— Чего остановилась? Проходи.
Она, решительно швырнув школьную сумку в угол, неожиданно проговорила:
— Я останусь в твоем доме, пока не приедет бабушка.
— Чего же ты будешь делать у меня дома?
— Варить картошку.
Она, наверное, сказала то, что сразу пришло в голову. Что-то шевельнулось в сердце Азамата. А что затрепетало, он и сам не может понять.
— Ну, а после того, как сваришь картошку?
— Само собой разумеется, кушать.
— Понятно.
— А там, глядишь, время настанет и посуду мыть.
— Не вечно же посуду мыть, — нерешительно проговорил он. — Ну, а потом?
— Потом, потом… Я и сама еще не знаю, чем займусь. Азамат тоже не знал: может, решил он, вместе уроки будем готовить?
Покушали, конечно, на славу! Пусть на столе не было масла, даже растительного, пусть нет свежего лука, он очень уж хорош с печеным картофелем, но зато они дружно одолели котелок. Притом им было здорово весело.
Однако в это самое время, когда они сидели с полными ртами, неожиданно явились мама и дедушка Земфиры. Они совсем не удивились, что застали девчонку у Азамата.
— Решила, доченька, помочь Азамату? — осведомился дедушка, как только за руку поздоровался с Азаматом.
Она солидно подтвердила, начиная собирать со стола.
Другой человек, например, наплел бы с три короба, а Земфира и не подумала. Она сказала, что собирается тут оставаться.
— Пока чистила картошку, небось сошло десять потов? — спросил старый речной волк.
— Откуда ты это взял?
— Ты, очевидно, решила, что дом без женщин сирота? — продолжал дедушка гнуть свое.
— Да, конечно. Ты же сам так частенько говоришь.
— Как долго ты тут намерена оставаться?
— До приезда бабушки.
В такой обстановке, будь ты семи пядей во лбу, все равно не знаешь, как себя вести. По существу, разговор велся помимо Азамата. Его ни о чем не расспрашивали, его мыслями как будто не интересовались. Он был нуль без палочки.
— Раз приняла решение, значит так тому и быть, — рассудил дедушка, многозначительно взглянув на маму Земфиры. — Ну что же, счастливо оставаться.
— Я так и знала, так и знала, что вы меня поймете, — обрадовалась девчонка.
Дедушка с мамой тут же повернули обратно, а Земфира с Азаматом остались вдвоем. Уроки сделали как полагается. Еще раз картошку сварили. Земфира заикнулась было, что в их доме к обеду всегда бывает два блюда: первое и второе, всегда с мясом, но прикусила губу. Откуда у Азамата деньги? А за чужой счет не всегда удается покупать мясо. Это яснее ясного.
К вечеру девчонка заскучала. Просто так, без всяких причин. То она выходила на крыльцо, то надолго задерживалась возле окна. Азамат еще подумал, как бы ее не увидел Камал.
Этого больше всего опасался Азамат.
Когда девчонка грустит, ничем уж не поможешь. Азамат отлично понимал, что слова здесь ни к чему, это как пить дать.
После захода солнца она заметалась пуще прежнего. Еще, как назло, тревожно загудели суда, боясь столкнуться во время тумана. Да и звезды вели себя не как обычно, мгновенно гасли, не успев зажечься.
— Слушай, Азамат, — внезапно сказала девчонка, остановившись перед ним. — Можно мне пока вернуться домой? Не насовсем, конечно. Как только сама начну зарабатывать деньги, так опять вернусь. Ладно? Ты на меня не будешь сердиться? Ладно? Ведь не станешь дуться? Ладно?
Она зачастила, а сама бочком-бочком двинулась к двери, словно опасаясь, что ее в последний миг насильно удержат. По крыльцу сбегала, точно ее преследовали.
«Слушай и запомни, Азамат! К тебе могут прийти всякие типы, будто бы от меня. Запросто! Да ты в таком случае не зевай. Гони в шею! И закрывай дверь перед самым носом такого персонажа. Никого я не стану посылать к тебе. До конца моей жизни.
Синяк точит на тебя зуб. Капитан — тоже. Больше всего опасайся «фронтового друга». Или его дружков. Он так и сказал мне на прощанье: «Азамат за все поплатится!» Он не может простить, что ты тогда ушел не спросившись. Берегись, одним словом.
Он с виду только такой симпатяга. А так в нем сидит дьявол. Может, даже зеленый…
И все они, уголовники, дьяволы. В каждом из них сорок пудов грязи, бахвальства, лени, хитрости, и жестокости, конечно, и коварства, этого более всего.
«Воровская жизнь, — бывало говорил мне Капитан, — самая красивая жизнь». Одним словом, будто он сам счастливчик и другие тоже. Теперь я немножечко нагляделся на эту красоту. Все это швыряние чужих, не заработанных денег, добытых любым способом. Ты сам посуди, разве это счастье?
«Воры, — бывало, говорил Капитан, — как братья, в беде друг друга не оставляют». Одни слова… Я тебе скажу, что если они и «братья», то самые подлые. Прежде всего топят самого слабого. С этого все и начинается. Такой тип, как Капитан, может утопить целую тысячу, лишь бы самому удержаться на поверхности. А может, и миллион.
«Воры, — бывало, говорил Капитан, — отважные…» Куда там! Они же, если как следует пошевелить мозгами, самые трусливые типы. Как только наскочат на сильного, без оглядки дают тягу, услышав за собою погоню, тут же пускают в штаны. Опасаются любого шороха, любого собачьего лая… Да, напасть исподтишка — их ремесло, пойти вчетвером на одного — их прием. Тут они смелые.
Я был дурак дураком, когда поверил Капитану. И когда мы попались, я сразу подумал, что конченый человек.
Сейчас над нашей колонией сеется дождь. На душе такая тоска, что и объяснить нельзя. Шлепаю себя ладонью по башке и спрашиваю: «Зачем сам себя сунул в эту дыру?»
Первые дни всегда трудные. Особенно тут, в колонии. В любую минуту можно нарваться на кулак. Хороший подзатыльник ждет тебя, если сам себя не можешь защитить. Я стараюсь молчать в тряпочку.
Сейчас, в данное время, жив и здоров. Нам, конечно, выдали все казенное. Обновка! Кормят даже получше, чем у нас было дома, но не так чтоб уж особенно. Но самое противное — подстригли всех под первый номер. Теперь все мы похожи на дыни.
Мальчишки попадаются разные. Есть и такие башковитые, с кем можно дружить. Встречается мура, не забывающая кривую дорожку. Они до сих пор мечтают, как достать деньги и как прокутить. Всем им надо бы вправить мозги.
Ты, Азамат, не думай, что у меня повторится старая ошибка. С меня достаточно и того, что со мной приключилось.
Я не скажу тебе, что уже пообвыкся. Почем я знаю… Мне тут помогают стать на правильную дорожку и прямо смотреть на жизнь. Я постараюсь оставить свои дурные мысли и привычки. Когда вернусь, я стану жить по распорядку дня, как и тут.
Прости, что оставил тебя одного. Готов об стенку биться головой, как только об этом думаю.
Жива ли та самая соседская калитка, которую два раза подряд крошил наш батя? Знаешь что, по этой калитке страшно скучаю. Еще по тебе. И по тому, как мама баловала нас блинами.
Залатали ли лодку Земфиры? Не дерет ли тебя за уши Борис-Кипарис? А в случае чего предупреди его от моего имени.
Физик, конечно, важная персона, потому что будет ученым. Он нам не чета. Как вырастет, небось забудет, что рос на Последней улице. Кто его знает, может, со временем и не будет нашей улицы.
Бабушка, наверное, уже приехала. Вошла ли вода в берега или нет? У нас тут деревья распускаются, а как у вас там?
Так что пиши.
Твой брат Самат».
Своим письмом Самат окончательно пронял Азамата. Ничем нельзя было измерить его злобу на Капитана и на всех воров заодно. Лучше бы уж в такое время не попадались ему всякие уголовники.
К исходу третьего дня, а за это время немало ему пришлось поворочать мозгами, он хлопнул себя по лбу: «Почему бы мне не стать сыщиком? Я бы тогда показал всем уфимским ворам, почем фунт лиха!»
Такая мысль пришла в тот самый день, когда закончился учебный год.
Для начала он купил себе черные очки. Ради этого пришлось экономить на еде. Пришлось бутылку молока растягивать на два дня. Но чего только не сделаешь ради заветной мечты! Конечно, детских защитных очков не оказалось, взял взрослые.
И вот однажды через черные очки он стал разглядывать всех мало-мальски подозрительных людей или просто незнакомых: не запустит ли руку в чужой карман? Не захочет ли влезть в окно? Целую неделю бродил вдоль берега. Случалось, что в иные годы кое-кто уводил лодку. А тут никто не хотел красть лодку.
С первого же шага неудача постигла юного сыщика. Не попадались на своей улице воры, хоть плачь!
Оставалась еще одна надежда — лавка, в которой Азамат покупал хлеб и молоко. Дотемна он караулил маленький магазинчик. Но на хлебный ларек тоже никто не позарился.
Вот ведь досада! Когда хочешь сцапать вора, тот, в свою очередь, никак не хочет быть сцапанным.
К исходу недели понял — одному не управиться. Стал думать, кого бы посвятить в тайну.
