов, по-моему, хороший ученик, хороший пионер и хороший товарищ!
— Вот это да-а! — пропел Алик.
Ира сверкнула сердитыми глазами на Алика:
— Я б тебе сказала, кто ты такой!
— Зимина, — укоризненно сказал Игорь. — Сколько раз надо предупреждать, сегодня мы обсуждаем Горохова. Анна Ивановна, может, вы выступите? Или вы, Нина Николаевна?
Анна Ивановна и Нина Николаевна, конечно, выступили. От меня летели пух и перья. Никогда мне ещё так здорово не доставалось. Я сидел, уткнувшись носом в парту, и старался ни на кого не глядеть.
Под конец Анна Ивановна сказала:
— А в отношении Мымрикова пусть Горохов решает сам. Справится — пусть берётся. Не справится — пусть сразу откажется.
— Ну, Горохов, — сказал Игорь. — Справишься с Мымриковым? Мы тебя, конечно, поддержим.
Перед началом совета отряда я твёрдо решил: с Севкой возиться ни за что больше не буду.
Но так, наверно, часто получается: сначала человек думает одно, а потом другое.
Теперь, после выступления Иры, я не с Севкой, с бенгальским тигром вышел бы один на один. Но об этом вслух не скажешь и я пробормотал:
— Ладно. Раз уж взялся…
Мы шли по коридору с Ирой Зиминой. За нами Алик с Муравьёвой. Они о чём-то вполголоса разговаривали и хихикали. Несколько раз я слышал, как Алик называл наши фамилии: мою и Ирину. Но мне было всё равно. У Иры развязался ботинок. Она хотела положить портфель на пол. Я сказал:
— Зачем? Давай подержу!
Я стоял с двумя портфелями под мышкой, когда мимо прошли Алик и Муравьёва. Они прямо-таки давились от смеха.
За ужином папа сказал:
— Давно собираюсь спросить: как успехи твоего подопечного? Мымриков, кажется, его фамилия?
Я застыл с вилкой в руках. Посмотрел на папу, он преспокойно разрезал кусок мяса.
— Мымриков, — сказал я. — А успехи — не очень…
— Что так?
Я пожал плечами.
— Он, если я не ошибаюсь, капитан вашей хоккейной команды?
— Да, — сказал я.
— А как относятся к его школьным делам товарищи по команде?
Я опять пожал плечами:
— Никак не относятся…
— Почему же?
— Они не из нашего класса. А двое даже из чужой школы.
— Тогда понятно. Это, конечно, уважительная причина.
Папа отодвинул тарелку и взялся за газету.
— А что, — спросил я. — Разве нет?
— Отчего же? — сказал папа. — Вполне. Если, положим, тонет мальчишка, но чужой школы, разве из-за него надо лезть в воду?
— Так Севка не тонет.
— А я разве говорю, что он тонет? И извини, пожалуйста, я хочу почитать газету.
— Значит, не мешать?
— Да, — сказал папа, — если возможно.
— Возможно, — сказал я.
Сначала папа читал газету. Потом разговаривал с мамой. Потом достал рубанок и принялся строгать какие-то палочки.
Мне очень хотелось ещё поговорить насчёт Севки. Я вертелся возле папы. В другой раз он обязательно бы спросил, что мне надо.
А тут словно перестал меня замечать.
Тогда я предложил:
— Можно, буду тебе помогать?
Папа поднял голову и посмотрел на меня так, будто только что увидел.
— Пожалуйста!
— А что надо делать?
— Можешь вот эти бруски отпиливать.
— Ладно, — сказал я. — Отпилю. А что ты из них сделаешь?
— Полку для цветов. Только пили аккуратнее, — предупредил папа. — Впрочем, у тебя уже есть опыт.
Это папа вспомнил про клюшку.
Я попилил немножко и сказал:
— Не так-то просто вытаскивать этих самых утопающих.
— Конечно, — согласился папа. — Но, понимаешь, всё зависит от того, кто и как вытаскивает. Главное, как говорится, гнуть свою линию. Он тебя вниз. А ты его вверх. Вверх и вперёд!
Мы бы, наверно, ещё поговорили насчёт Севки, но вошла мама и объявила:
— Котик, пора спать!
Мне очень не хотелось уходить, но папа сказал:
— Приказ командира — закон, — и добавил: — А своего подшефного ты всё-таки приводи. И не только тогда, когда никого дома нет.
— Хорошо, — пообещал я. — Обязательно приведу.
Утром я побежал к Феде. Было ещё очень рано. Я долго колотил руками и ногами обитую войлоком дверь, прежде чем мне открыли.
— Извините, пожалуйста, мне нужен Федя, по важному делу, — одним духом выпалил я Фединому отцу.
— Заходи, — сказал он. — Сейчас позову.
Через минуту или две выскочил Федя. Заспанный, в трусиках и майке.
— Ты чего?!
— Срочно нужно собраться! — сказал я.
— Случилось что-нибудь?
— Да, — сказал я.
— А чего?
— Потом расскажу. Можешь потерпеть?
