Автобус сейчас отойдет…
Потом, вспоминая все это, я с удивлением понимал: в долгую секунду размышления решал я лишь одно – самолет или остров? Про то, что на остров можно попасть лишь после отчаянной драки с тремя врагами (пробиться сквозь них к лодке, схватить весла, отмахаться, чтобы не догнали, не перевернули…), я и не думал, это было само собой. И я кинулся и почти пробился («Смелость – значит честность?»).
Но честность – это еще не сила. Сила была у них. Носом в землю, колено между лопаток. Потом чей-то голос. Это – отец Гриба. Наверно, тоже жулик, но что-то понял. Вместе со мной плывет за Андрюшкой…
Дома у Андрюшки.
Летчик не сможет увезти меня в N в следующий рейс, он уходит в отпуск.
…Нет, он не уходит, он тоже принял решение. Ради меня.
Но полет уже не нужен, письмо от мамы: ее скоро выпишут…
Мама вернулась. Т. Валя и д. Толя уезжают с «соблюденным приличием» на лицах. Я почти ничего не рассказываю маме, лучше ее не волновать. Но… вдруг сами собой пошли папины часы…
Я так и не знаю до сих пор: решусь ли я в нужный момент рвануть руль? Андрюшка удивился однажды: «Не знаешь?» Потом вдруг согласился: «Этого никто не знает заранее. Это, наверно, каждый раз решаешь заново…»
Письмо от Володьки.
Потом еще есть строчки плана – про велосипед, рогатку, снова про часы. Не могу уже вспомнить и понять. На велосипеде (Андрюшкином) мы, кажется вдвоем, катались по окрестностям, вдоль реки, и говорили про жизнь. Врагов мы уже не боялись ни капельки.
Да, забылись детали, но себя (как я был Лёнькой) и друга Андрюшку помню отчетливо. До мелочей. А еще помню запахи реки, сосновых плотов, сырого песка. Огоньки по берегам… Сохранились несколько строчек, которые я приготовил для самого конца.
Далеко, на середине реки, светясь квадратиками желтых окон, прошел речной трамвай. Мы уже забыли про него, когда к берегу в темноте подкралась волна. Она вздыбилась у каменных ступеней, зашумела и с ног до головы окатила нас теплой водой.
Мы не обиделись на волну. Засмеялись и побежали домой.
Короче говоря, все кончилось хорошо (или почти хорошо). По крайней мере, в то лето, в те дни… А река текла дальше – как течет время – и не отпускала меня, начинающего автора, от своих берегов. И еще одна житейская история (из тех, что я писал и рисовал в общих тетрадках), должна была развернуться на берегу.
Путешественники не плачут
…Есть у меня небольшой рассказ с названием «Путешественники не плачут». Я дал ему это название, чтобы так озаглавить сборник рассказов и тем самым «заткнуть дыру» в издательской заявке. Потому что сначала заявил большую повесть, которая именно так должна была называться. К сожалению, повесть не «склеилась».
А склеить ее я собирался из трех больших рассказов – тоже незавершенных. Сейчас перечитываю конспекты и корю себя за лень и неумение.
Первый рассказ – «Лось ударит копытом». Начинался он так.
Перед Новым годом сотрудник биостанции Сергей Брагин получил письмо. Незнакомые люди сообщали, что жена его покойного двоюродного брата – Татьяна – умерла от сердечного приступа…
До Новокаменска было больше трехсот километров. Поезд уходил только ночью. Сергей позвонил в аэропорт, и знакомые ребята из транспортной группы прислали за ним мотоцикл. Через час в Новокаменск спецрейсом отправлялся вертолет геологов…
Сергей вернулся третьего числа. Он толкнул дверь, пропуская вместе с морозным облаком закутанного мальчика. Пар поднялся к потолку и затуманил желтую коридорную лампочку. Из кухни появилась соседка Зинаида Филипповна. Увидела мальчика, подперла пальцем щеку и приготовилась запричитать. Сергей глянул на нее из-под шапки, и соседка скрылась.
– Эдик! – позвал Сергей, подталкивая мальчика к дверям своей комнаты. Дверь напротив распахнулась, и в ярком ее прямоугольнике мальчик увидел коренастую фигуру в мохнатом свитере и с косматой головой.
– Ну вот, приехали мы, Эдик, – сказал Сергей, придержав мальчика за плечо. – Это Игорёк. Мой племянник.
– Ну-ну, – отозвался Эдик. – Кормить вас?
– Кормить, – согласился Сергей.
– Света, кормить! – крикнул через плечо Эдик.
– Слышу, – донеслось из комнаты.
Сергей сказал:
– Я сейчас зайду…
В комнате Игорёк опустил на стул маленький чемодан. Встал валенками у края распластанной на полу медвежьей шкуры. Оглянулся, тихо спросил:
– Можно на ней посидеть?
– Сидеть, лежать, стоять на голове. Все можно, – сказал Сергей. – Только разденься сначала. Давай помогу распаковаться.
– Спасибо, я сам…
Сергей опять вышел в коридор.
– А где его вещи? – спросила из кухни Света.
– Какие там вещи. Комод, что ли, везти? Одежонку его забрал, вот и все. Учебники еще…
– В каком он классе?
– В четвертом.
– В интернат, может, его записать?
Сергей помолчал.
– Далеко они все. И мест, наверно, нет. Кто запишет в середине учебного года?
– А если в Литвиновку? Не думаешь?
– Не думаю, – сказал Сергей.
…Потом Света кормила полусонного Игорька на кухне, а Сергей и Эдик сидели в комнате Эдика и, смущенно поглядывая на дверь, прятали под стол четвертинку – не от Светки, от мальчика.
Сергей рассказывал, как важная дама из какого-то педагогического учреждения не хотела отдавать ему мальчика. «Вы, мол, не имеете права, мальчик должен быть помещен в детский дом, у вас нет документов об опекунстве…»
– Я говорю: «Если вы оглянетесь, то сможете заметить позади себя дверь…» Она говорит: «Молодой человек!» Я говорю: «Потрудитесь этой дверью воспользоваться»…
– Воспользовалась?
– Не сразу… Но воспользовалась. А я забрал в школе Игорёшкины документы. А по пути взял билеты на самолет…
– Ну… и как он? Мальчик-то…
– Плачет иногда. И укачало в самолете… А в общем ничего…
– В общем ничего… – непонятно повторил Эдик. – Не боишься стать отцом-одиночкой? Может, Светка дело говорит: устроить его в Литвиновку? Интернат хороший, директор свой человек…
– Сережа прав, далеко до Литвиновки, – сказала заглянувшая в комнату Света. – И вообще…
– Вот именно: «и вообще»… – Сергей отодвинул стакан и забарабанил по столу. – Я себя помню. Летом, когда уже война кончилась. У нас в детдоме то у одного мать или отец найдутся, то у другого. Каждый только этого счастья и ждал. Один раз повели нас на прогулку, и увидел я – идет по улице хромой дядя Гриша, наш бывший сосед – отец моего дружка Вовки. Три года я его не видел, а узнал. Как рванулся, как вцепился в него! Так и не отпустил, пока к директорше ходили, пока мои вещички собирали… Оказалось, дядя Гриша с семейством в этот город насовсем переехал. Я у них полгода жил, потом уж отец с Сашкой отыскались… Вроде бы чужие совсем они, дядя Гриша и тетя Катя, а ведь взяли, как родного.
Эдик сидел с напряженным лицом. Ему было неловко от того, что приходится со вниманием и сочувствием слушать уже хорошо известную историю. Он знал всё: и то, что Сергей жил у дяди Гриши, и что лишь через полгода у него отыскались отец и брат, и что мать так и не нашлась – наверно, погибла при бомбежке, когда маленький Сергей отбился от эшелона… Сейчас Сергей слегка размяк. Но вдруг встряхнулся, оборвал рассказ. Только добавил тихо:
– Нельзя же так… Я у него один.
– Да ведь ты его видел-то до этого случая раза два, да и то мельком, – осторожно заметила Света.
– Все равно…
Эдик торопливо согласился:
– Я понимаю… А он к тебе как? Ничего?
Сергей пожал плечами…
Здесь необходимо отступление. Объяснение. Дело происходит в 1960 году. В двухэтажном деревянном доме, который стоит на самом краю города, рядом с лесом. В начале шестидесятых я сам – молодой, неженатый – жил в таком доме на окраине Свердловска, в семье своей старшей сестры и ее мужа-охотоведа. Здесь обитали сотрудники Института охотничьего хозяйства, недавние выпускники московских и уральских биофаков. Дом был как бы пропитан духом северных экспедиций, таежных и речных приключений.
Покрытые сосновым лесом Уктусские горы подступали к самому дому. Ближняя часть леса считалась парком. Наверно, поэтому на круглой макушке ближней горы (с нее открывался вид на город) поставили бетонную скульптуру: лось и лосиха в натуральный рост, а то и крупнее. У лося были могучие разлапистые рога… Потом рога, конечно, обломали, черные лосиные бока исписали, исцарапали, но в ту пору скульптура была еще «во всей красе». Местные ребятишки любили сидеть на лосиных спинах и не обижали своих бетонных друзей…
Это все вошло в рассказ…
Утром Игорёк проснулся на новом месте.
Снег за окном был солнечно-желтый, и тени от сосен лежали синими полосами. У вершины горы деревья расступались. Она возвышалась над лесом круглой сверкающей шапкой. Немного ниже ее макушки, на чистом пространстве снега чернели два лося. Сбоку от них тоже синела тень.
