Слава оборвал меня:
— Как вы можете такое говорить! На нашего никто, никто не похож. А это же кукла. Я теперь не могу смотреть ни на плюшевых мишек, ни на собак, ни на кошек… И не пишут — ничего не пишут. Почему не пишут? Что, так трудно? Да?!
В тот раз со Славой разговаривать нельзя было. Уж очень он был взволнован и возбужден. Потом он сам, ничего мне не сказав, написал письмо Юре Федотову. Письмо это я потом видел, когда совсем неожиданно снова оказался в Валдае. На этот раз не со Славкой, а с его мамой. Во второй приезд мне, правда, было не до писем, но оно случайно попало мне на глаза — первое в жизни Славкино письмо. Это послание заняло целую тетрадную страницу, но состояло всего из шести слов:
Юрик. как живет Миша. Сообчи. Слава.
Я привожу это письмо таким, каким я его увидел. Недостающую запятую и неправильно поставленную букву первоклассника Славы пусть добавят и исправят читатели. Дело не в этом. События в начале того лета разыгрались вот какие. Получив ответ на свое письмо и узнав от Юрика и Галочки, что Мишка жив-здоров и дружно поживает со своей сестренкой Машкой, Слава начал упрашивать маму отпустить его на летние каникулы в Валдай. Нина Васильевна посоветовалась со мной («Валдай так Валдай, все равно надо парню куда-нибудь из города выбираться») и, написав, по моему совету, Кире Матвеевне, отправила к ней сына. Было решено, что через месяц Славина мама получит отпуск и тоже отправится в Валдай — купаться в озере, собирать в лесу ягоды, одним словом — отдыхать.
И вдруг на второй день после Славиного отъезда телеграмма от Киры Матвеевны:
Слава заблудился в лесу тчк Ведем поиски тчк Выезжайте.
Что тут долго рассказывать? Мы со Славиной мамой и собирались-то всего с полчаса. А еще через шесть часов были уже в Валдае. Летняя дорога на Валдай совсем не такая, как зимой. Небо голубое, птицы концерты дают, будто специально развлекают путешественников. А где отступает лес, видны светло-зеленые хлеба, совсем как ковры на земле. Тут и там, где еще полгода назад были пустыри, стоят в рядок ярко-желтые, точно причесанные избы.
Нет, не смотрелось мне по сторонам. Славка из головы не выходил: «Ну как это он такое учудил? Неужели не найдут его? Скорее бы приехать!»
А тут, как назло, переезд. Зеленый глазок светофора подмигнул и загорелся желтый.
Скорей, скорей! Проскочить бы. А то перекроют пути, начнет по ним шнырять маневровый тепловоз, а ты жди-ожидай.
Рванулась машина, и вдруг:
— Тррр! Трюю!
Стоп. Тормоз. Толчок. В окне машины милицейская фуражка и строгие глаза:
— Инспектор Кириллин. Прошу документы. Нарушили.
Вот беда! Это разговор на десять минут, а то и больше. А там Слава.
— Товарищ, — говорит Нина Васильевна, — у меня сын в лесу заблудился. Телеграмма… Спасают… Едем… Страшно…
Она говорит сбивчиво. Не понять, должно быть, милиционеру. Слова, обрывки…
Нет, понял! Понял!
Поднял руку с жезлом — остановил боковое движение.
Вторую руку опустил и будто прорезал вдоль своей груди:
— Следуйте, товарищи!
Машина зарычала и рванулась вперед. Я только увидел, как милиционер что было духу побежал к своей будочке, похожей на стакан великана в подстаканнике.
А вот и второй переезд. Какой светофор? Красный? Нет, переключили. Зеленый! Это, наверное, товарищ Кириллин позвонил из будочки-стакана своему товарищу на этом переезде, и тот открыл нам зеленую улицу.
Товарищ Кириллин из города Калинина, если вы прочитаете эти строчки, примите нашу благодарность за открытый путь и за то еще, что вы показали силу простого слова, ежедневного, ежечасного, такого привычного нам и такого сильного и могучего: «Товарищ!»
И снова дорога, дорога… Чем ближе к Валдаю, тем красивее. Машина рассекает ветровым стеклом зеленое великолепие леса, который набегает на нас с двух сторон, раздваивается и проскакивает в стороны. А новая красота впереди: лесные травы, как хлеба, — по пояс. Прохлада идет от этого зеленого моря. В ней, в траве этой, синеют, желтеют, лиловеют цветы, будто светятся разноцветные фонарики. Аромат врывается в окно автомашины. Поехать бы чуть потише, насладиться этой прелестью валдайских лесов, а в мыслях только одно: «Скорее! Скорее! Скорее!»
Славина мама молчит. Она сидит так близко, что я чувствую ее локоть, слышу, как она дышит. И при этом ни слова. Лучше бы она говорила — ругала бы меня за то, что я первый потащил Славика в Валдай. Ведь с меня-то все и началось. И в лес я мальчишку брал, и к медвежонку привадил, и адрес валдайский дал — Киры Матвеевны, — куда можно было Славку на лето отправить. Все я.
А Нина Васильевна — ни слова. Только иногда односложное:
— Сколько осталось?
Я говорю, что два часа или там час.
И снова молчание. Конечно, про себя, должно быть, проклинает меня. Лучше бы уж вслух все высказала. Без слов чувствую, как она волнуется, ни на минуту не забывает о том, что случилось со Славкой.
Вот что случилось со Славкой. Когда он приехал, медвежат уже ни у Федотова, ни у Киры Матвеевны не оказалось. Они настолько выросли, что держать их дома, да еще с детьми, стало опасным. Медвежонок, которому почти год, может шутя и играючи так ударить когтистой лапой, что рану зашивать придется. Звереныш, правда, тут же заскулит, пожалев, что причинил такое своему другу и кормильцу, но ведь дела этим не поправишь. А если и поправишь, то только с помощью доктора.
Тут надо сказать несколько слов о Маргарите Павловне, матери Юрика. Ей-то и приходилось однажды зашивать рану мальчику, которого сильно поцарапал какой-то медвежонок. И вот она-то, доктор Федотова, настояла, чтобы подросших медвежат в доме не было.
Юрик пробовал спорить:
— Мама, а мы с ним будем очень осторожненько.
— Нет, — сказала Маргарита Павловна.
— Тетя Рита, — попросила Галочка, — а может быть, можно пока Машку оставить? Она у меня тихая, не то что Мишка — буян.
— Нет, — сказала Маргарита Павловна.
Тут уже Юрик взял Галочку за руку.
— Пойдем, Галочка. Раз моя мама сказала «нет» — это все.
— Я знаю, — сказала Галочка, — она доктор. А доктор всегда так: скажет — пей горькое лекарство или дай, чтобы тебя кололи, и плачь не плачь, все равно сделают, как доктор сказал. А потом бывает лучше.
Вышло, как сказала Маргарита Павловна: подросших медвежат отдали на дальнюю мельницу — ту самую, что на волжской воде работает. Мельник был большим любителем животных, умел с ними ладить. А детей на мельнице не было.
Узнав об этом, Славка спросил Якова Павловича:
— А что с Мишкой потом будет?
Федотов сказал напрямик — он обманывать не умел:
— Лето погостят на мельнице, а там решать будем. Что загодя гадать? Но думаю, придется отдать в зоопарк.
Так оно было на самом деле.
И вот Славка решил во что бы то ни стало пробраться на дальнюю мельницу, что была за Валдайским озером, не так уж далеко от избушки, где река Волга начало берет.
В воскресенье Слава поднялся чуть свет, когда Кира Матвеевна и Галочка еще спали, отрезал себе полбуханки хлеба, взял соли и сахару и оставил на столе записку:
«Ушел к Мише. Вечером вернусь».
Кира Матвеевна обнаружила эту записку в восемь часов утра и тут же побежала к Якову Павловичу.
— Да, — сказал Федотов, — дело серьезное. До мельницы километров двадцать и дороги такие, что и взрослому человеку не мудрено заблудиться. А Славке и подавно. Надо парня найти.
От Валдая, как известно, до леса рукой подать. Вокруг города озера и леса. Яков Павлович позвонил в больницу жене, потом в детдом Уварову, условился встретиться с ними на развилке шоссе, кликнул Тарзана и отправился на поиски. Хотела пойти с ними Кира Матвеевна, просились Юрик и Галочка, но он никого из них не взял:
— Это дело охотницкое, не простое. Попытаемся сами. А если что…
Федотов не договорил и быстро ушел.
Вот как обстояло дело в воскресенье утром. А мы со Славиной мамой приехали в Валдай в понедельник, в середине дня.
К этому времени Славку еще не нашли. Побывали, конечно, на дальней мельнице, но мельник только руками развел:
— Медвежата в сарае. А мальчика никакого не было.
Федотов и Уваров ходили по лесу до глубокой ночи. Не отставал от них и Тарзан. Просмотрели все тропки и тропочки вокруг мельницы и на пути к ней, аукали, звали, стреляли в воздух — ничего. Пропал Славка.
Мы с Ниной Васильевной раньше всего подъехали к дому, где жила Кира Матвеевна. Дверь нам открыла ее приемная дочь Галя.
— Вы не волнуйтесь, — сказала она Славиной маме, — его найдут. Маргарита Павловна сказала, что человек может не кушать целую неделю и не умрет. Она ж доктор. И она, если сказала «нет», так обязательно будет нет, а если сказала, что найдут, значит, обязательно найдут… Ну, что же вы плачете?
