Маляр в переводе — художник
Просто удивительно, до чего быстрым и ловким оказался вдруг Олег Терехин. Он будто включил внутри себя какой-то моторчик, и теперь в нем трудно было узнать того парня, который сидел вчера на ящике, пускал колечки дыма и рассуждал об энтузиастах кисти и краски. Уже через несколько минут каждый из нас знал, что ему делать. Нам с Генкой, как старым знакомым, было доверено первым качать насос. Олег через распылитель на длинной металлической трубке равномерно покрывал потолок белилами. Брызги летели во все стороны, и через десять минут мы были белые с ног до головы. А вот потолок был почему-то не белым, а грязно-серым с разводами.
— Олег, — спросил Генка, — что же это за побелка получилась? Грязища какая-то.
— Без паники, гуси-лебеди, — ответил он. — Все будет в норме. Сырой он пока.
Время летело быстро, и мы не заметили, как все потолки оказались побеленными.
— Теперь, — сказал Олег, — работа чистая и интеллигентная. Покраска. Между прочим, прораб наш говорит, что слово «маляр» в переводе с немецкого означает «художник».
И Олег рассказал нам о своей работе, о том, какими инструментами и как надо пользоваться. Мы, например, узнали, что красить можно не только кистью, но и валиком, и что это гораздо быстрее. Но только красить валиком можно тогда, когда поверхность очень ровная, потому что краска от валика ложится не так плотно. Мы узнали, что из белой краски или, как ее называют, белил, можно получить любой цвет. Капнешь в белила синей краски — вот тебе и голубой цвет… Добавишь чуть-чуть черной — получится темно-синий. Мы узнали, что такое шпатель, мастерок; узнали, как надо шпаклевать поверхность, что такое рустовка и много-много других вещей. Мне всегда казалось, что нет на свете ничего проще, чем что-то покрасить. Взял кисть — и шуруй. Помните, как Том Сойер забор красил? А теперь оказалось, что это целая наука. И я подумал, что Том не красил, а мазню разводил.
Олег, рассказывая нам все это, быстро, как фокусник, подготовил стены к покраске, провел кистью ровную голубую линию и сказал:
— Теперь можно смело красить. Желающие есть?
Желающих нашлось хоть отбавляй. Не хватило кистей, из-за чего даже произошла небольшая потасовка…
— Олег, — сказал Генка, — тут есть одна малюсенькая комната. Кладовая, наверное. Разрешите, мы с Серегой ее сами покрасим. От начала до конца. И от грязи очистим, и прошпаклюем, и все такое.
— А сможете?
— Конечно, сможем. Вот увидите!
…Когда оставалась последняя стенка, Генка сказал:
— Серега, чего-то мне надоело дырочки шпаклевкой замазывать. Им тут конца-края не будет. У меня есть предложение. К чему, собственно говоря, нужно стену шпаклевать? У нас что, краски мало? Будем погуще красить, все дырочки и вмятины краской зальются, и будет не хуже, чем со шпаклевкой. Вот увидишь. Нас еще похвалят за рабочую смекалку.
Мне показалось, что Генка прав, и мы принялись густо-густо закрашивать стенку. Через десять минут все было кончено. Мы отошли и взглянули на свою работу.
— Ну, гляди, — сказал Генка. — Чем плохо. Действительно, стенка выглядела прекрасно, ничем не хуже остальных.
— Красота, — сказал Генка. — Ровная и голубая. Как Карибское море.
Карибского моря я не видел, но Генка, похоже, и вправду здорово придумал. Просто и гениально. И почему до этого взрослые не додумались? Удивительно.
— Ай да я! Ай да молодец! — прыгал Генка и хлопал себя шпателем по голове.
А на другой день мы с удивлением обнаружили, что Карибское море заволновалось. Стенка покрылась волдырями и буграми, будто ее кипятком ошпарили. Мы ничего не могли понять. В этот момент вошел Олег.
Генка сказал:
— Олег, у нас чего-то со стенкой. Погляди. Волдыри какие-то появились. Хоть «скорую» вызывай.
Олег посмотрел на стену и спросил:
— Старую краску сдирали? Шпаклевали?
— Не, — сказал Генка растерянно: — Мы погуще хотели… Краски побольше…
— Рацпредложение, — сказал я.
— Рацпредложение? — спросил Олег и посмотрел на нас уничтожающе. — Это, голуби, халтура называется! Так что сдирайте, шпаклюйте и красьте заново.
В обеденный перерыв Женька вдруг обнаружил, что забыл дома свой завтрак.
— Ничего, поделимся, — сказал Олег. — Голодным не будешь.
— Что вы, я домой должен сбегать. Бабушка таких вкусных пирожков с изюмом напекла. И сказала, чтобы я всех обязательно угостил. Я сейчас, мигом.
Когда обед подходил к концу, в комнату влетел, весь всклоченный, Женька и закричал:
— Потрясающая новость! Бегу я домой, смотрю, на нашей улице яму копают. Вот, думаю, не успели летом асфальт сменить и снова все разрыли. Подошел посмотреть, чего они там ковыряют, поскользнулся — и в яму! А там грязища…
— Кончай ты про свою яму! — закричали ребята. — Говори быстрей, что за новость.
— Вот я и говорю. Вылезаю из ямы, смотрю, Татьяна Андреевна с Димкой идет. «Женя, — говорит, — очень кстати я тебя встретила. У меня хорошие новости. Ясли-то Димкины готовы». — «Как, — говорю, — готовы. Не может быть!» А она: «Представь себе, это так. Сама бы не поверила, да вот открытка пришла. Можно оформлять. Так что передай ребятам, не все еще потеряно. Если успею все справки у врачей собрать, пойдем в поход».
— Но этого не может быть! — воскликнул Генка. — Вот же они, ясли. Не готовы еще.
— Я все выяснил, — сказал Женька. — Понимаете, дело в том… Ну, в общем…
— Да не тяни ты! Говори! — закричали ребята.
— Мы не в тех яслях работаем. Ошиблись. Димка ходит в ясли, которые от работы его папы. А это — районные.
В комнате стало тихо-тихо.
— Что же мы зря… — начал кто-то, но тут же замолчал. И опять стало тихо.
Первым заговорил Олег:
— Ну вы чего, голуби, приуныли. Радоваться надо. Бегите скорей по домам, да к походу готовьтесь. А за работу спасибо. Вы нас здорово выручили.
Мне стало как-то не по себе. Я сразу вспомнил тот первый разговор с Олегом, когда он говорил, что маляров не хватает. Тогда я не знал, что возразить, а теперь подумал: «Если ребята сейчас уйдут, значит, Олег был прав. Значит, так и есть. И тогда я тоже буду так думать».
Ребята продолжали молчать, но с места никто не двигался. И вдруг Генка встал и сказал:
— Женька, а пирожки-то ты принес? С изюмом.
— Ой, забыл! — всплеснул руками Женька.
— Так беги скорей. Обед кончается, работать пора.
— Побольше тащи! — крикнул Мишка.
Раздался дружный смех, ребята повскакали с мест, загалдели и как ни в чем не бывало принялись за работу. А пирожки и вправду оказались очень вкусными.
Когда утром на следующий день мы пришли на работу, то первое, что мы увидели, была елка. Маленькая, пушистая, она стояла посреди комнаты и так пахла хвоей и лесом, что все сразу вспомнили о Новом годе, о каникулах и о походе, который обязательно будет.
— Вот иду на работу, — сказал Олег, — смотрю, елки продаются. Ведь Новый год послезавтра, голуби. А сегодня последний день трудовых подвигов.
— Как? Почему последний? — закричали ребята. — Мы до конца будем работать. Пока все не сделаем.
— А мы уже все сделали. Осталось три двери покрасить да убраться. Даже жаль вас отпускать, честное слово. Меня, что ли, с собой в поход бы взяли? Пару деньков мне Михалыч точно даст.
— Возьмем! — закричали ребята. — Обязательно возьмем!
Потом мы дружно принялись за мойку окон и полов, а оставшиеся некрашеные двери разыграли по жребию. К обеду все было кончено.
— А теперь предлагаю устроить новогодний концерт, — сказал Генка. — А то как же так: елка стоит — и никаких представлений. Никаких массовых гуляний.
Мишка сказал:
— Как же без подготовки? Так сразу не получится.
— Ничего, получится. Главное — не робеть. Если что и не выйдет, не беда. Ведь для себя. Сами зрители, сами артисты. Если хотите, могу быть ответственным ведущим.
Женька сказал:
— Если ты ведущим будешь, то тебе первому выступать.
— Идет, — согласился Генка. — Только давайте договоримся, чтоб потом не препираться: кого называть буду, тот следующий и выступает.
Генка вышел вперед и голосом циркового шпрехшталмейстера произнес:
— Начинаем наш концерт. Первым номером программы выступает Геннадий Петров. Он прочтет стихотворение, которое называется… — Тут Генка вдруг запнулся. — Ой, стих-то у меня про лето, а сейчас зима.
— Ничего, Гена, читай про лето, — сказал Олег. — Стих ведь не сезонное блюдо.
Генка воспрянул.
— Итак, стихотворение называется «Косец»! — Послышались смешки. — Ну, чего вы смеетесь? Когда много людей траву косит, — значит, косцы. А если один? Тогда косец. Не так, что ли?
