Каролину в первые дни я видела нечасто. В Замке Роз редко собирались все вместе, разве что за обеденным столом. Мы разделились на пары. Когда я была с Арильдом, Каролина была с Розильдой, и наоборот. Леони предпочитала общество Каролины и Арильда. Не то чтобы она нарочно избегала меня и Розильду, но, наверное, с ними ей было приятней. К тому же она была влюблена в «Карла» и даже не пыталась этого скрыть.
До сих пор в замке никто не заподозрил Каролину в том, что она выдает себя не за того, кем является. На мой взгляд, эта авантюра была очень опасной. Особенно для Леони, которая, без всякого сомнения, принадлежала к породе «рабынь любви»…
Из-за Розильды я не волновалась. Ее ревность была несерьезной. Любовный треугольник был для нее просто развлечением.
Единственным, о ком она действительно тосковала и тревожилась, был ее отец. Раньше Максимилиам был всего лишь мифом, смутным воспоминанием, портретом на стене. А теперь вдруг стал настоящим. У Арильда и Розильды появился отец. Сильный и надежный. Опора в жизни.
Это была самая большая перемена, произошедшая в замке. Максимилиам находился далеко, но его присутствие все равно ощущалось. В мой прошлый приезд не было ничего подобного. А теперь Розильда без конца говорила о нем и показывала фотографии, снятые в Париже. На них она была вместе с отцом и смотрела на него с обожанием.
На снимках Максимилиам был в гражданской одежде. А на портрете – в парадном мундире. В нем, возможно, он выглядел солидней и сильнее, зато на фотографиях – гораздо мягче. Но в любом случае это был один и тот же добрый, искренний человек.
«Война – это совсем не для него, – писала Розильда. – Он вообще собирался выйти в отставку. Поэтому я за него так волнуюсь».
Максимилиам оказался сейчас в самом разгаре сражений. Он воевал и раньше, и до сих пор с ним ничего не случалось. Но Розильду это не утешало. Ему просто везло, но удача могла изменить. Да разве только это! Раньше у ее отца не было никого, кто бы о нем беспокоился. Лидия не любила своего мужа, а Арильд и Розильда были слишком маленькими. Своего отца они даже не успели толком узнать. Лидия этого не хотела.
Я попыталась как-то оправдать Лидию, но Розильда не слушала. Она грустно покачала головой и объяснила, почему считает, что именно сейчас ее отец рискует жизнью больше, чем когда-либо. Дело не только в том, что о нем раньше никто не заботился.
Ему самому не приходилось заботиться ни о ком. Раз его выставили из дома и не давали видеться с детьми, он постарался забыть о своей семье. И то, что он избавился от чувств, сделало его в какой-то степени неуязвимым. Он мог не щадить себя, быть сколько угодно отважным и дерзким, а удача любит храбрецов! Это ведь не просто поговорка.
Но теперь Максимилиам должен был беречь себя. Ради своих детей. Он больше не мог позволить себе рисковать. И от этого опасность увеличивалась. А он становился слабее. Любовь делает людей уязвимыми. На войне она угроза для жизни. К тому же любовь – злейший враг самой войны, поскольку тот, кто любит, не может убивать.
Поэтому война должна стараться победить любовь. Уничтожить ее. Любящие не выживают. До тех пор пока никто не беспокоился о Максимилиаме и его самого ничто не связывало, опасность была не такой серьезной. Война была его работой. Но теперь, когда его связала любовь, он стал беззащитным.
Я спросила, откуда у Розильды взялись эти мысли: может, из каких-то книг? Но она ответила, что дошла до них сама.
– А разве когда думаешь о человеке с любовью, это его не защищает? – попыталась я возразить. Но Розильда в это не верила.
«Я люблю его! И это может его убить!» – написала она.
Арильд, который раньше протестовал против любой войны, после встречи с Максимилиамом отчасти изменил свое мнение. Теперь он считал, что в некоторых случаях война оправдана. И он гордился своим отцом, готовым пожертвовать своей жизнью за правое дело.
Максимилиам участвовал в осаде Адрианополя на стороне сербов и болгар. Осада продолжалась несколько месяцев, и теперь, после долгого перемирия, военные действия вступили в решающую фазу. Поэтому Максимилиама снова призвали туда. И даже если с их стороны силы были превосходящими, потерь все равно было не избежать. Турки оборонялись до последнего.
Об этом Максимилиам сообщил в письме, пришедшем на Пасху. Розильда истолковала его как предзнаменование и напрочь лишилась покоя. Она боялась, что в любой момент может прийти телеграмма с известием о гибели отца.
И возможно, для того, чтобы как-то развеять свою тревогу, она время от времени вспыхивала ревностью из-за Леони, но проявляла ее только передо мной. Остальные – Леони, Каролина и Арильд – ничего не должны были знать.
Леони с ледяными руками – ее я часто видела из своего окна, когда она кормила во дворе птиц. Или гуляла с Помпе за стенами замка. Иногда я сталкивалась с ней в холодных коридорах замка. Помпе тоже был рядом. Леони любила животных, и пес к ней привязался.
По своей природе это был типичный «пес одного хозяина», не признающий никого другого, и Максимилиам очень сомневался, оставляя его. Будь Помпе постарше, вряд ли с ним удалось справиться и, наверное, пришлось бы пристрелить, но, к счастью, ему было всего два года, и хоть он и продолжал скучать по хозяину, но постепенно привыкал к жизни в новом месте. Впрочем, неизвестно, что вышло бы, если бы не Леони.
У Помпе было еще одно утешение. Как он это сделал, никто не видел, но ему удалось стащить из парижской квартиры туфлю Максимилиама.
Вернувшись в замок, Арильд обнаружил туфлю в своем багаже. Он был абсолютно уверен, что в чемодан ее не клал.
И вот еще что. Оказавшись в Замке Роз, Помпе немедленно нашел спальню Максимилиама. Запах давно должен был выветриться: Максимилиам не был дома много лет, – но у Помпе, видимо, был необыкновенный нюх. И драгоценная туфля потом всегда находилась на кровати Максимилиама или под ней.
Да, это было удивительное животное.
Однажды, идя по коридору, мы с Розильдой столкнулись с Леони и Помпе. Пес выглядел несчастным. Он тявкал и громко взвизгивал, поджав хвост. И вдруг сорвался с места и стал бегать вокруг нас, издавая отчаянный вой. Потом внезапно остановился, с ужасом посмотрел перед собой и рухнул на пол с остекленевшими глазами. Все тело его дрожало, он задыхался.
Мы поскорей перенесли его из холодного коридора в натопленную комнату. Но и там он лежал без движения, с отсутствующим взглядом, и не хотел ни есть, ни пить. Мы думали, он скоро умрет, чуть с ума не сошли! Не волновалась только Леони. Она сказала, что Помпе не болен, что дело в чем-то другом, и предложила перенести его в спальню Максимилиама. Так мы и сделали. Положили его на кровать, огонь в камине горел все время, но ничего не помогало. Трое суток он пролежал неподвижно, будто мертвый.
Леони не отходила от него. И вот на четвертый вечер он вдруг поднял голову, посмотрел на Леони, встал на дрожащих лапах, спрыгнул на пол, вильнул хвостом. Заполз под кровать, но потом снова запрыгнул наверх, улегся и дал за собой поухаживать. Кажется, с ним все уже было в порядке.
Мы так и не поняли, что же произошло с Помпе, но Леони утверждала, что даже на расстоянии он не потерял контакта со своим хозяином. Вероятно, что-то случилось с Максимилиамом, и Помпе почувствовал это.
Розильда побледнела, как мел, а Арильд спросил:
– Ты хочешь сказать, что наш отец погиб?
Леони покачала головой. Нет. В таком случае пес бы не поправился. Он бы просто угас. Но ведь все наоборот: жизнь к нему вернулась, он снова становился таким, как обычно.
Но Арильду теперь не давала покоя одна мысль. Он обещал отцу заботиться о Помпе, а вместо него это делала Леони. Она не переставала верить в то, что Помпе выживет, а Арильд думал, что собаку уже не вернуть. Но все обошлось – и он был очень благодарен Леони.
Эта история их сблизила. Я заметила, что Арильд стал иначе относиться к Леони. Но у нее был только один свет в окошке – мой «брат»!
Каролина не раз говорила, что должна покончить с чрезмерным обожанием со стороны Арильда и Леони. Но только так, чтобы их не обидеть. Особенно болезненно к этому могла отнестись Леони.
Мне казалось, что как раз сейчас была такая возможность, и я сказала об этом Каролине. Она посмотрела на меня недоверчиво.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… Сейчас удачный момент. Арильд уже почти влюблен в Леони, так что, может, ты просто отойдешь в сторону?
– А разве я стою у них на дороге?
– Нет, но ты же понимаешь, что пока Леони надеется на твою взаимность, на Арильда она даже смотреть не будет.
– А я-то что могу сделать?
– Покажи, что она тебе неинтересна, вот и все.
Каролина категорически покачала головой.
– Ну нет уж… Я не могу причинить Леони такую боль.
Я уставилась на нее во все глаза. А мне она сколько раз причиняла боль? И хоть бы на секундочку задумалась! Но когда я сказала ей об этом, она не поняла.
