— Ну это… «вонмем» или «изыди, анафема»…
Дед взъерошил Митькины волосы на затылке и, засмеявшись, сказал:
— Дурашка ты, Митька, дурашка! То время давно кончилось, когда дед твой дурака валял.
Макар подошёл к яме и заглянул в неё:
— Здорово, станишники! Чего роете?
— Здорово, дед!.. Да вот чёрт у нас застрял.
Митька, ухватившись за дедову рубаху, тоже заглянул в яму. На дне увидал толстую железную трубу.
«Да ведь это же нефтепровод!» — догадался вдруг Митька. Он помнил, как его прокладывали года три назад.
— Дяденька, а как же он туда попал, чёрт-то? — спросил Митька.
— Как попал? Сами его засадили.
— Зачем?
— Ишь любопытный какой! По этой трубе течёт нефть, а из нефти на стенках трубы оседает парафин, ну вроде воска. Стало быть, его нужно очистить. Вот и посылаем чёрта. Он стальной, вроде снаряда, а по бокам у него проволочные щётки. Нефть чёрта по трубе гонит, щётки вертятся и очищают парафин. Понял?
— Понял… — протянул разочарованно Митька.
Рабочие подложили под трубу толстое бревно и пытались её раскачать, чтобы чёрт двинулся дальше. Но труба не шевелилась, и чёрт не двигался.
— Разом надо! Говорю, зараз всем надо! — советовал Макар.
Он подошёл к краю ямы и, ухватившись за бревно, сказал:
— А ну, послушай мою команду!.. — И, набрав воздуху, рявкнул: — Раз… два… Взяли!
То ли труба пошевелилась, то ли насосная увеличила напор нефти или, может, задрожала труба от дедова голоса, как дрожал чайник у Митьки в руках, только вдруг заскрипело, зашипело, заклацало — и чёрт пошёл дальше.
— Видал, Митька? Стало быть, голос ещё действует, — сказал гордо Макар и, выставив вперёд бороду, зашагал к стаду.
Яличник, широкоплечий старик в брезентовом костюме, в морской фуражке со сломанным посередине козырьком, лёгкими ударами весело гнал ялик через бухту. Жёлтыми полосками тянулись к ялику отражения береговых огней.
— Ты водолаз? — спросил меня яличник.
— Да… эпроновец.
— Я сразу узнал. У тебя шлем вышит, а я, когда служил, носил штурвал на рукаве. Был рулевым на «Трёх святителях». Слыхал? Прежде тоже геройские водолазы были, от помню один случай. Было это ещё в гражданскую. С утра заварилась кутерьма. За городом бухали батареи. Красные части подступали к Севастополю. А что в бухте творилось — и не рассказать!
Бросились белогвардейцы да буржуи на иностранные пароходы. Буржуев-то много, а пароходов мало, ну и дрались они за каждую ступеньку на трапе, за каждое свободное место на палубе. Я тогда ялик имел, самый красивый и самый быстроходный. Поработали мы в тот день. Не успевали перевозить на пристань беглецов. Тащили они с собой сундуки, узлы, чемоданы, даже самовары. А потом всё это добро на пристанях бросали, лишь бы самим на пароход попасть да удрать от красных за границу.
Села напоследок в мой ялик барыня. Худая да высоченная. На голове у ней шляпа преогромная. Сидит она на банке, как обломок мачты, кругом вещами обложилась, в руках собачонку держит: таких штук пять можно в шапку положить — махонькая. В руках, значит, собачка и ещё жёлтый чемодан, тоже небольшой.
Подогнал я ялик к пристани, вещи выгрузил. Конечно, все её вещички так там и остались. Хорошо ещё, заметил один генерал эту барыню и на французский пароход переправил. Как это там у них вышло, я не видал, только слышу — орёт моя барыня. Сама она, как весло, худая, а заорала басом, как ревун на маяке. Капитана французского за рукав уцепила, в воду показывает и прямо в ухо ему кричит:
«Вот здесь… здесь… я уронила в воду мой чемодан. Верните мне чемодан! Там все мои ценности. Всё моё состояние… Достаньте мне чемодан!..»
Капитан слушает, от крика морщится да плечами пожимает. Наверно, по-русски ни бум-бум не понимает.
«Говорите по-французски!» — кричит ей генерал.
Но дама так расстроилась — не то что по-французски, а и по-русски только одно твердит:
«Мой чемодан! Верните…»
Тут генерал, как тюк ваты, скатился по трапу на катер и крикнул мне:
«Эй ты, яличник! Подгребай к катеру!»
Взял мой ялик на буксир, а меня к штурвалу толкнул:
«Правь на водолазную базу!»
И катер понёсся. Я держу штурвал, а сам думаю: «Какой дурак будет сидеть в такое время на базе? Почти все водолазы ушли из Севастополя в Новороссийск вместе с флотом. А те, что остались, на базу не заглядывают».
Подвёл я катер к базе. Выскочил генерал и прямо в водолазный сарай побежал. Смотрю — тащит из сарая Петровича.
Петрович когда-то был известным водолазом. Первым на всё Чёрное море. Даже за границей работал. А состарившись, жил на базе за сторожа. Чинил водолазам рубашки да галоши. Ну, по хозяйству, одним словом. Под воду давно уже не ходил.
Петрович от генерала отбивается: «Я, кричит, не могу! Старый!» А генерал тащит Петровича да ругается. Насильно усадил старика на катер. Петрович на меня косо смотрит и молчит. (Мы с ним друзья были.) Молчит, а как будто спрашивает: «За сколько продался?»
Привёл я катер обратно к пароходу. Увидела нас барыня.
«Эта дама уронила в воду чемодан. Достань его, да поживей!» — приказывает генерал.
Петрович стал, кряхтя, одеваться. Раньше был он огромного роста, с широченными плечами, да от старости высох совсем. Я помог ему одеться, подвязал галоши со свинцовыми подошвами, привинтил шлем и подвесил грузы.
Петрович махнул рукой матросам и буркнул:
«Качай!»
Мне ни слова. Вроде не знает.
«Чего ты дуешься? — спрашиваю. — Я-то тут при чём?»
Молчит, не отвечает.
Завернул я иллюминатор, взял в руку сигнальную верёвку, и водолаз ушёл под воду.
Потом мне Петрович рассказывал. Спустился он под воду. Подождал, пока осела муть, и осмотрелся. Слева маячили тёмные сваи пристани. Вдруг видит у одной сваи что-то жёлтое. Подошёл, а это и есть чемодан. Любопытство взяло старика. Почему это о нём так барыня убивается? Зацепил Петрович замком за скобку и дёрнул что было силы. Так замочек на скобе и остался.
Приподнял Петрович крышку, и показалось ему, что чемодан наполнен доверху живыми светлячками. Искрятся они, поблёскивают разноцветными огоньками в зеленоватой воде. Взял старик осторожно пальцами одного светлячка, а за ним потянулась целая нитка. Целое ожерелье из жемчуга! А дальше кольца, браслеты, камни драгоценные. Стоит Петрович, к свае прислонился и богатство руками перебирает. Раньше не доводилось такие деликатные вещи в руках держать. А мы наверху ждём. Дама волнуется, опять свою сирену заводит. Генерал к нам на катер спустился и в воду смотрит, как будто сам вот-вот нырнёт.
Много времени прошло, а водолаза всё нет. Ну, не выдержал генерал, кричит мне:
«Тащи водолаза!»
Я дёрнул три раза за сигнал «Выходи наверх».
Петрович вышел на трап:
«Нэма там ныякого чемойдана! Нэма! Усэ дно обшарив. Ракушка та ил. Ил та бурьян морской. А чемойдана нэма… Як в воду канув!»
Рассердился генерал:
«Врёшь! Хочешь достать, когда мы уйдём? Не выйдет. Вот тебе, старый, условие: достанешь чемодан — получишь сто рублей золотом. Не достанешь — пулю в лоб. Понял?»
«Понял, ваше высокоблагородие», — буркнул Петрович и опять ушёл под воду.
Сколько времени прошло, не знаю. Все иностранные пароходы из бухты ушли, один только французский остался. Вдруг как рявкнет снаряд около парохода. Воду так столбом и подняло. Заметались люди на палубе, заголосили. А снаряды один за другим рвутся. Шварк!.. Ах!.. Шварк!.. Ах!..
Подлетает к генералу капитан — дескать, больше ждать нельзя.
«Тащи его, подлеца, наверх!» — шипит мне генерал, а сам из кобуры револьвер достаёт.
Что делать? Думаю, угробит он старика, а не послушай — тебя пристрелит. Потянул я легонько за верёвку, а она не поддаётся, я ещё — не поддаётся. Ухватился сам генерал. Тянет. От натуги да злости, как кирпич, покраснел, а сигнал — ни с места.
«Должно, говорю, меж свай запутался он, ваше благородие. Не вытащить!»
Ткнул меня генерал кулаком в ухо, а сам с матросами на пароход кинулся. Подбежал я к помпе, начал воздух качать. Увидел это генерал и давай в меня палить. Я за помпу спрятался и лежу. Лежу и думаю: «Пропал Петрович! Задохнулся без воздуха…»
Как назло, с якорем на пароходе не ладилось — никак не оторвутся от грунта. И такое пошло!.. Снаряды бухают, капитан ругается, генерал стреляет, а дама до того сильно орёт, что на пристани собачата, которых за границу не взяли, вой подняли как скаженные. Бросили французы якорь с доброй половиной якорной цепи — и тикать. Только пароход отошёл, вскочил и я, начал вертеть колёса помпы. Тут ещё грузчики на помощь подоспели. Вдруг слышим из-под пристани голос Петровича:
«Не бузуйте задаром! Не утруждайтесь!»
