Ознакомительная версия.
Без слов, просто свищу. Она наверняка не знает такой. Про Дубровского.
Она улыбается. Вдруг. Хорошо так улыбается. И я вижу, наконец, не только пальто и волосы, но и лицо. А что, и довольно симпатичная, несмотря на распухший нос и глаза.
— Откуда ты взялся, — спрашивает она и берёт у меня кофе. Не пьёт, просто греет руки.
— Так, пролетал мимо, — говорю я.
Вдруг меня охватывает космическая робость. Вот так, на ровном месте; будто это не я сейчас тут свистел и был Дубровским. Прямо руки-ноги перестаю чувствовать.
Вдруг Маша поднимает голову:
— Б.Г. знаешь, откуда? Никто не знает…
— Папа любит «Аквариум», — объясняю я зачем-то… Вот причём тут папа-то, а?
Молчу. И Маша молчит. Слышно только, как голуби топают по жухлым листьям, надо же, какой грохот: топ, топ! Как слоны.
— Ладно, я погнал. Мне пора, я космически опаздываю.
Я прыгаю на самокат и лечу — трынь-трынь! — по этим дурацким плиткам. И зачем-то ещё ору во всё горло:
— Не плачь, Маша, я здесь,
Не плачь, солнце взойдё-от!
… Дальше там «не прячь от Бога глаза, а то как он найдёт нас». Но это, про Бога, я уже не стал орать. Это уже слишком.
Влетел в метро.
Откуда я знаю, что она там смотрела на меня и смеялась! Я прямо видел, как смеялась! Спиной, что ли?…
… А Рома в художке на меня налетел страшно. Что у них там очередь стоит желающих учиться, а мы занимаем бюджетные места и ещё опаздываем! Позволяем себе! Что он не будет мне отдельно ничего объяснять!
Рома вообще хороший, просто он самый молодой из учителей. Компьютерную графику преподаёт. И ему иногда кажется, что он нас слишком распускает. Тогда он пытается быть строгим… Это смешно даже.
Но мне было не до смеха. Какой-то запал смелости кончился, я просто кивал и даже не оправдывался, как обычно.
Рома сел рядом, спросил вдруг:
— У тебя нормально всё?
— Да, Роман Игоревич, извините…
И он быстро и чётко объяснил мне, как с этой программой что делать. И я вдруг всё догнал. Полгода не доходило, а тут дошло!
По крайней мере в этот раз мой колченогий жираф не улетел непонятно куда, а сохранился. Да, уродец. Но живой!
Потом, на перемене, Малашевич опять заливал что-то, как он ездил в испанский лагерь и что у него там с кем было. Мы раньше ржали над ним, но тут вдруг я понял, что он врёт от беспомощности. Хочется, чтобы его, мелкого, косоглазого, тоже считали крутым. А мне…
Мне вдруг перестало хотеться. Чтобы меня крутым считали. Я… Я и так знаю. Девушке было плохо, и я её утешил. Что там Малашевич против меня!
Ну, и я стал ему поддакивать. Делать большие глаза: «ну, а она что? А ты? Ну, ты даёшь!»
Малашевич как-то расцвел, и даже угостил меня своей пиццей напополам. И так вышло, что я поел нормально, хоть и без денег. И чай с лимоном, лимон у нас бесплатно, и сахар, а пакетик чайный я у Малашевича взял.
Как-то жалко его. Выдумывает, выдумывает…
Они бы в обморок упали, если бы увидели, какую Машу я кофе угощал. Но я никогда в жизни им не расскажу. Лучше наврать чего-нибудь. А это… Не поймут.
А в конце урока Рома вдруг моего жирафа вывесил на большой экран. Я думал, сейчас все будут хихикать, а Рома разбирать, где я и как облажался. А он говорит:
— Вот, обращаю ваше внимание. По этой работе какие будут мысли?
Все начали говорить, конечно, какой он кривоногий и как у него что не так гнётся, мне аж жалко стало Жирафика моего. А Рома потом и говорит:
— Все ваши замечания имеют смысл. Но перекрываются одним-единственным аргументом. Жираф у Волкова (это ведь жираф, да?) вышел живой. Конкретный персонаж с характером и жизненным опытом. И всё остальное перестаёт иметь решающее значение. Наконец-то в вашей группе кто-то сделал что-то живое. Вот что бывает, Игнат, когда работаешь головой, а не руками!
…Надо же, абсолютно мимо он попал. Я сегодня вообще не думал, что делаю.
Просто совершенно случайно вышел такой жираф, захотел и вышел. И даже сохранился, и Рома его себе на флешку записал.
Я смотрел на жирафа, а он вдруг подмигнул мне, таким глазом… Как у молодого Б.Г, Бориса Гребенщикова, у папы такая фотография есть.
* * *
Я поехал к Дине. Один. С Зайцем, конечно, хорошо. Но тогда я хотел ему просто показать, какая она. А так — люблю один.
Показал ей своё сочинение. Зачем-то. Не про Румату, а другое.
— Хорошо, Игнат. Спасибо. И хорошо, что не сдал. Не хотела бы я такое оценивать.
Да, я понимаю. Мне теперь не нужна никакая оценка. Динино спасибо дорогого стоит. Какая она стала маленькая, я каждый раз привыкаю заново.
— Вообще ты молодец, Игнат. Не киснешь.
— А чего мне киснуть?
— Возраст такой. Непростой. Всем непросто даётся, кто… головой пользуется. Тонька вон моя совсем сжухла.
— Да ничего, вроде, не так уж она и…
— Она, конечно, виду не подаёт … Знаешь, она очень на меня похожа, я сама такая была — не подходи, убьёт! Между прочим, она мне сказала, что это ты ребят организовал ходить ко мне. Да?
— Да нет, Дина Моисеевна, вы что! Я просто спросил, кто хочет… Они все сами…
— Сами, да… Знаешь. Присмотри всё же за Тоней. Страшно мне за неё. Ладно, Игнат?
Я обещал, конечно. Хотя мне кажется, Тонька сама за кем хочешь присмотрит.
* * * Братья Левины
Последний урок — история. Последние минуты. Я уже одной ногой на улице, то есть обеими ногами, прямо чувствую, как меня там самокат ждёт, бьёт копытом. Абрамов сегодня никого не спрашивал, никому не выносил мозг, просто рассказывал. И я с удивлением заметил: слушать его мне интересно. Не хочется даже голову чем-то ещё занимать, как обычно. Просто слушаю, и всё.
А после звонка он вдруг и говорит:
— Ребята, если кто-то не очень торопится… Есть среди вас такие?
Нашёл дураков. Хотя я как раз не очень тороплюсь, но что ему нужно?
— А какое у вас к нам дело? — спросил Яша Левин, из близнецов. Вот так взял и спросил, в лоб.
— Да, собственно… — Абрамов вдруг смутился, — никакого… У меня, братцы, день рожденья. Оставайтесь кто хочет, чаю попьём. С пирогом.
У меня даже ручка из рук выпала. Тынь-тынь-тынь по парте, и на пол. В тишине. Абрамов?
Угощает? Нас?!
— Ого, — сказал Миша, второй близнец.
В общем, мы остались. Близнецы, мы с Костиком, Тонька и еще две девчонки. А Абрамов такой — тадам! — из-под стола достал пакет. Развернул его, зашуршал фольгой.
— Это что? — спросила Тонька.
— Шарлотка.
— Ух ты, корицей пахнет… Кто это вам пёк?
— Никто. Сам, — засмеялся Абрамов. — Не бойтесь, не отравлю. Вы же у меня любимый класс. Соображаете чуть-чуть.
Шарлотка и Абрамов. Чего только не бывает в жизни.
И очень вкусно, я три куска слопал, не удержался. И ещё оказалось, что Абрамов умеет улыбаться. И вообще он вполне нормальный человек.
Он мне шарлотку отрезал и положил на тарелку бумажную. И говорит:
— Ты, Игнат, не обижен ещё на меня? Это глупость была с моей стороны, извини.
Это за то, что он меня запер тогда в классе! Я уж и забыл. Как-то мы с ним сделали вид, что ничего не было. Что это нормально, вот он тогда вернулся, а меня нет, только окно открыто.
Извинился. Да ещё при всех.
Похоже, я ничего не понимаю в людях. Почему я его считал таким ужасным?…
— Это вы извините. Я просто не могу в замкнутом пространстве, у меня вроде клаустрофобии, понимаете?
— Я же не знал, — сказал он. — Ты хоть помнишь, за что я тебя запер?
— Нет, — растерялся я. Правда же, не помню. Что я мог такого?…
— Полный провал педагогического приёма… Антипедагогического даже, я бы сказал. Учту на будущее. Ну что, мир?
И он протянул руку. И я её пожал.
* * *
Мы так хорошо сидели, смеялись, не помню над чем, помню только — живот даже болел.
А потом Костик вдруг как вскочит, как заорёт:
— Аааа! Робототехника!
У него, оказывается, по вторникам робототехника эта, а он забыл.
— Через пятнадцать минут, — сказал он совершенно убитым голосом. А пилить далеко ему, я помню, полчаса, не меньше; и транспорт туда никакой не ходит…
— Бери мой самокат, — сказал я.
— Самокат?… А как же ты?!
— Завтра принеси только. Беги! Там под гору в основном. Успеешь!
И он умчался, даже спасибо не сказал, некогда.
…Мы вышли из школы с Мишей и Яшей Левиными. Яша, кстати, выкинул такую штуку — побрился наголо. И тут я, наконец, запомнил, что он Яша. А Миша как раз самый лохматый в классе остался.
— Ты, значит, безлошадный сегодня? — спросил Яша.
Я кивнул. Конечно, мне приятно, что я, наконец, Зайца чем-то выручил. Но ногам скучно как-то.
— А хочешь, пойдём в нами? — спросил Яша.
— Куда?
— В одно секретное место.
Мы купили на улице по хотдогу, потому что шарлотка шарлоткой, а есть хочется. И пошли.
* * *
Левины эти классные вообще. Но они такая закрытая система, им будто никто не нужен со стороны. Хорошо, что они меня позвали.
Ознакомительная версия.
