Сегодня, когда Кирилл с мальчишками проходил мимо гардероба, Чирок их окликнул:
– Не ходите к двери, там Нинушка певцов караулит. Лучше спрячьтесь, она сейчас сюда пойдет.
Сам-то он не боялся завуча: в хоре не пел. Он сидел на корточках рядом с дверью в учительскую раздевалку и шнуровал ботинок.
Благодарные беглецы проскочили мимо Чирка в тесную комнатушку с вешалками. Там висели два или три плаща. Кирилл еще подумал: "Кто в такую жару ходит в плащах?" Больше ничего подумать не успел. Распахнулась дверь, появился пожилой сердитый "чертежник" Александр Викентьевич, и началась заваруха…
"Ловко сработано, – с нарастающей злостью думал Кирилл и так жал на педали, что рубчатая резина врезалась в босые ступни. – Заманил в раздевалку, чтобы след от себя отвести, и смылся. И сидел потом тихонько на собрании как ни в чем не бывало! Кто подумает на такого скромного мальчика?"
А может быть, не Чирок? Ведь не в раздевалке его видели, а только рядом. Тогда рубль откуда? Ну, мало ли откуда! Вдруг он его специально приберег, чтобы расплатиться с Дыбой?
Но тут Кирилл вспомнил, как Чирок сказал: "Понимаешь, позавтракать не успел, а денег ни копейки" – и с виноватой улыбкой вывернул карманы у больших не по росту брюк. Помахал ими, как крылышками. А куртки на Чирке не было: несмотря на запрет, он пришел в школу в рубашке. Видно, знал, что на него все равно не обратят внимания.
Нет, не похоже, чтобы у Чирка был спрятан тяжелый металлический рубль.
– Ладно, Чирок, – сквозь зубы сказал Кирилл и свернул на улицу Мичурина.
Заплатит Кириллу Чирок за все его слезы…
Кирилл убавил скорость и начал торопливо соображать. Во-первых, надо узнать, где Чирок живет. Кирилл у него ни разу не был. Во-вторых, нужно будет приехать к Чирку, взять его за шиворот и заставить признаться! Куда он денется? В-третьих, придется притащить Чирка в школу, пусть отдаст деньги и расскажет всем, как было. Интересно, как Ева Петровна будет после этого смотреть на Кирилла? А впрочем, наверно, и не покраснеет. Небось еще скажет: "Ты, Векшин, сам виноват, потому что вел себя вызывающе". Ну и наплевать! Главное, что победит справедливость.
Но одному Кириллу с Чирком, пожалуй, не справиться. По крайней мере, в школу не утащить. Надо помощников. Лучше всего тех, кого вместе с Кириллом задержали в раздевалке. У них к Чирку тоже счет имеется, и, может быть, побольше, чем у Кирилла. Потому что не у всех такие родители, как у Векшина. Серегу Коробова папаша сперва огреет чем-нибудь, а потом пойдет в школу разбираться (а когда вернется, еще всыплет).
Но Серега – парень не очень решительный. Димка Сушко – тот с разными знакомствами на стороне, у него, кажется, контакт с Дыбой. Не будет он трогать Чирка, если дело хоть как-то Дыбы касается. Валерка Самойлов – это да! Но он, наверно, умотал во Дворец спорта к своим фехтовальщикам…
Все же Кирилл решил заскочить к Валерке. И, едва проехав полквартала, увидел Черепанову. Женька шла и махала его, Кирилла, портфелем.
"А что? – подумал Кирилл. – Ну и пускай, что девчонка. Зато начальство. Это даже ее обязанность – разбирать такие дела. А драться Чирок все равно не станет…"
В этом будет справедливость: сперва Черепанова приходила, чтобы наябедничать родителям, а теперь пусть увидит, что Кирилл не виноват. И сама пусть объяснит своей милой Еве Петровне…
Женька выслушала злой рассказ Кирилла, уронила портфель и взялась растопыренными ладошками за щеки. Длинные глаза ее сделались почти круглыми, рот тоже стал похож на букву О.
– О-ой какой ужас… Кто бы мог подумать…
Она так моментально поверила Кириллу, что он сказал:
– Ты подожди, надо еще проверить.
– Конечно, надо! Но я уверена, что это он, раз ты говоришь.
– Ты знаешь, где он живет?
– Н-нет. Не помню. Но у мамы есть список с адресами, она же член родительского комитета.
– Узнай – и сразу ко мне. Я пока портфель отвезу.
– Нет, давай вместе зайдем к нам. А то меня мама не выпустит. Скажет: режим, занятия… Давай, а? – Она жалобно взглянула на Кирилла.
– Придумала! Я так и буду таскаться с портфелем?
– Оставим у меня, потом заберешь. Пошли!
– Да не пойду я, – смущенно сказал Кирилл и шевельнул пальцами босых ног. – Вид у меня совсем не для гостей.
– Ну что за глупости! Ты же не девочка, чтобы наряжаться. И ты не в гости, а по делу… Пойдем, а то меня не пустят.
– А велосипед куда?
– Поставишь под окно. Мы же на первом этаже, а окна в садик выходят. Пошли!
Женькина мама посмотрела на Кирилла слегка удивленно, однако в ответ на его робкое "здравствуйте" милостиво качнула прической.
– Здравствуй, проходи. Тебя, кажется, Кириллом зовут? Да, я помню. Ты в прошлом году так удачно пел на концерте…
Кирилл затоптался на мягком ковре и зыркнул на Женьку: "Не копайся".
Женька ускользнула в другую комнату, а мама подозрительно глянула вслед. И опять обратилась к Кириллу:
– Проходи и садись. Не стесняйся.
– Мы на минуточку, – пробормотал Кирилл.
– Никаких минуточек, – решительно сказала старшая Черепанова. – Сначала чай… Женя! – она взглянула на вернувшуюся дочь. – Почему вы только на минуточку? У тебя распорядок, и ты дала мне слово…
– У нас общественная работа, – поспешно сказала Женька. – Мы едем к одному мальчику, надо выяснить… одно обстоятельство…
Женькина мама снова покачала высокой бронзовой прической – на этот раз недовольно.
– Ох, эта работа… Я уже говорила Еве Петровне: нельзя иметь столько нагрузок. Если бы Женечка не была третий год председателем, я давно перевела бы ее в английскую спецшколу. Но куда денешься, если говорят про долг перед коллективом.
Женька слегка покраснела и умоляюще посмотрела на Кирилла. Она-то сразу поняла, сколько теперь у Кирилла возможностей позлословить. Кирилл великодушно отвел глаза.
Женькина мама заявила, что никакая работа не пострадает, если дети выпьют чаю. И потребовала, чтобы Кирилл вымыл руки и сел к столу. Руки он вымыл очень торопливо, а за стол сел с облегчением: можно было спрятать под скатерть пыльные ступни и черные от угольной крошки колени.
Вишневая скатерть была с тяжелой бахромой. Бахрома щекотала ноги, и Кирилл старался не двигаться, пока Женькина мама расстилала клеенку и расставляла чашки. Он лишь водил глазами, оглядывая комнату.
Бахрома была не только у скатерти. Она почему-то везде виднелась: у ковра над диваном, на малиновых портьерах, на темно-розовом платке, наброшенном на торшер. Даже на рукавах и подоле халата Женькиной мамы. Халат был черно-красный с индейским узором.
Женькина мама принесла чайники, варенье и вафли. И началось мучение. Надо было глотать чай, интеллигентно орудовать тонкой ложечкой и терпеливо отвечать на вопросы.
Первый вопрос был, где работает папа.
"Могла бы и помнить, если ты член родительского комитета", – подумал Кирилл и вежливо сообщил, что папа работал на Сельмаше, в сборочном цехе, а недавно перешел на другую должность. Куда и кем, не стал уточнять.
– А мама?
– Мама – портниха. Бригадир. Сейчас пока не работает, у меня брат маленький.
– И ты, наверное, помогаешь маме?
– Помогаю, – со старательно-скромной улыбкой ответил Кирилл и мысленно проклял всех Черепановых до седьмого колена.
Женькина мама благосклонно улыбнулась. У нее было красивое лицо, но что-то в нем казалось ненастоящим.
Кирилл видел Женькину маму и раньше, но это бывало в классе, и там, издалека, лицо ее выглядело очень молодым. А сейчас Кирилл вспомнил старинное блюдо, он его любил разглядывать, когда гостил у бабушки в Тюмени. Там на фаянсе был нарисован синий дворец, олени и лебеди. Издали блюдо как новенькое, а когда подойдешь вплотную, на блестящей поверхности видна сетка мельчайших трещин. Так же и лицо старшей Черепановой: сквозь тонкий крем и подрисовку проглядывали морщинки и утомление. Вернее, даже не утомление, а какое-то недовольство.
– А как у вас в этом году с самодеятельностью?
"Ну что тебе от меня надо?" – тоскливо подумал Кирилл, и в это время в прихожей спасительно затрезвонил телефон. Женькина мама выплыла из комнаты.
Женька смотрела понимающе и виновато.
– Давай сматываться, – полушепотом потребовал Кирилл. – Узнала адрес?
– Северная улица, дом шесть. Номера квартиры нет почему-то.
– Какие на Северной квартиры! Там домишки… Пошли.
– Нельзя, пока мама не отпустит.
– Чтоб вас…
От огорчения Кирилл до самых пальцев погрузил в варенье вафлю и начал торопливо жевать. Потом еще раз огляделся, увидел большое зеркало, а в зеркале себя.
Да, не похож он был на благовоспитанного гостя. Сбившаяся майка, растрепанные волосы, следы угольной пыли на узком толстогубом лице, облупленная переносица, варенье на подбородке. Черт его дернул сюда прийти…
За дверью слышался приглушенный и, видимо, взволнованный голос старшей Черепановой. Потом звякнула на рычагах трубка, и Женькина мама возникла в комнате. У нее был какой-то замороженный взгляд.
