С каждым разом ведра с водой становились все тяжелей. Коромысло больно впивалось в плечо. Путь в полтора квартала от бассейна до дома казался бесконечно длинным.
— Отдохнул бы, Олежек, — предложила мама, оторвавшись, от корыта, где стирала его и Мишкины вещи.
— Не-е, мам! Если сядешь — после идти не захочется.
Он присел лишь тогда, когда бак наполнился до краев. Потом они с Мишкой натерли кирпичной пыли и так надраили примус, что в нем заиграло солнце и отразились их физиономии, став маленькими и уродливо растянутыми. Мишка корчил рожи: и смеялся.
За воротами послышался свист. «Это Сенька!» — узнал Олег.
— Давай живей! Немтырь проведет нас в «Рот-фронт».
— Немтырь? — удивился Олег. Но мешкать не стал и, крикнув в калитку: — Мам, я скоро! — поспешил за Сенькой.
Все уже были в сборе. Немтырь с помощью ручной азбуки и знаков объяснил, что его знакомая билетерша тетя Люба из клуба «Медработник» перешла в «Рот-фронт». Алешка уже был там и уговорил тетю Любу пропустить его с товарищами из школы глухонемых на сеанс в шестнадцать ноль ноль.
— Разве мы глухонемые? — удивился Сенька.
— Не хочешь — можешь оставаться! — прикрикнул на него Феодал. — Подумаешь, глухонемым прикинуться! Спросят — мычи. Или шпарь на пальцах по азбуке.
До начала сеанса оставалось чуть больше часа. Они немного потренировались в разговоре с Немтырем и пошли.
* * *
У кинотеатра народу, как на демонстрации. Особенно много мальчишек. На кассах объявления: «Все билеты проданы».
Тетя Люба у входа была не одна. Рядом стоял высокий мужчина, который все время повторял:
— Не напирайте, граждане!.. Не напирайте… Все успеете пройти… Предъявите ваши билетики!..
Они стали сбоку почти у самой двери. Тетя Люба узнала Алешку. Олег видел ее испуганный жест: подожди! Не до тебя! Но нахальный Немтырь ничего не хотел понимать. Расталкивая людей, он лез вперед, пока Олег с Иваном не оттащили его за полу тужурки и не объяснили, в чем дело.
Когда народу у двери поубавилось, мужчина, сказав билетерше: «Я на минутку», исчез.
— Быстро, быстро… Ой, как вас много! Ты же говорил, трое! — упрекнула Немтыря тетя Люба, пропуская их в фойе.
Но Алешка замычал, заулыбался. Остальные поддержали его, как могли. Билетерша безнадежно махнула рукой:
— А ну вас! Разве я что пойму…
«У-ух! Прошли! Теперь главное — остаться незамеченными, пока начнут пускать в кинозал», — подумал Олег и стал тянуть друзей в тень, за пальмы в громадных кадушках. Но Немтырь уперся. Издавая гортанные, нечленораздельные звуки, размахивая руками, стал объяснять, какой он молодец и что без него в кино они ни за что бы не попали.
На них стали обращать внимание.
— Перестань, дурак! Нас же выгонят! — просигналил Олег ручной азбукой и потянул Немтыря за рукав.
Алешка обозлился и стал ругать Олега. Отвечая ему, Олегу пришлось тоже жестикулировать, мычать. И вдруг в нескольких шагах от себя от увидел круглые от удивления глаза их учительницы по литературе Марии Дмитриевны. Стало ужасно стыдно, душно. Он отвернулся, зажмурился. Хотелось стать маленьким-маленьким или провалиться сквозь землю, чтобы никто уже не смог его увидеть…
Тем временем Иван, надеясь образумить Немтыря, тихонько ткнул его в спину. Алешка так и взвился, полез на него с кулаками. Семен и Толька пытались оттянуть Немтыря за пальму, подальше от людских глаз.
— Они, кажется, ссорятся! — вскрикнула пожилая женщина.
— Хулиганьё! Добычу не поделили! — тотчас откликнулся толстяк и вдруг пронзительно закричал: — Ми-ли-ци-я-а!
Откуда-то появились два милиционера.
— Безбилетники! — безошибочно определили они. Схватили Алешку с Иваном и Тольку с Сенькой за воротники курток и сквозь расступающуюся толпу повели к выходу.
Олег, хоть его никто не вел, пошел следом, нагнув голову, чтобы не видеть удивленных, вопрошающих людских глаз…
* * *
Всю шестидневку во время уроков русского языка и литературы, чтобы не видеть Марии Дмитриевны, Олег отсиживался на подоконнике в туалете. Когда под конвоем Ильи Андреевича он появился в классе, Мария Дмитриевна, ничего не спросив, посадила его на место. И на этом, и на последующих уроках она вела себя так, будто и не видела его там, в кинотеатре.
Литература всегда была любимым предметом Олега. Других отметок, кроме «оч. хор.», у Марии Дмитриевны он никогда не зарабатывал. А теперь, переполненный благодарностью к учительнице, он старался вовсю…
Феодал спрашивал в школе у каждого встречного:
— Звуковое кино видел?.. Ну и слабак! А я два раза!
Деньги он у отца выклянчил. Немтыря пропустила-таки на сеанс тетя Люба. Через неделю Сенька и Иван попали в кино вместе с матерями по коллективным заявкам с производства. Только Олег с Абдулом не видели «Путевку в жизнь».
Неожиданно выручил Валя. Зашел вечером к Олегу:
— Тут такое дело. Завком сеанс закупил. Ну и я три билета взял. А Катюшка с Тоней не могут: во второй смене работают. Так что бери с собой одного кореша и пойдем. Только быстро. Сеанс в девять!..
Олег сбегал за Абдулом, и в половине девятого они уже были в «Рот-фронте». Народу в фойе полно. И все с Ростсельмаша. Со многими Валя здоровался, а ребятам говорил:
— Это знаменитый монтажник… Это Герой труда…
— Что у вас, все герои да знаменитые? — спросил Олег.
— Не все, конечно, но многие. — Валя улыбнулся и предложил: — Выбери сам, о ком рассказать.
— Вон про того армянина, с усиками, что у колонны.
— Знаменитый токарь Симонян, — с готовностью разъяснил Валя. — На станке недельную норму в одну смену дает!
— Да разве это можно?!
— Можно. Если сердце горячее, а голова шурупит, как надо!
— А тот, высокий, в кожаной фуражке? — спросил Абдул.
— Это Петр Васильевич, мастер из кузнечно-прессового. С ним такой случай вышел. Представитель немецкой фирмы Шварц готовил восьмисоттонный пресс «Вейгартен» к сдаче. Но видит Петр, что немец резину тянет. Нам тракторные плуги выпускать надо. Колхозам они позарез нужны! А пресс стоит. Вроде что-то еще в нем не налажено. Ну, один раз пошел Шварц обедать. Петр Васильевич и решился. Включил пресс и с помощником за час отштамповал больше двух десятков железных колес! Вернулся Шварц и глаза выпучил: «Колоссаль! О, колоссаль!» А теперь Петр Васильевич приспособление такое придумал, что один, без помощника, этим прессом управляет!
— Здорово! — восхитился Олег. — Ну а вон тот старичок, что стоит под фикусом? Тоже Герой?
— Павел Трофимович? Ого! Когда зимой в нашем цехе устанавливали тяжелое оборудование, вдруг отказал кран «Штольберг». Что делать? «Детальки» в двести — триста пудов на руках не поднимешь!.. А Павел Трофимович говорит: «Ишь ты, мороз ему русский не понравился! Врешь, „Штольберг“! Заставим тебя работать!» И что ты думаешь? Сшил он своими руками ватную шубу для двигателя. И кран пошел!..
Едва потух свет и заиграла громкая музыка, Олег с Абдулом напряглись: вот сейчас начнется. И началось. На экране появилась квартира. Но что это? Как будто послышались звуки шагов. Мальчишка подошел к женщине и вдруг сказал: «Мама!..».
— Говорит!.. Как человек, говорит! — выкрикнул Абдул. Впервые в жизни они не только увидели, но и услышали с экрана, как цокают копыта лошадей, звенят трамваи, разговаривают люди, поют птицы… Великий Немой заговорил!
Ребята забыли о времени, о том, где находятся. Они были там, в той жизни, что разворачивалась на экране. Вместе с бывшими беспризорниками учились ремеслу, строили железную дорогу. И когда Мустафа сошелся в последней смертельной схватке с Жиганом, вскочили, чтобы помочь ему, отбросить финку от ищущей руки бандита.
С наступлением зимы мама стала часто хворать. Утром с трудом поднималась, чтобы идти на фабрику. А возвращалась с работы совсем без сил. Станет что-нибудь делать — все из рук валится. Откинется на спинку стула и оцепенеет. Будто заснет с открытыми глазами.
Олег слышал, как она, разговаривая с соседкой в коридоре, сказала со слезами в голосе:
— Пошла в нашей жизни, Андреевна, черная полоса. И конца-краю ей не вижу… Господи! Если бы не дети, так взяла бы, кажется, и удавилась…
Почему она сказала такие страшные слова?.. Чем больше Олег думал, тем яснее понимал, что их жизнь действительно вошла в какую-то черную полосу.
Началось с того, что две недели назад, двадцать шестого ноября, Мишка, взяв мамин кошелек с семнадцатью рублями и хлебные карточки, самовольно отправился в магазин. А когда вернулся домой, ни кошелька, ни хлебных карточек на оставшиеся до конца месяца четыре дня в кармане не обнаружил.
— Я же не хотел!.. Я хотел, чтобы мама похвалила! — сквозь слезы выкрикивал он Олегу.
Ну что тут делать!.. Еле-еле дотянули до первого декабря, до новых карточек. Спасибо еще, что Ванька принес сушеной рыбы да Валина мать, тетя Аня, крупой поделилась.
