— Что это? — спросил он снова.
— Это мой плакат «Огневая мощь».
— Огневая мощь?
— Да, — я указала на белый квадрат в центре и попыталась объяснить. — Вот эта точка, одна-одинешенька в самом центре, символизирует все оружие, которое было использовано во время Второй мировой войны.
— Всё? С обеих сторон?
— Всё, — кивнула я. — Всех воевавших стран. Три мегатонны оружия.
— А остальное?
Он махнул рукой в сторону скопления точек-ракет.
— А это ядерное оружие, которое есть на планете теперь.
— Господи!
Бедняга Пучеглазый был явно потрясен.
— И сколько же здесь точек? — поинтересовался он немного погодя. (Все об этом спрашивают.)
— Шесть тысяч, — ответила я. — Ровным счетом. Бабушка помогала мне не сбиться. Это восемнадцать тысяч мегатонн.
Джеральд присвистнул.
— Шесть тысяч Вторых мировых войн, — произнес он медленно.
— Вот именно.
Дай им время подумать, говорит мама. Дай им дотумкать самостоятельно. Я стояла, стараясь удержать древко на ветру, и наблюдала, как Пучеглазый рассматривает транспарант. На него невозможно просто смотреть. Все эти точки словно мельтешат и прыгают перед глазами. Если долго на них глядеть, может голова заболеть. Уж нам-то с бабушкой это известно! Этот транспарант нас чуть не доконал.
Вот и Пучеглазый вскоре начал моргать и щуриться. Но не отрывал взгляд от полотнища.
— Я лучше сверну его до поры, — сказала я немного погодя. — Пока не начнем марш.
Он смотрел, как я скручиваю полотнище, фут за футом, пока транспарант не исчез, а потом шагнул вперед и забрал его у меня.
— В одном ты права, — сказал он, закинув палки на плечо, — если все это когда-нибудь взорвется, от земли ничего не останется.
Я закатила глаза, а потом зашагала за ним. У автобуса все притоптывали в нетерпении.
— Пора нам уже выступать, — говорила Джози. — «Катание снежков» может затянуться на часы.
— Снежки? — удивилась мама. — Мне казалось, мы собирались требовать вернуть нам холмы.
— Так и было задумано поначалу, — подтвердила Джози. — Но Бет вчера вечером передумала. Теперь, кажется, мы «катим снежный ком».
На лице Джеральда Фолкнера отразилось полное недоумение. Он поднял глаза к ясному октябрьскому небу и всем своим видом говорил: Как можно играть в снежки в такой день? Он повернулся к маме, ища объяснения, но она уже вовсю препиралась с Джози:
— Для меня эта перемена — совершенная новость. Да откуда мы возьмем столько народу?
— Совершенно верно, — поддержал маму Джеральд Фолкнер. — О какой игре в снежки можно говорить в такой день? Никаких шансов.
Все на него уставились, и мама тоже. Теперь и она с сомнением покачала головой и посмотрела вверх.
Нетрудно было догадаться, о чем она думала. О чем это ОН говорит? Какие снежки, когда нет снега? Тогда Джози просветила Джеральда Фолкнера.
— Речь идет не об обыкновенной игре в снежки, — объяснила она. — А совсем о другом.
— О чем другом?
— Неужели вы никогда не слышали? — вздохнула Джози. — Группы, подобные нам, занимаются этим по всей стране. Сначала два человека разрезают проволочное ограждение, и полиция их арестовывает. На следующий раз их уже четверо. Потом восемь, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре, — она запнулась. (Хоть она и казначей в нашей группе, но с устным счетом у нее не очень.) — Ну и так далее, — закончила она. — Людей становится все больше и больше, их число растет как снежный ком.
— Но какой в этом смысл? — удивился Пучеглазый.
Тут все на него уставились с еще большим осуждением, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Я изо всех сил старалась показать, что не имею с ним ничего общего — хоть лицо руками закрывай от стыда!
— Что вы имеете в виду, спрашивая, какой смысл? — пролепетала бедняжка Джози.
Пучеглазый развел руками.
— Зачем весь этот огород городить?
Теперь уже Джози опешила.
— А зачем вообще что-либо делать? — спросила она. — Зачем мы требуем возвращения холмов и пишем все эти петиции? Зачем устраиваем марши протеста со свечами в руках? Зачем посылаем письма политикам, носим значки на одежде и пишем в газеты?
Она остановилась и с нетерпением покосилась на маму, словно хотела сказать:
«Знаешь, Рози, ты привела это чудовище, ты ему и объясняй».
Мама тронула Пучеглазого за плечо:
— Джеральд…
Он не заметил. Он все еще допытывался ответа у Джози:
— Но какой смысл добиваться, чтобы тебя арестовали?
— Послушайте, — сказала Джози, — миллионы людей думают так же, как и вы. Миллионы. Самые разные люди. А мы таким путем показываем полиции, судьям, газетчикам, что не все люди безмозглые придурки и не всем можно голову морочить. И не обращать на них внимания. Они не могут не замечать, что число сознательных граждан, которым не по нраву такие вот места, растет. А из наших выступлений в суде они смогут понять почему.
— И что тогда?
— Мы платим штраф. Или отказываемся платить по своим убеждениям.
— И тогда отправляетесь в тюрьму?
— Это лучше, чем ко львам на съедение, — вставила мама. — Так поступали те, кто отстаивали свою веру много веков назад.
Джеральд Фолкнер умолк. Он глядел на нас, а мы смотрели на него. По его взгляду ясно было, что всех, за исключением разве что Джуди, которая по-прежнему была поглощена своими комиксами, он считает чокнутыми. Все вздохнули с облегчением, когда вернулась Бет.
Увидев, кто шел за ней следом, я ткнула Джуди в бок. Она неохотно подняла глаза.
— Что?
— Погляди.
Джуди посмотрела, и глаза ее засияли. Она в первый раз после нашего приезда захлопнула книгу. К нам направлялся инспектор Мак-Ги, а Джуди в нем души не чаяла. Она влюблена в него с тех пор, как мы на Пасху украшали цветами забор, тогда она протянула полицейскому нарцисс, а он его сжевал. (Я своими глазами видела: съел все до самого конца! И при этом и бровью не повел! Ну, насколько это возможно, когда жуешь нарцисс. После этого Мак-Ги в глазах Джуди сделался настоящим героем.)
— Рад видеть вас снова, — сказал он и осмотрелся, ища знакомые лица. А увидев Джуди, подмигнул ей. Она вся зарделась от удовольствия. — На этот раз вы выбрали денек получше, — добавил он.
И был совершенно прав. Последний раз, когда мы устраивали демонстрацию на его участке, дождь со снегом бил нам в лицо не переставая. Мы все были как мокрые курицы, полицейские ворчали и не желали сотрудничать с нами, а автобус еще больше опоздал и приехал за нами позже обычного. В тот раз я ясно слышала, как мама сказала Бет, что душу бы продала за то, чтобы с неба свалилась бомба и избавила нас от страданий. (Позже, приняв горячую ванну, она, конечно, это отрицала.)
— Итак, кто сегодня желает быть арестованным? — спросил инспектор Мак-Ги, потирая руки.
Он одарил Джуди задорным взглядом, но она затрясла головой, смутилась и спряталась за Джеральда Фолкнера. Все еще немного поспорили, а потом добровольцы выступили вперед. Инспектор Мак-Ги оглядел их. Он явно считал, что бабушка Бет слишком стара для таких подвигов, а два шестиклассника из Сент-Серфа чересчур малы. Но ничего не сказал.
— Шестнадцать, — гордо заявила Бет. — В два раза больше, чем в прошлый раз!
На инспектора это произвело сильное впечатление. Он послал за подкреплением.
— Для меня это только лишняя писанина.
Мак-Ги обернулся к поджидавшим добровольцам и сказал деловито:
— Учтите, забор новенький, не переусердствуйте: не больше одной дырки на каждого.
Потом он обернулся к оставшимся:
— Мне сказали, что остальные будут просто изображать тихо умирающих.
На этот раз мама успела наступить Пучеглазому на ногу и не дала ему рта раскрыть. Она тоже была сыта по горло его дурацкими вопросами:
— Совершенно верно, остальные будут просто тихо умирающими.
Джуди ткнула Джеральда.
— Ты испортишь свой костюм, — заботливо предупредила она. — Саймон говорил маме, что стоило ему лишь разок лечь умирающим, и его лучшая куртка превратилась в лохмотья.
— Ложиться? — Это внезапное открытие привело Пучеглазого в ужас. Он уставился на лужи. — Не стану я ложиться!
— Не здесь, — успокоила его Джуди. — Перед главными воротами.
Пучеглазый застонал. Да так искренне и так горько, что, если бы я не кипела от ненависти, изо всех сил желая ему испачкать свой костюм, то и мне бы стало его жалко.
Мама почувствовала, что в Джеральде зреет протест.
— Пойдемте, — сказала она. — Пошевеливайтесь. Если мы умрем по-быстрому, а добровольцы не станут долго валандаться с забором, может, еще успеем домой к чаю.
— Уж я об этом позабочусь, — сказал инспектор Мак-Ги. — Мои парни промерзли насквозь, вас дожидаясь.
Все заторопились по своим местам, подняли картонные плакаты и развернули транспаранты. Обычно мама предлагала подержать вторую палку, но на этот раз она была занята: приносила извинения инспектору Мак-Ги за то, что после всех обещаний, данных в последний раз, мы снова опоздали. Джуди, конечно, как ягненок последовала за ними. Поэтому, когда Джеральд Фолкнер вздохнул и протянул руку, чтобы взять вторую палку, я ему это позволила. Если честно, я подумала: весьма мило с его стороны предложить помощь, ну, учитывая, что он был против всего, что провозглашалось на транспаранте. (Напрасно он только боялся, что его кто-то увидит: кроме нескольких промчавшихся мимо автомобилей да овец, с любопытством наблюдавших за происходящим с другой стороны дороги, вокруг не было ни души. Эти ядерные базы не строят в людных местах, сама знаешь. На это у них ума хватает: не хотят лезть на рожон.)
