В кубрик заглянул дневальный второго взвода Гена Балакшев — вертлявый и вечно чем-то недовольный тип.
— Травите? — Он обвел всех подозрительным взглядом и прищурился.
— Видишь, что ли, плохо? — спросил Бойцов, потягиваясь. — Очки надень!
Балакшев поспешно захлопнул за собой дверь и, выждав паузу, рявкнул во все горло:
— Мазур, Черепков! К командиру взвода!
— Псих! — Сережка вопросительно посмотрел на мгновенно вскочившего Никиту.
Алик застегнул воротничок, одернул гимнастерку и неожиданно улыбнулся:
— Все будет в порядке, ребята.
Баранов составлял летную программу, когда в штаб — боком, несмело — вошли двое выпускников, лейтенанты Артюхов и Зайцев.
— Разрешите, товарищ старший лейтенант? — спросили они хором.
— Разрешаю, — улыбнулся Баранов. — Храмова не видели?
— Он у командира эскадрильи, — ответил Зайцев. Баранов кивнул, снова было углубился в бумаги, но в это время в дверях появился майор Храмов. Одарив выпускников широкой улыбкой, он сел напротив Баранова:
— У меня полный порядок. Дело за тобой.
— Ребята где?
— В машине.
Баранов сложил бумаги, запер их в стол и задумался, выстукивая пальцами дробь по настольному стеклу.
Неожиданно взгляд остановился на Артюхове и Зайцеве. Он сразу повеселел и, подмигнув Храмову, спросил:
— Со всеми простились?
— Вроде бы, товарищ старший лейтенант, — неуверенно проговорил Зайцев.
А с Харитоновым? Лейтенанты замялись.
— Ну, вот видите… — Баранов быстро набрал номер. — Харитонова!
— Да мы, товарищ старший лейтенант, вообще-то к вам, — краснея, проговорил Артюхов.
— Ко мне — значит, и к Харитонову, — весело отрезал Баранов. — Алло! Харитонов! Как жив-здоров?.. Тебя в штаб вызывают… Я и два лейтенанта… Кто такие?.. Приезжай — увидишь… Хорошо. Жду. — Он положил трубку и, довольный, потер руки.
— Порядок? — спросил Храмов, надевая фуражку.
— Да.
Они вышли на крыльцо. Вокруг санитарной машины, стоявшей рядом с «Волгой» командира эскадрильи подполковника Малышева, кружили взволнованные Черепков и Мазур. Увидев Баранова, оба вскинули в приветствии руки.
Здравия желаем, товарищ старший лейтенант. Здравствуйте. — Баранов, широко расставив ноги, с любопытством посмотрел на Черепкова. — Пульс нормальный?
Сказано это было с доброй иронией, но Алик все равно покраснел — густо, до самых корней волос. Баранов закурил, рисуясь, откинул голову.
Сегодня, Черепков, ты совершишь свой роковой тринадцатый прыжок. Психологически это довольно трудно, но, я думаю, ты меня не подведешь. Не подведешь?
Спасибо, товарищ старший лейтенант, — тихо пробормотал Алик.
Спасибо потом скажешь, когда летать научишься, рассмеялся Баранов и, посмотрев на дорогу, прислушался: где-то трещал мотоцикл. — Едет, — сказал он, обращаясь к Храмову.
Храмов открыл заднюю дверь «санитарки», жестом загнал туда ребят, а сам сел рядом с водителем. Когда машина тронулась, из-за поворота выскочил на своем «Иже» Харитонов. Не обратив никакого внимания на встречную «санитарку», он подкатил к Баранову, поздоровался с лейтенантами, и они, о чем-то весело разговаривая, отправились в город.
На аэродроме было непривычно тихо. Зачехленный строй «Яков» и «Мигов», вытянувшийся вдоль летного поля, походил на клин гусей, в молчаливой грусти покидающий родные края. Еще более сиротливо выглядели «Антоши» и «Ли-2», стоявшие обособленно от других самолетов. По низам свирепствовал ветер, и брезент на плоскостях и двигателях в такт его порывам то гулко хлопал, то «стрелял» автоматными очередями.
— Холодновато, — поеживаясь, заметил Алик.
— Завтра первое апреля, — сказал Никита.
Ребята зашли в парашютную. Фрол Моисеевич забивал козла с подчиненными. Его партнер — пилот вертолета Гриша Брыкун, парень молодой и занозистый, радостно молотил громадными кулачищами по фанерной обшивке стола.
— Тише, Гриша, — возмущался Фрол Моисеевич, — ты же не биндюжник, ты водитель вертолета, с точки зрения папуасов — интеллигенция, можно сказать.
Гриша не унимался. Ему необходимо было внушить противнику, что побеждает сильнейший.
Ребята поздоровались и встали у порога, не решаясь спросить, что им делать дальше.
— А вот и замена, — обрадовался Гриша.
Фрол Моисеевич отложил в сторону кости.
— Заводи, Гришенька, свою телегу, и поехали. Сеня, — он повернулся к одному из своих подчиненных, — пойдешь пристрелочным — ветер сильный.
— Развернуться не дадут, — сокрушенно сказал Гриша. Он высыпал на стол костяшки и вышел, хлопнув Черепкова по плечу.
Алик от неожиданности даже присел.
— Это он любя, — сказал Фрол Моисеевич. — Переодевайтесь.
Сеня притащил парашюты.
— Черепков! — Фрол Моисеевич вдруг заливисто расхохотался. — А мы, оказывается, и врем с тобой синхронно — на моем счету ведь тоже двенадцать прыжков числилось, когда я парашютной секцией заведовал. Правда, меня быстрее разоблачили, на второй же день. И заставили прыгать?
— Да, брат, с вышки.
— С парашютом или без?
— С парашютом, конечно, — вытирая выступившие на глазах слезы, проговорил Фрол Моисеевич, — но при приземлении я ногу сломал. Как это случилось, до сих мир не пойму. Вот как бывает! А ты говоришь…
— Я молчу, — смущенно сказал Алик.
— Готовы? — Фрол Моисеевич взвалил на плечо парашют.
— Готовы, — кивнул Никита.
— Тогда пошли.
Вертолет, мелко подрагивая, быстро набирал высоту, Сеня болтал с летчиками, а Фрол Моисеевич, кряхтя для важности — годы, мол! — пристегивал парашют.
— Фрол Моисеевич, — не выдержал Никита, — вы кончили летную школу, а стали парашютистом, почему?
— Да как тебе сказать… — Козлов развел руками. — Наверное, каждому свое. А потом не забывай, что мы все-таки люди военные. Приказ — и баста. Потом приник. А привычка — вторая натура. Да ты не торопись, нащелкает годков сорок — сам поймешь, что к чему.
Неторопливая речь Фрола Моисеевича, его домашнее настроение и манера вести себя — непринужденно, без показухи и излишней торопливости — сделали свое дело. Алик успокоился и незаметно для себя стал подчиняться малейшему жесту и слову Козлова.
С веревочкой будешь прыгать? — Синие, чуть припухшие, с воспаленными веками глаза Фрола Моисеевича смотрели с насмешливой ироничностью.
«Издевается, — подумал Никита, — на прочность проверяет», я помимо воли отрицательно покачал головой.
— Ну, смотри, Сеня! Семен обернулся, откинул уши кожаного шлема.
— Скажи Грише, чтоб повыше забрался — ребята затяжными пойдут. — Фрол Моисеевич заговорщицки подмигнул и тронул Никиту за плечо: — Значит, так. Считать до трех умеешь?
— На пальцах, — улыбнулся Никита.
— Прекрасно, — серьезно сказал Фрол Моисеевич. — Как вывалишься — загибай пальцы. До четвертого дойдешь — дергай кольцо. Не забудешь?
— Постараюсь.
Взвыла сирена. Гриша, не оборачиваясь, по-разбойничьи свистнул:
— Работать!
Сеня шагнул к люку и, пригнувшись, «нырнул». Проследив за ним взглядом, Фрол Моисеевич удовлетворенно кивнул.
— С доставкой на дом, — засмеялся Гриша. — Боюсь, что крышу проломит.
— Он — культурный, он в дверь войдет, — спокойно заметил Фрол Моисеевич и пальцем поманил Алика.
Алик шагнул к люку, и… Никита успел увидеть только стертые подметки его ботинок.
— Кто у тебя там вывалился? — обеспокоенно спросил Гриша.
— Теоретик, — выдохнул Козлов. — Без команды!
— Унесет далеко, — сказал Гриша. — Больше километра придется топать.
— Дойдет. — Козлов почесал за ухом и спросил: — Скоро?
— Подходим. — Гриша включил сирену.
Фрол Моисеевич хлопнул Мазура по спине:
— Догоняй друга.
Никита, памятуя первый прыжок, поглубже присел и, сильно оттолкнувшись левой ногой, прыгнул. Досчитал до трех и рванул кольцо. Парашют не раскрылся. Никита хотел крикнуть, но не мог — воздух забивал рот, казалось, проникал в самые легкие. Похолодев от ужаса, Никита попытался найти кольцо запасного. Но в этот момент его сильно тряхнуло, и через мгновение он уже плавно раскачивался в подвесной системе. Никита с тревогой глянул вверх. «Нет, все в порядке. Что же тогда произошло?» И вдруг понял: ожидание было столь томительным, что он утратил реальное ощущение времени. Земля простила бы ему эту оплошность, но в воздухе, где секунды имеют волшебную способность сокращаться до нуля и растягиваться до бесконечности, любое скоропалительное и необдуманное решение может привести к катастрофе. Это был первый урок, полученный им в небе, урок, который остается в памяти навсегда.
— А ты, часом, не верующий? — полюбопытствовал Баранов, заметив, что Бойцов пытается управлять машиной способом довольно-таки необычным, невиданным еще в авиации — правой рукой Сережка вцепился в сектор газа, который находился слева, а левой — в ручку управления, которую по логике вещей держать надо было правой.
