СОВЕТСКИЙ БАСКЕТБОЛИСТ НАМНОГО ПРЕВЗОШЁЛ НАШИХ ОЛИМПИЙСКИХ КАНДИДАТОВ ПО ПРЫЖКАМ В ДЛИНУ!
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ПРЫЖОК НА СТАДИОНЕ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ!
НЕУЖЕЛИ РЕКОРД ВЕКА, УСТАНОВЛЕННЫЙ РОБЕРТОМ БИМОНОМ, БУДЕТ ПОБИТ УЖЕ В НЫНЕШНЕМ ГОДУ?
Пека усмехается. Фантастический прыжок? Это они там так могут думать. Пека-то знает, на что он способен. Настоящий фантастический прыжок они увидят лишь на Олимпийских играх. Тогда сто тысяч человек — все, как один, вскочат со своих мест, и от этого взрыва восхищения едва не погаснет огонь на башне. Несмолкающие овации. Пеку унесут со стадиона на руках. Зелёное поле стадиона, колоссальная масса народу и светящиеся на табло цифры 9.00 кружатся у него перед глазами. Пеке кажется, что и он кружится вместе со всем этим. Сила притяжения Земли на него больше не действует. Пека теперь, как птица, нет, ещё легче, как бабочка. Стоит только подумать об этом, и уже он летит.
Но полетать ему всё-таки не удаётся. Сильный рывок возвращает бабочку обратно на землю.
— Что за спаньё среди бела дня? — спрашивает голос, в котором нет и тени восхищения. — Вставай! — И Пеку снова дёргают за ногу.
Мать вернулась домой. Она вошла так тихо, что уснувший Пека даже не услыхал этого. Мать увидела на столе в кухне немытую посуду, забытые посреди передней туфли, мусорное ведро, которое Пека должен был вынести ещё утром.
Пека, вздыхая, садится. Спина побаливает, во сне он отлежал её. Давно пора бы матери купить новый диван.
Мать снова заглядывает в дверь. Демонстративно ставит накрытое газетой ведро у порога комнаты. Пека понимает, что выхода нет. Придётся взять это проклятое ведро и вынести его. Он уже берётся за ручку, когда что-то всплывает в памяти.
— Ма-ам, а ты справку получила?
Мать не отвечает. В кухне бренчит посуда.
— Ты освобождение получила? — спрашивает Пека погромче. — Эту врачебную справку? Сама же говорила, что она сегодня придёт к тебе делать укладку.
Но ответа всё нет. Мать капитально не в духе, думает Пека. Наверно, какая-нибудь неприятность на работе. Сейчас она, конечно, объявит, что не собирается больше выпрашивать для Пеки справки. Будто ей приходится выпрашивать. Да за красивую причёску женщины на всё готовы. Мать сама это говорила.
— Слушай, ма-ам, ты получила справку? — не унимается Пека.
Из кухни по-прежнему слышится лишь звон посуды. Что бы это могло так испортить настроение бедной вдове? — думает Пека и опирается спиной о стену. — Неужели она сейчас вдруг заявит, что если другие не умирают на уроках физкультуры, то Пеке тоже нечего опасаться за свою жизнь.
Нет, обошлось. Пека слышит лёгкий щелчок. Затем шуршание бумаги.
«До первого июля!» — Пека быстро пробегает взглядом по справке. Больше, чем надо. Дальше он не читает. Дело в шляпе. Мать могла бы сразу сказать. Старик-физрук и теперь не сможет помыкать им. Паю, на кольца! Паю, на старт стометровки! Дудки! У нас новая справка. Треугольная печать поликлиники внизу и всё, как положено. Безногого... хм... танцевать не заставишь.
Теперь можно и ведро вынести.
Слегка ссутулившись и согнувшись под тяжестью ведра, Пека спускается по лестнице. Ящики для мусора стоят за домом в кустах сирени. Пека уже было направляется туда, но замечает стоящих возле дома мальчишек. Пека не знает никого из них. Мальчишки небольшие, но всё-таки... Кто их знает.
Недолго думая Пека делает поворот на девяносто градусов и, держась поближе к стене, направляется в сторону соседнего двора.
Не всё ли равно, в какой контейнер опорожнить ведро?
1977
Галдёж на берегу так силён, что старый мерин лесника, словно закусивший удила стригун, прядёт ушами. Вывезя дребезжащую телегу на поляну, он с любопытством поворачивает голову в сторону реки.
Туда же поворотились и оба ездока.
В излучине, на мелководье барахтаются мальчишки. Их четверо. Трое — одинаково широкоплечие, темноволосые и загорелые — пытаются затащить туда, где поглубже, четвёртого — белобрысого, тощего и длинного. Они тащат его за руки и дёргают за ноги, сопровождая свои действия воинственными выкриками:
— Давай, ребята!
— Сбивай с ног!
— Пошёл!
Последнее утверждение оказалось преждевременным. Долговязый сопротивляется, как сумасшедший. Он вырывается изо всех сил. Правил борьбы для него больше не существует. Он царапается, кусается и бодается. Страх преумножает его силу. Когда, наконец, троице удаётся оторвать его ноги от дна, он вцепляется обеими руками в торчащую из воды сваю. Безуспешно пытаются трое оторвать его пальцы от сваи. Они словно приросли к дереву.
В конце концов троице надоедает возиться с ним. Первым отходит в сторону самый плотный, на котором плавки в шашечку.
— Ты знаешь, Анту, кто ты? — кричит он. — Круглый дурак! О чём мы вчера говорили? О чём условились? Тебе добра желают, а ты что делаешь?
Долговязый Анту не удостаивает его ответа. Что он делал с доброжелателями было и так видно. Из губы владельца модных плавок сочится кровь. У другого темноволосого через всю щеку царапина. Третий потирает бедро, которое попалось под руку долговязому, тот махал руками, словно ветряная мельница крыльями. Не произнося ни слова, долговязый Анту молниеносно использует путь к спасению, открывшийся, когда владелец плавок в шашечку отступил. Прошмыгнув между парнями и прошлёпав шагов десять по совсем мелкой воде, Анту останавливается лишь достигнув плотных зарослей камыша.
Прижав руки к груди, он стоит и бдительно следит за черноголовой троицей. Теперь у него под ногами почти твёрдая земля. Но если потребуется, он готов удрать и ещё дальше.
— И в самом деле абсолютный дурак! — грустно говорит парень с поцарапанной щекой. — Сам себе враг. Ну чего дрожишь? Никто тебя больше и пальцем не тронет.
— Да прежде чем его трогать, надо застраховать свою жизнь! — замечает тот, что получил удар в бедро. Все трое теперь тоже выбрались на берег. Схватив штаны и рубашки под мышку, они, словно сговорившись заранее, направляются к дороге. И лишь владелец клетчатых плавок ещё уделяет внимание долговязому:
— Смотри, чтобы обед был готов вовремя!
Кискояский лесник, прилёгший в телеге с сеном на бок, наблюдал за этой сценой с нескрываемой усмешкой.
— Что, не удалось утопить? — весело интересуется он у черноголовых. — Втроём-то могли бы с одним справиться.
— У бешеного и сила бешеная, — бормочет в ответ владелец клетчатых плавок. Его спутники помалкивают.
Мерин, получив шлепок вожжами, стронул телегу с места. Черноголовые пошли следом, похожие на футболистов, устремившихся в атаку. И только теперь они заметили, кто устроился на возу рядом со стариком. Положив подбородок на вдавившийся в сено зелёный мяч, на них глядит с улыбкой девчонка. Её рыжеватые волосы собраны в «конский хвост», серые глаза лукаво щурятся. На правой щеке то появляется, то исчезает маленькая ямочка. Лицо девчонки кажется всем троим необыкновенно привлекательным, и они сразу же стараются принять бравый вид.
— Анту охламон, — объясняет, ни к кому не обращаясь, «центральный форвард» — черноголовый парень с разбитой губой. — Никак не может научиться плавать. Как только зайдёт чуть поглубже, его охватывает страх. Вот и хотели чуток помочь ему.
При слове «помочь» у девчонки и на левой щеке появляется ямочка. Не стесняясь, она хохочет прямо в лицо мальчишкам.
Старик более участлив.
— Он, стало быть, боится воды?
— Жутко, — подтверждает центральный нападающий.
— Уму непостижимо, — замечает левый крайний. — Другого, чтобы так боялся воды, — не найдёшь.
— И никакая разъяснительная работа не помогает?
Центральный нападающий безнадёжно машет рукой.
Куда там! Они уже не первое лето с ним возятся! Дело безнадёжное, сколько бы владелица «конского хвоста» ни усмехалась. Искоса поглядывая на девчонку, он сообщает:
— Надоело. Сколько можно с ним возиться. — И взглянув на хромающего левого крайнего, добавляет:
— Того и гляди, всех нас перекалечит.
Когда дребезжание телеги стихло далеко среди полей, долговязый поднял над метёлками камыша свою голову с мокрыми льняными прядями. Он икнул, словно поставил последнюю точку, вытер большим пальцем глаза и медленно побрёл к берегу. Он знал свой долг. Сегодня он был дежурным по супу. Через три часа ребята вернутся со свекольного поля, к этому времени всё должно быть готово.
Долговязый притащил к притаившейся в кустах палатке ведро воды, разжёг костёр и подкинул в него два-три полена. Теперь самое важное — не дать огню погаснуть.
Солнце палило по-прежнему. Честно говоря, Анту повезло, что не пришлось в такую жару дёргать бурьян. Тихонько насвистывая, стряпун побрёл к реке и ступил по щиколотку в воду. Сложив ладони лодочкой, он зачерпнул немного глинистой воды и плеснул себе на потную спину.
