Ну, что еще? Получил ли ты письмо от Довиле? Она пишет, что послала нам обоим. Мне досталась копия. Я был проста сражен… Открытие Доваса может перевернуть мир. Хотя мне трудно представить, чтобы все эти челодрали, человрали и челдобреки смогли выдуть из себя ненужный баласт и подняться в воздух. Здесь, видно, нужно быть очень маленьким и одновременно очень большим. А мы с тобой, к сожалению, пока середнячки. А когда тебе открою, чем я вынужден здесь заниматься, ты поймешь, насколько я запутался и влип. Заземлен, совсем как дядин громоотвод…
Как и следовало ожидать, вскоре после того, как отправил тебе первое письмо, дядю Пятраса остановил Диндерис, отец того хулигана. Предложил закурить и с иронией поздравил с тем, что удалось отыскать новый «минеральный» источник (разнюхали-таки!) и припугнул, дескать, за такую рационализацию у дяди могут возникнуть крупные неприятности, почище тех, что свалились сейчас на голову Диндериса из-за проделок сына.
Теперь понял, почему я похож на громоотвод?
— Вот если бы этот твой гость, который пожаловался на моего Дарюса, сходил в милицию, прикинулся дурачком и сказал, что он только так предполагает, будто это мой сын черканул тогда по сиденью.
Ну, одним словом, ты понял… Диндерис хотел, чтобы я обелил Дарюса, а сам пообещал не чернить дядю. А я припомнил отцовское поучение (на станции в день отъезда) и нашу смертельную схватку с ч. ч. ч., и наотрез отказался это сделать. И вот результаты:
1. Утратил расположение дяди и тети.
2. Рамунас обозвал меня дураком. По донесению его разведки, Дарюс с одним своим «оруженосцем» готовится к кровавой мести.
3. Дядя Пятрас запил в очередной раз — от страха, что теперь не будет ему житья от Диндериса.
С Рамунасом я отношения кое-как наладил после того, как предложил ему по-братски поделить Кастутины «подарки» и через тебя выпросить у нее прощение. Ожидая нападения со стороны Дарюса, по вечерам мы старались держаться поближе к дому. Повсюду ходим с оглядкой и при оружии. Знаешь, а у Рамунаса имеется изобретательная жилка. Особенно что касается всякого оружия. К велосипедам мы прикрепили насосы с песком, так и ездим. (Я бы лично не хотел, чтобы меня кто-нибудь огрел таким…) В карманах таскаем химическое оружие… В отделе удобрений и химикалиев весной продавали табачную крошку. Ею тетя посыпала грядки с редиской, чтобы земляные блохи не точили. Рамунас начинил этой пылью две самодельные «гранаты» — соорудил из полиэтиленовой пленки два мешочка величиной с яйцо. Надорвал и швыряй во врага, пусть чихает себе на здоровье…
Все равно нет полной уверенности, что и Дарюс не оттачивает сейчас какой-нибудь томагавк. Рамунас говорит, что он уже в прошлом году ходил по школе с кастетом. Поэтому мы…
Ладно. Пусть на этот раз остается в тайне, что мы готовим. Было бы неплохо на этом закончить свое письмо, но я приберегу эффективную концовку для следующего послания. А если бы ты сам к нам приехал? Не забудь — твоему брату угрожает серьезная опасность. «Плечом к плечу любого врага сворочу», — как говорит Рамунас. Тетя однажды проговорилась, что тебе следовало приехать к ней, а мне надо было отправляться к Кастуте. Теперь она утверждает, что с удовольствием приняла бы обоих.
Жду от тебя письма или телеграммы с сообщением, что едешь. Только не забудь уговорить Кастуте насчет собаки Рамунаса да и за него замолви слово! Будь здоров!
Временно исполняющий обязанности аиста кот Рокас…»
Аудрюс — Угнюсу
«…Я все никак не приду в себя после Довилиного письма. Как лихо она отхлестала нас! Я почувствовал себя так, будто впервые сбросил башмаки и босиком выскочил во двор. Стал легким, совсем как Довас, выдул из себя всякий сор, который понанесли туда Нуд, Фук и Параз. Не пойму, кто из них постоянно норовит мне напакостить.
Недавно я попал впросак, желая развеселить Кастуте. Я как-то не сообразил, зачем растет у нее один старый омертвевший кактус и булавками прикрепил к нему несколько самых красивых цветков бессмертника. Мне самому все это казалось на удивление красиво и чуточку смешно. Я думал, Кастуте при виде кактуса ахнет, обрадуется и только потом подойдет поближе и заметит, что цветы приколоты. Но она сразу все поняла, опечалилась и даже смахнула слезу. Осторожно вытащила булавки и на расстоянии, насколько позволяли колючки, ласково погладила его, что-то приговаривая. Меня она не ругала, только не сумела скрыть, как ей жалко исколотого кактуса. Сделалось стыдно, хотелось попросить прощения, но оба мы, словно сговорившись, молчали.
Она ухаживала за растением еще несколько дней — подойдет и подержит над ним руки. Кактусу такое лечение очень понравилось. Он, видимо, из кожи вон лез, только бы Кастуте его приласкала, словно котенка… И тут случилась, Угнюс, неслыханная-невиданная вещь: кактус начал облезать! На его «макушке» теперь не осталось ни одной иголки!..
Кастуте с этим своим кактусом очень выросла в моих глазах, жалею только, что тебя здесь нет. Но не огорчайся — я с нею договорился. Она согласна, чтобы ты приехал. Увидишь здесь кое-что интересное.
Чувствую, тебе уже нетерпится спросить — а где дядя Тант? Почему я забыл о нем? Наберись терпения!
Дядя Тант теперь тоже похож на кактус. Бороду свою он бреет только на пятый день и как сумасшедший трудится во «владениях» Кастуте. Мне, его подручному, еще никогда не приходилось заниматься таким множеством работ. Мы вдвоем обнесли проволочной сеткой огород, выкопали и сожгли вымерзшие сливы, подстригли живую изгородь во дворе… Когда покончили с земляными работами, глянули вверх и решили заодно привести в порядок крышу Кастутиного домика.
Тант меня просто поражает, все умеет, берется за любое дело да еще с таким запалом, как-будто первый раз приходится выполнять эту работу. Ковыряет, разглядывает, дивится, словно никогда не видел дерна с малюсенькими червячками, которые торчат там, свернувшись в розоватые клубочки, или компоста с личинками майских жуков… Их белая кожица на брюшке совсем прозрачная, и дядя удивляется, из чего только она сделана и зачем такая нужна личинкам. Рядом с ним так и ждешь чего-то удивительного, будто ведешь раскопки древних могильников или пытаешься разгадать тайну пирамид.
И ты знаешь, разочаровываться не пришлось. Однажды, копая яму для столба в заборе, мы наткнулись на клад! Умещался он весь в бутылке из-под молока, запечатанной сургучом. Точно такой, какие покупаем сегодня в магазине. В бутылке мы обнаружили скрученный в трубку линованный листок из тетрадки, он был перевязан леской от удочки прямо с поплавком, грузилом и крючком. На листке мы прочли:
«Здравствуй, счастливчик, нашедший эту бутылку, в которой я спрятал свое богатство и закопал в землю… Если этот «клад» попал в твои руки, знай, меня уже нет в живых…
В бутылку я положил осколок, который еще был горячим, нашел его на нашей улице, когда немцы разбомбили два дома. В этом году я закончил первый класс гимназии. Послезавтра мне исполняется двенадцать лет. Но никто не знает, где мы будем послезавтра, потому что вечером отсюда уезжаем. Прощай!
1941 г. 24-ое июня,
третий день войны»
Витаутас Милюс
Витукас богачом не был — в бутылку ссыпал даже свои перья, которыми писал… Среди любопытных вещей нашли мы значок с изображением башни Гедиминаса — того времени, когда нашу столицу захватили поляки, маленький кусочек янтаря, в котором застыли сразу и паук, и муха, лампочку от фонарика и горстку довоенных литовских центов.
Кастуте опять растрогалась, всплакнула. Когда она перебралась сюда после войны, все дома были сожжены, и никто не помнил, чтобы прежде здесь жил какой-нибудь Милюс.
Эта печальная находка, как ты понимаешь, достанется Довиле и Довасу, поэтому я не взял себе ни единой вещицы.
А дальше сообщаю тебе еще одну горькую для меня новость: отыскались родственники дяди Танта… Когда он взобрался на крышу, люди его увидели и стали расспрашивать Кастуте, кто этот профессор с белой бородкой, который не гнушается черной работы… Разнесся слух о нем, и как-то вечером явился какой-то тип с женой. Они принесли шампанского и осведомились — где тут наш дядя Леонардас обитает. А он в сарайчике чинил мой велосипед: немного искривилось переднее колесо. Я пошел позвать его и начал реветь… (Разиня, разиня и еще раз разиня!)
Эти челодрали (во всяком случае очень смахивают на них) явились сюда уже поднабравшись, языки у них заплетаются, один называет дядю Леонидасом, другой — Леонардасом… По их рассказу, дядя жил сам по себе где-то в Дзукии, на берегу Нямунаса. Продал избу и собирался поселиться у какого-то родственника. Тот, не дождавшись дяди, решил, что он с деньгами поехал к Чичиркам (такая фамилия у этих людей).
Чичиркене все висла у дяди на шее и спрашивала:
— Неужели, дядя, не припоминаешь нас? А ведь сколько раз вместе грибы собирали, рыбца ловили, угощались!..
