И так без конца. До тех пор, пока строчка наконец не принимала должного вида и не становилась на место.
Громоносцев долго, позевывая, смотрел в потолок, потом вышел из класса и, поймав какого-то шкета из младшего отделения, привел его в класс. Привязав к ноге малыша веревку, он лениво жмурился, улыбался и приказывал:
– А ну, мопсик, попляши.
Мопсик сперва попробовал сыграть на Колькином милосердии и взвыл:
– Ой, Коленька! У меня нога болит!
Но Громоносцев только посмеивался.
– Ничего, мопсик, попляши.
В углу за классной доской упражнялся в пении недавно пришедший новичок Бобер. Он распевал куплеты, слышанные где-то в кино, и аккомпанировал себе, изо всей силы барабаня кулаками по доске:
Ай! Ай! Петроград —
Распрекрасный град.
Петро-Петро-Петроград —
Чудный град!..
Доска скрипела, ухала и трещала под мощными ударами.
За партой сидел Янкель, рисовал лошадь. Потом рисовать надоело, и, бессмысленно уставившись взором в стенку, он тупо забормотал:
– Дер катер гейт нах хаузе. Дер катер гейт нах хаузе.
Янкель ненавидел немецкий язык, и фраза эта была единственной, которую он хорошо знал, прекрасно произносил и которой оперировал на всех уроках Эланлюм.
В стороне восседали группой одноглазый Мамочка, Горбушка, Косарь и Гога.
Они играли в веревочку.
Перебирая с пальца на палец обрывок веревки, делали замысловатые фигуры и тут же с трудом их распутывали.
Вдруг все, кто находился в классе, насторожились и прислушались. Сверху слышался шум. Над головами топали десятки ног, и стены класса тревожно покряхтывали под осыпающейся штукатуркой.
– Крысу поймали! – радостно выкрикнул Мамочка.
– Крысу поймали! – подхватили остальные и помчались наверх.
В зале царило смятение.
Посреди зала вертелся Воробей и с трудом удерживал длинную веревку, на конце которой судорожно извивалась большая серая крыса.
По стенкам толпились шкидцы.
– Ну, я сейчас ее выпущу, а вы ловите, – скомандовал Воробей.
Он быстро наклонился и надрезал веревку почти у самой шеи крысы.
Раздался визг торжества.
Крыса, оглушенная страшным шумом, заметалась по залу, не зная, куда скрыться, а за ней с хохотом и визгом носилась толпа шкидцев, стараясь затоптать ее ногами.
– О-о-о!!! Лови!
– А-га-а… Бей!
– Души!
– И-и-их!
Зал содрогался под дробным топотом ног и от могучего рева. Тихо позвякивали стекла в высоких школьных окнах.
– О-го-го!!! Лови! Лови!
– Забегай слева-а!
– Ногой! Ногой!
– Над-дай!
Двери зала были плотно закрыты. Щели заткнуты. Все пути отступления серому существу были отрезаны. Тщетно тыкался ее острый нос в углы. Везде стены и стены. Наконец Мамочка, почувствовав себя героем, помчался наперерез затравленной крысе и энергичным ударом ноги прикончил ее.
Мамочка, довольный, гордо оглядел столпившихся ребят, рассчитывая услышать похвалу, но те злобно заворчали. Им вовсе не хотелось кончать такое интересное развлечение.
– Эва! Расхрабрился!
– Сволочь! Надо было убивать?
– Подумаешь, герой, отличился! Этак бы и всякий мог!
Недовольные, расходились шкидцы.
В это время внизу Бобер закончил лихую песенку «Ай-ай, Петроград», загрустил и перешел на романс:
В шумном платье муаровом,
В макинтоше резиновом…
Потом затянул было «Разлуку», но тут же оборвал себя и громко зевнул.
– Пойти потанцевать, что ли, – предложил он скучающим голосом.
– Пойдем, – поддержал Цыган.
– Пойдем, – подхватил Янкель.
– Пошли! Пошли! Танцевать! – оживились остальные.
Янкель помчался за воспитателем и, поймав его где-то в коридоре, стал упрашивать:
– Сыграйте, дядя Сережа. А? Один вальсик и еще что-нибудь.
В Белом зале собралось все взрослое население республики. Шкидцы, как на балу, выбирали партнеров, и пары церемонно устанавливались одна за другой.
Дядя Сережа мечтательно запрокинул голову, ударил по клавишам, и под звуки «Дунайских волн» пары закружились в вальсе.
Собственно, кое-как умела танцевать только одна пара – Цыган и Бобер. Остальные лишь вертелись, топтались и толкали друг друга.
– Синьоры! Медам! Танц-вальс! Верти, крути, наворачивай! – надрывался Янкель, грациозно подхватывая Японца – свою даму – и нежно наступая ему на ногу.
Японец морщился, но продолжал топтаться, удивляясь вслух:
– Черт! Четверть часа вертимся – и все на одном месте!
Вальс сменился тустепом, тустеп – падеспанью.
Веселье постепенно просачивалось в холодные белые двери зала.
В самый разгар танцев, когда Шкида, единодушно закусив удила, дико отплясывала краковяк, ожесточенно притопывая дырявыми казенными сапогами, в дверях показался Викниксор.
– Ребята!
Крякнул вспугнутый рояль и смущенно смолк, захлебнувшись в аккорде.
Не успев в очередной раз притопнуть, остановились насторожившиеся пары. Лицо заведующего сияло какой-то особой торжественностью.
– Ребята, – повторил Викниксор, когда наступила полная тишина, – все немедленно идите в столовую. Сейчас состоится общешкольное собрание.
В полутемной столовой, пропахшей тюленьим жиром, тревожный гул голосов.
Бритые головы поминутно вертятся в разные стороны, а на лицах застыл вопрос: в чем дело?
Школьное собрание для шкидцев – новость. Это в первый раз.
Все с нетерпением ждут Викниксора: что-то он скажет?
Наконец заведующий входит в столовую.
Несколько минут он стоит, осматриваясь, потом подзывает воспитателя и громко говорит:
– Сергей Иванович, вы будете для первого раза секретарем. Ребята еще не привыкли к самоуправлению.
Воспитатель молча садится, кладет перед собой лист бумаги и ждет, а Викниксор минуту думает и почесывает ухо. Потом он выпрямляется и начинает говорить:
– Ребята! До сих пор у нас в школе нет жизни… Да, постойте!..
Он сбивается.
– Я забыл начать-то. Итак, считаю первое общешкольное собрание открытым. Председателем пока буду я, секретарем Сергей Иванович. В порядке дня – мой доклад о самоуправлении в школе. Итак, я начинаю.
Шкида молчит. Шкида притаилась и ждет, что скажет ее рулевой.
– Итак, прошу внимания. Что такое наша школа? Это – маленькая республика.
– Пожалуй, скорее – монархия, – ехидным шепотом поправляет зава Японец.
– Наша школа – республика, но в республике всегда власть в руках народа. У нас же до сих пор этого не было. Мы имели, с одной стороны, воспитанников, с другой – воспитателей, которыми руководил я. Этим, так сказать, нарушалась наша негласная конституция.
– Правильно! – несется приглушенный выкрик из гущи воспитанников.
Викниксор грозно хмурит брови, по тут же спохватывается и продолжает:
– Теперь этого не будет. Сейчас я изложу перед вами мой план. Школа должна идти в ногу с жизнью, а посему наш коллектив должен ввести у себя самоуправление.
– О-го-го!
– Здорово!
Шкидцы удивлены.
– Да. Самоуправление. Вам непонятно это слово? Слово русское. Вот схема нашей системы самоуправления. Сегодня же мы изберем старост по классам, по спальням, по кухне и по гардеробу. На обязанности их будет лежать назначение дежурных. Дежурные будут назначаться на один день. Сегодня один, завтра другой, послезавтра третий и так далее. Таким образом, все вы постепенно будете вовлечены в общественную жизнь школы. Поняли?
– О-го-го! Поняли!
– Ну, так вот. Старосту мы будем выбирать на месяц или на две недели. Но старосты – это еще не все. Старосты по кухне и по гардеробу нуждаются в контроле. Мы изберем для них тройку. Ревизионную тройку, которая и будет контролировать их работу. Согласны?
– Ясно! Согласны! – гудят голоса.
– Таким образом, мы изживем возможности воровства и отначивания.
– Вот это да! Правильно.
Викниксор чувствует себя прекрасно. Ему кажется, что он совершил огромный подвиг, сделал большой государственный шаг, ему хочется еще что-нибудь сообщить, и он говорит:
– Кроме того, педагогический совет будет созывать совет старост, и вместе с воспитателями ваши выборные будут обсуждать все наиболее существенные мероприятия школы и ее дальнейшую работу.
Шкида поражена окончательно. Возгласы и реплики разрастаются в рев.
– Ур-ра-а!
Но Викниксор переходит к выборам. Как на аукционе, он выкрикивает названия постов для будущих старост, а в ответ в многоголосом гуле слышатся фамилии выбираемых.
– Староста по кухне. Кого предлагаете? – возглашает Викниксор.
– Янкеля!
– Цыгана!
– Янкеля!
– Даешь Черных!
– Черных старостой!
– Кто за Черных? Поднять руки. Кто против? Против нет. Итак, единодушное большинство за. Черных, ты – староста по кухне.
Уже прозвенел звонок, призывающий спать, а собрание еще только разгоралось.
Наконец, далеко за полночь, Викниксор встал и объявил:
– Все места распределены. Время позднее, пора спать.
Он пошел к дверям, по, вспомнив что-то, обернулся и добавил:
