– В комиссариат[1]! – приказал Фердинанд.
– Фамилия? – спросил у Фердинанда комиссар[2].
– Великолепный, – ответил Фердинанд.
– Имя?
– Фердинанд.
– Возраст.
Фердинанд не знал, что ответить. Сказать правду – комиссару это может показаться подозрительным, прибавить года – значит, во-первых, соврать, во-вторых, красиво ли это, когда посторонние думают, что ты старше, чем ты есть на самом деле?
– Возраст? – повторил комиссар.
Голос у него был строгий, усы – грозные. Он еще ни разу не взглянул на Фердинанда. Он задавал вопросы и тут же, не отрывая глаз от стола, делал пометки на бланке.
Фердинанда меж тем пробрал озноб.
– Брумбумпять! – выпалил Фердинанд, потому что молчать становилось невозможным.
– Прекрасно, – сказал комиссар, не обратив ни малейшего внимания на странную цифру, которую назвал Фердинанд, – У вас ничего не пропало?
– Ничего.
– Были при вас какие-нибудь ценности?
– Нет, – машинально ответил Фердинанд и вдруг вспомнил про медаль. Простите, пожалуйста, я забыл про одну вещь. Да, при мне были ценности…
– Что это было? – спросил комиссар, ни на секунду не прекращая писать.
– Медаль, – ответил Фердинанд, – золотая медаль.
– Это была лично ваша медаль?
– Да, это была лично моя медаль.
– Можно узнать, где вас наградили?
– Меня наградили на выставке собак.
– Вы увлекаетесь собаками?
– Да, у меня есть к ним некоторый интерес, – ответил Фердинанд, к которому вернулось его обычное самообладание.
– Скажите, эту медаль у вас не похитили? – спросил комиссар.
– Минуточку, сейчас проверим.
– Пожалуйста, проверьте.
Фердинанд, все еще голый, принялся рыться в карманах.
– Здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет и здесь нет. Сейчас, еще один карман… Здесь тоже нет. Комиссар, у меня украли эту медаль.
– Не огорчайтесь, – ободрил Фердинанда комиссар. – Мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы вернуть вам пропажу. Побудьте пока здесь, а я поговорю с преступниками.
И не взглянув на Фердинанда, комиссар вышел из комнаты.
Фердинанд принялся терпеливо ждать. Холод пробирал его все сильнее и сильнее.
Фердинанд принялся размышлять.
"Стоит ли мерзнуть… никто даже не замечает, что я раздет… не смотрит вовсе на вещественные доказательства… им ни к чему, что я поймал воров в тоннеле, когда они снимали с меня одежду… но, может быть, это неважно… а я думал, что надо сделать непременно так, чтобы не оставалось сомнений, что именно они меня раздели и хотели унести костюм… уж лучше я все это на себя надену, потому что в костюме я согреюсь, а без костюма… брр…"
И Фердинанд не спеша стал одеваться. Он уже завязывал галстук, когда в дверях появился комиссар.
– Должен вас поздравить, пан Великолепный! – крикнул комиссар с порога. – Благодаря вам мы поймали двух опасных грабителей. Вы сделали это просто великолепно, пан Великолепный!
Фердинанд скромно потупился.
– Ничего особенного…
– Превосходно!
– Пустяки… – шепотом проговорил Фердинанд.
– Я горжусь вами!
– Есть о чем говорить, – буркнул Фердинанд. – Просто мне удалось их задержать, вот и все.
– Все было проделано замечательно, просто замечательно. К сожалению, должен вас огорчить.
– Что случилось? – спросил обеспокоенный Фердинанд.
– Вашей медали не нашли.
– Не нашли?
– Нет, не нашли.
– Ой-ой-ой! – жалобно заскулил Фердинанд.
– Они говорят, будто ее не видели.
– Ой-ой-ой!
– Не припоминают…
– Ой-ой-ой!
– Говорят, что медали у вас не было.
– Ой-ой-ой!
– Потому что, если бы у вас была медаль, они взяли бы ее в первую очередь.
– Ой-ой-ой!
– Говорят, что они обшарили все ваши карманы.
– Ой-ой-ой!
– И ни в одном медали не было…
– Ой-ой-ой!
– Вы, кажется, расстроились? – с сочувствием спросил комиссар.
– Ой-ой-ой, я нисколечко не расстроился, – простонал Фердинанд.
– Так в чем же дело?
– Мне страшно, комиссар, страшно… Ой-ой-ой!
– Чего вы так боитесь, пан Великолепный, в чем дело?
– Вас боюсь. Ой-ой-ой!
– Меня?
– Да, вас, ой-ой-ой!
– Почему?
– Боюсь, посадят.
– Посадят в тюрьму? За что? – спросил комиссар, которого этот разговор начал забавлять.
– За медаль, комиссар, ой-ой-ой… ой-ой-ой… ой-ой-ой…
– Ничего не понимаю, – сказал комиссар.
– Я дал ложные показания, ой-ой-ой!
– Ложные!
– Ведь медаль при мне. Только сейчас мне пришло это в голову, ой-ой-ой. Я искал ее во всех карманах, и воры искали ее во всех карманах, а ее, ой-ой-ой, там не было. Я вспомнил, она у меня на шее. Скажите, сколько?
– Что "сколько"? – удивился комиссар.
– Сколько за это? – жалобно скуля, допытывался Фердинанд.
– За что?
– За дачу ложных показаний. Сколько лет?
– Давайте забудем про этот случай, – с улыбкой сказал комиссир. – Самое главное, ваша медаль, ваша золотая медаль не пропала. Фердинанд, куда вы?
Фердинанд был уже в дверях. Вместо ответа он выпалил скороговоркой:
– Сейчас вернусь. Мне надо извиниться перед ворами, ведь я обвинил их в краже.
После всех этих ужасных волнений Фердинанд отправился в парк, чтобы немного рассеяться. Он сел на скамейку под развесистым каштаном, заложил ногу за ногу, откинулся на спинку и решил некоторое время ни о чем не думать. Он следил за облаками, скользившими по небу, слушал щебет птиц в листве, на душе у него было необыкновенно легко и весело.
Времени хоть отбавляй, спешить некуда, дел никаких. С чистой совестью мог сидеть Фердинанд на скамейке и отдыхать.
И вдруг, увидев мальчишку, который ел эскимо, Фердинанд машинально облизнулся и почувствовал: что-то с ним произошло, что-то изменилось, что-то случилось, что-то не в порядке.
Вначале он не придал этому особого значения, но когда понял, что облизывается во второй раз, ему стало не по себе.
Фердинанд проверил языком. Да, сомнений не было.
Случилось непредвиденное. Он проверил еще раз. Увы, это была правда. Опять коснулся языком. Да, нечто ужасное. И теперь уже Фердинанд никак не мог удержаться от того, чтобы беспрестанно не ощупывать языком надломанный зуб.
Фердинанд был до такой степени поглощен этим занятием, что не заметил, как на скамейку рядом с ним села какая-то дама.
Дама некоторое время читала газету, потом аккуратно ее сложила, спрятала в сумочку и взглянула на Фердинанда. А тот все притрагивался и притрагивался языком к сломанному зубу. Дама наблюдала за ним с любопытством.
"Удивительно смесной целовек, – подумала она. Дама шепелявила так сильно, что шепелявила даже тогда, когда ей приходилось думать, а подобные явления, как мы знаем, встречаются редко. – Цего он так облизывается?"
Вслух она сказала:
– Извините, позалуйста, с вами сто-нибудь слуцилось?.
Фердинанд вздрогнул, точно его разбудили. Посмотрел на даму, приподнял в знак приветствия котелок и сказал:
– Собственно, все в порядке. Чувствую я себя неплохо. Только вот…
Не успел он закончить, как дама его перебила.
– Вот именно! – заверещала она. – Вот именно! Казется, я угадала: вас беспокоит зубик.
– Признаться, да, – сказал Фердинанд.
– Болит? – осведомилась дама.
– Нет, не болит.
– Любопытно! Хузе всего как раз те зубы, которые, не болят, не болят, а потом вдруг как заболят, как заболят. Уз вы мне поверьте.
– У меня совсем другое. По правде сказать, зубы у меня замечательные.
– Сто зе тогда с вами?
– У меня отломился кусочек зуба.
– И вы говорите, сто зубы у вас замецательные! Замецательные зубы не кросатся.
– Иногда самый лучший зуб обломится.
– Отцего зе он у вас обломился?
– Не знаю, – ответил Фердинанд, – никак не могу сообразить, отчего обломился.
– Мозет быть, короцка хлеба?
– Нет.
– Мозет быть, зесткий бифстекс?
– Нет.
– Мозет быть, проволоцка в хлебе?
– Нет.
– Мозет быть, хрясик в колбасе?
– Хрящик – пустяки.
– Для кого как, – покачала головой дама. – Я, например, цетырнадцать лет назад сломала себе зуб колбасой.
– Колбасу я давно не ел.
– Это невазно, ели вы ее или нет. Все равно нузно идти к врацу. А то будет хузе.
Послусайтесь меня.
– Вы правы. Только я ни одного врача здесь не знаю.
– Сейчас дам вам адрес. Он зивет недалеко отсюда. Доктор Дивро. Цудесный целовек. Все-таки интересно обо сто вы сломали зуб?
– Вспомнил! – торжествующе крикнул Фердинанд. – Я сломал его о воров.
– Простите, позалуйста, – удивилась дама, – не хотите ли вы сказать, сто вы питаетесь ворами?!
– Я их не ел, я их ловил, – с достоинством ответил Фердинанд.
– Зубами? – осведомилась дама, и в голосе ее послышалось недоверие.
– Да, пришлось зубами. Их было двое – не удивительно, что зуб не выдержал и надломился.
