ей: «Это же займёт времени много. А что я для тебя могу сделать хорошего?» Но Оля объяснила, что ей нравится «организовывать», потому что в этот момент она чувствует себя очень важной.
Мой папа сказал, что из Оли может вырасти большой начальник. А ещё он сказал, что таким, как Оля, нужно в правительстве работать. Каким «таким»? Будто таких много. Я вот только одну такую Олю знаю, хоть у нас в школе девчонок много. Только ей я могу довериться.
Я спросил, какой у нас план, а Оля ответила, что пока нет никакого плана, что она будет думать. Это было здорово, потому что я не готов был вот так сразу. Это очень важное дело. Мне нужно хотя бы поменьше волноваться. Как я приду на свою выставку, если даже от мысли про неё у меня сердце начинает сильно-сильно колотиться?
Примерно через неделю Оля сказала, что мои рисунки нужно показать «одному человеку». Она была с мамой в кинотеатре и увидела, что там в холле висят картины. После фильма они с мамой аж к самому директору кинотеатра пришли с вопросом, можно ли там мои рисунки повесить. Директор отправил их к какому-то другому директору, который за все эти картины и за другие красивые вещи в холле отвечает. Олина мама сказала потом моей маме, что Оле невозможно было отказать, что она была «очень убедительна». Я знаю. Она умеет. Этот второй директор сказал, что сначала он должен посмотреть мои работы.
И вот в выходной мы собрали рисунки в большую папку и отправились на первую в моей жизни «деловую встречу». Так Оля сказала, когда с нами хотела её мама пойти: «Нет, мы сами. Нехорошо на деловую встречу с родителями идти». И Олина мама согласилась подождать нас рядышком в кафе.
Почему-то перед входом в кабинет директора я взял Олю за руку. Наверное, с родителями было бы всё-таки лучше…
Нас встретил симпатичный дядечка. Вот по-другому я его не могу назвать. Такой прям – «дядечка». Я бы его нарисовал обязательно каким-нибудь поваром или кондитером.
Оля смело сказала: «Здравствуйте! Вот он. Мой друг Костик. Я вам про него говорила. Он скоро будет великим художником. Так что вы ещё пожалеете когда-то, если его выставку не сделаете». Я тут же захотел убежать… Хорошо, что Оля меня за руку держала.
Дядечка рассмеялся: «Здравствуйте, ребята. Костик, приятно познакомиться. Меня зовут Олег Михайлович». – И протянул мне руку. А у меня в одной руке папка с рисунками, а другой я за Олю держусь, и вообще было почему-то неудобно на него глаза поднять после Олиных слов. И рисунки мне мои тут же какими-то не очень хорошими показались. Я же видел, какие там в холле картины висели. Настоящие.
Олег Михайлович продолжил: «Я не знаю, какой ты художник, Константин, но менеджера ты нашёл себе отличного. А это уже полдела». «Оля не менеджер, она друг», – ответил я, и как-то мне полегчало. Но всё равно, когда он открыл папку и стал смотреть рисунки, я на всякий случай отошёл к окну, чтобы не видеть выражение его лица. Думаю: вот досмотрит всё, тогда и повернусь. И главное, по голосу было непонятно, что он думает. Он рисунки перелистывал и повторял только: «Ага, ага, так, так». Господи! Быстрее бы он их досмотрел!
Чего я боялся? Ну конечно же того, что меня родители и друзья хвалят, потому что они меня любят, а посторонний человек имеет право самые обидные слова сказать. Я еле сдерживал слёзы от переживаний. Трудно быть художником…
Не знаю, сколько времени прошло. Мне казалось, что целый час или ещё больше. Я уже не мог больше слушать «ага» и «так-так», поэтому решил повернуться. Олег Михайлович оторвался от рисунков и сказал: «Всё отлично, Костик, но этого недостаточно. Нужно ещё проделать огромную работу». Я так и знал… Хорошо, что он вежливым человеком оказался. Это он мне так отказывает, чтобы я не расстраивался. Мне тут же захотелось быть таким будто бы равнодушным и спокойным, и я начал говорить что-то вроде того, что «я всё понимаю», что «мне ещё много надо учиться», что «выставки делают только настоящим художникам», что «это всё не я», что «это Оля». А Олег Михайлович меня прервал: «И Оля молодец! Костик! Мы обязательно будем делать твою выставку. Только этих работ недостаточно. Надо больше. Видел, какой у нас холл огромный?»
Вот тут я не выдержал и заплакал. Мне так стыдно было за эти слёзы! Я так опозорился. Но ничего с собой поделать не смог. Оля подошла ко мне и обняла. Как взрослая. Не как девчонка, а как большой друг.
– Костик. Ты чего? Ты же талант. Я в тебя верю. Ты справишься.
Я не про это плакал, но она мне очень помогла.
– Справлюсь, – говорю, – просто не ожидал.
Олег Михайлович сделал вид, будто у него каждый день в кабинете кто-то плачет и что ничего особенного не произошло. Налил нам чаю и сказал:
– Друзья мои. У меня к вам есть деловое предложение. Только для этого мне потребуется встретиться с кем-то из родителей Костика.
Ух ты. Деловое предложение – это вообще здорово! Не знаю пока, что это, но здорово. У меня слёзы прошли, и я чаю две кружки выпил и все конфеты съел, которые передо мной в вазочке на столе были. Для уверенности.
Оля сказала, что сначала мы это предложение готовы обсудить сами, а потом уже и родителей позовём. Олег Михайлович всё время веселился, когда Оля говорила, но предложение оказалось серьёзным. Во-первых, мы назначили день выставки, чтобы я «не расслаблялся и продуктивно поработал». Во-вторых… Вот это оказалось самым приятным и неожиданным: Олег Михайлович спросил, продаются ли мои рисунки. Я подумал немного и решил, что продаются, но не все, конечно же. Есть такие, которые я хочу сохранить как память о важных событиях. Показал какие. Из оставшихся Олег Михайлович выбрал один рисунок и сказал:
– Константин, если вы не против (он назвал меня на «вы», я не ослышался), то я бы купил у вас эту работу, чтобы вы на вырученные деньги оформили свои рисунки в багет для выставки. Но это нам лучше обсудить с вашим отцом или с мамой.
Оля сказала: «Минуточку», – и тут же позвонила моему папе. Отошла от нас подальше и поговорила с ним. Олег Михайлович снова очень улыбался. Не знаю, что там Оля сказала, но
