— Гвозденье плохое! Бобо.
— Он что — дэбил? — засмеялся Надыршах.
— Сам ты дебил! — обиделась Стеша. — Он маленький просто.
— Был бы я такой маленький! — воскликнул мальчик, смерив здоровяка лешего взглядом, попрощался и ушел.
А ребята, посовещавшись, решили подзаработать: до тетки‑то ведь добираться еще и добираться… Без денег‑то ох тяжело!
— Придется использовать секретное оружие, — вздохнула Стеша. — Да ничего — всё равно никто не догадается, как оно работает…
Стали в людном месте, на солнцепеке, между ларьком, где меняли валюту, и мужиком, продававшим лотерейные билеты. Дальше стоял парнишка с китайской пиротехникой, хотя до Нового года была еще прорва времени, безногий музыкант в камуфляже — и еще самый разный народ, пытавшийся как‑нибудь подзаработать.
Стеша сняла темные очки, рыжие космы спрятала под косынку и вмиг стала похожа на цыганку в своем платье с калиновыми кистями. Заросший зеленоватыми волосами Березай, обряженный в алый балахон, вполне мог сойти за цыганского барона, только кольца в ухе не хватало, один Ваня портил картину — и отошел на задний план, к дощатому забору. Стеша водрузила куклу на ящик и принялась выкрикивать:
— Вот волшебная кукла, которая поможет чужому горю! Подходите, расскажите про свою беду — и кукла, связанная с высшими силами, даст вам дельный совет! Только куколка есть–пить просит…
Вначале никто к ним не подходил, потом подошла старушка, дала кукле, как было велено, зеленого луку — больше, де, ничего нету, и, вздыхая, принялась рассказывать:
— Куколка Леля, покушай, да моего горя послушай… У нас квартира‑то маленькая была, однокомнатная, а народишка много: я да два сына, один‑то не женатый, а у второго жена да двое ребятишек, вот и посчитай… Петя, не женатый‑то, и надумал продать квартиру — а деньги «Гермесу» отдать… Да знаешь ты, наверно, куколка, «Гермеса» этого: мужик бежит, а на пятках крылышки, как вроде у куры. «Гермес» — то этот за квартирные денежки обещался Пете втрое вернуть, три, де, квартиры, у вас будет, да не однокомнатные, а трехкомнатные… Так уж уверил, а Петя нас, дураков, уломал. А ведь и как не поверить: когда и по радио московскому, и в газетах, и в журнале «Смена», и по телевизору «Гермеса» этого расхваливали на все лады… Поверили, продали квартиру, и денежки «Гермеске» лживому отнесли. И убежал, моя куколка, тот «Гермеска», крылышками помахивая, вместе с нашими денежками. Да и не одних нас, говорят, надул, а тучу народу! И остались мы на улице… Пожара не было, землю не трясло — а жить негде! Ох, чего делать‑то теперь — не знаю!.. Перебиваемся у чужих людей. Старший‑то со снохой Петю совсем заели — из петли ведь недавно вытащили… И как дальше жить — не ведаю, моя куколка! Уж куды я только ни ходила, нигде правды не добьюся, сами, говорят, вы денежки отнесли «Гермеске» этому, никто не неволил… Вот и весь сказ! Куколка Леля, научи ты меня, дуру старую, что делать‑то нам теперь?
Куколка выслушала старухин рассказ и проговорила такой стих:
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда, -
Слишком были такими недавними,
Отзвучавшие в сумрак года.
Старуха схлопала себя по бокам:
— Да, был у меня в детстве домик с голубыми ставенками! В деревню, говоришь, подаваться? На родину, значит, ехать? Я ведь из Владимирской области сюда перебралась… Я и сама уж думала… Скажу своим: приказано, де, на родину возвращаться — и всё тут! Старший не захочет, дак с Петей поедем… А может, и они со снохой захотят — фермерское хозяйство заведем! А что, чем мы хуже людей?.. Ну, спасибо тебе, куколка Леля, за совет…
Старушка поклонилась кукле — и скрылась в толпе. Мужик, торговавший лотереей, только головой покачал:
— Не много вы так заработаете, старуха‑то ведь не заплатила–ушла…
— А чем ей платить! — воскликнула Стеша. — Ей платить нечем. Ничё — еще не вечер…
— Место‑то это золотое, — продолжал лотерейщик и попутно представился: — Меня Филей зовут, Филиппом, значит… Скоро дань с вас снимать придут, поэтому глядите — не проторгуйтесь…
У Филиппа скоростная лотерея шла нарасхват. Лотерейщик уверял, что где‑то тут среди лотереек машина закопалась… Народ‑то и пытался до машины добраться!.. Покупали люди свернутый билетик, терли, где надо, ребром монетки и… опять — одни нули–кукиши!
А к ребятам после старухи женщина подошла с потемневшим от горя лицом, но с увесистыми золотыми сережками, видать, что не бедная, накормила куклу клубничкой, сразу заплатила и стала рассказывать:
— Куколка Леля, покушай, да моего горя послушай… Дочка у меня была, красавица писаная, любимица наша… Лет ей было, — глянула на Стешу, — чуть, может, больше твоего. Пошли на дискотеку с подружкой — и не вернулись. Искали–искали, весь город на ноги подняли — не нашли… Уж год прошел. И выкупа никто не требовал, мы бы заплатили, сколь просят, не бедствуем ведь, меховой магазин с мужем имеем, всё есть — а дочки нет… Где искать девочек, куколка Леля, может, ты подскажешь?
Наевшись красных ягод, кукла отвечала:
В соседнем доме окна жолты.
По вечерам — по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.
И глухо заперты ворота,
А на стене — а на стене
Недвижный кто‑то, черный кто–то
людей считает в тишине…
Выслушав куклу, женщина воскликнула:
— Знаю дом по соседству, где желтые ставни… Там главный бухгалтер живет, одинокий интеллигентный человек… Неужто!!! — и женщина, сломя голову, куда‑то умчалась.
А десантница, получив деньги, пошла к парнишке, торгующему петардами да бомбочками, — дескать, у тетки послезавтра день рождения, устроим ей фейерверк, вот, небось, обрадуется!
Тут шелудивый пес подбежал к ящику с куклой, видать, бездомная была псина, уж такая‑то страшная, вся запаршивевшая, блохи по ней так и скакали, никого не стесняясь. Пес завернулся к хвосту, клацнул зубами, поймал, видать, блошку. Потом положил лапы на ящик, а морду сунул к самому куклиному рту — блохой, что ли, вздумал куколку попотчевать… И приняла Леля собачий дар, с удовольствием проглотила блоху, как прежде конфету, ожила — и, как всегда, заговорила стихами:
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Хозяин твой…
Не успела кукла договорить, как пес заскулил, отскочил от ящика — и бросился к какому‑то прохожему, чуть ведь с ног человека не сбил! А тот уставился на псину, а после как заорет:
— Джим! Хороший мой, собачка! Да откуда ты?! Да где ж ты пропадал? Полгода как собака пропала, люди добрые, уж мы искали, искали, объявления писали-писали! — объяснял прохожий тем, кто оборачивался, глядел на встречу человека и собаки. — А страшон‑то! — гладил хозяин пса. — Ну, ничё, я тебя вылечу! Поехали, поехали домой, бедолага!
И хозяин с обретенным псом скрылись в толпе. Ваня со Стешей только переглянулись.
Подошли к ним новые горемыки — но, как оказалось, вовсе не затем, чтоб рассказать куколке про свое горе… Двое крепких ребят, одетых, несмотря на жару, во всё черное, и синхронно жующих жвачку, уставились на компанию. Ребята, не понимая, чего жвачные хотят, — на них. Наконец один из жующих, которому надоело ждать, обратился к Березаю, видать, посчитав лешака за главного:
— Давайте‑ка, пацаны, платите, вы уж тут хорошо наварились, доложили нам, сколь вы тут заработали! Место‑то это блатное, не за просто так вас сюда пустили! Давайте расплачивайтесь по–хорошему, а не то…
Но тут Лотерейщик подбежал к черным горемыкам, отвел их в сторону и что‑то зашептал. Горемыки перестали жевать, согласно кивнули головами — и растаяли в знойном мареве. Лотерейщик же подошел к троице и сказал, что договорился с рэкетирами, объяснил, что первый день тут ребятишки, надо бы полегче… Ваня со Стешей поблагодарили Филиппа и стали капиталы считать.
И вдруг прибежала какая‑то заполошная женщина, дескать, где тут цыгане с куклой, ей указали, а та, представившись, зовут, де, меня Анютой, принялась, то и дело вскрикивая, докладывать, что, де, хозяйка ее послала, новая русская, владелица мехового магазина, дескать, дочка у ней пропала в прошлом году, вместе с подружкой, найти не могли, а цыганская кукла указала, де, на соседа… Так вот, хозяйка живо милицию на ноги подняла, пришли к соседу с обыском — и отыскали девчоночек! В подвале, гад, держал малолеток, взаперти. Вылезли — света солнечного испугались, как две кротихи, уж такие жалкие, хорошо хоть живые! Теперь судить будут маньяка, а девчонок по домам разобрали. Хозяйка же сюда ее послала, зовет, де, цыган к себе, наградить хочет по–новорусски[31]…
