Цаплин засмеялся и стал веселый-превеселый. Зато Венька стал мрачный-премрачный. У них всегда так было — все поровну, но по-разному.
Потрясенный Саша смотрел на приятелей. Действительно, они доверили ему жуткую тайну.
— Дождь начинается. Айда ко мне — надо подумать, как вашего разведчика поймать. А вдруг он прикидывается разведчиком, а сам — жулик! Мне отец один раз такое рассказывал…
Но что рассказывал Федорову отец, Венька с Цаплиным так и не узнали, потому что Саша вдруг замолчал и до самого дома не проронил ни слова.
Сашина мама встретила их приветливо, с нею был Иван Данилович. Мальчишки от стеснения не знали, куда деться: они никак не ожидали, что у Сашки отец дома. Красномак говорил, что отец бросил Федорова — вот болтун!
Цаплин застрял у Сашиного стола — над столом висели два самолета. Он схватился за самолеты, стал их раскачивать и сорвал.
— Чего мои двойки трогаешь?! — проговорился Саша.
— Какие еще двойки? — удивилась мама. Саша опустил голову. — Дай дневник! Что-то давно ты мне его не показывал.
Заглянув в дневник, мама ахнула. Саша с мольбой посмотрел на Ивана Даниловича. Иван Данилович подмигнул ему и взял у мамы дневник.
— А двойки-то почти все исправлены, — сказал он, перелистывая страницы. — Двойки и у хороших людей встречались. Вот, например, у моего товарища полковника Черноуса. Он сначала на одни двойки учился. Да-да! До седьмого класса. А потом как пошел, как пошел… А зато какой теперь летчик!
Цаплин и Венька переглянулись и расправили плечи: им осталось учиться на двойки еще три года, а там в летчики пойдут, в полковники!
У Саши поднялось настроение: Иван Данилович все понимает!..
Расстроенная мама ушла провожать Ивана Даниловича: он уезжал на неделю в Москву.
Оставшись одни, мальчишки принялись играть в летчиков и заигрались до того, что забыли и тайну, и уроки, и свой дом. В двенадцатом часу Венька и Цаплин ужаснулись тому, что поздно, и помчались домой.
Саша остался один с несделанными уроками и поклялся себе, что завтра вместе с приятелями начнет новую жизнь…
— Теперь будем все вместе готовиться к контрольной! — сказал приятелям Федоров, как только кончились уроки и все стали расходиться по домам.
— Да брось ты, Федоров! — отмахнулся Цаплин. — Напишем как-нибудь. Нам не привыкать!
Но с Федоровым разговор был короткий. Он запер дверь на ножку стула и встал около двери.
— Будете меня слушать, и все! Пока я дверь не открою, отсюда не уйдете.
— Тайну надо раскрывать, а не заниматься пустяками! — заворчал Венька.
— Сначала надо поумнеть. Если поумнеем, тайну быстро раскроем. Из-за математики знаешь как умнеют! Ну, слушайте.
Поумнеть — это было заветное желание Веньки и Цаплина.
— Только ты не очень, — сдался Венька, сел и приготовился слушать объяснения.
— Да, не очень! — поддержал его Цаплин. — Нам надо быстрее поумнеть.
Они старались слушать Федорова изо всех сил, но им все-таки помешали. За дверью раздался шепот, а потом двери затряслись под ударами чьих-то ног. Саша услышал Борькин голос.
Борька после недельного перерыва сегодня первый раз пришел в школу. Все перемены Петя и Тряпичкина посвящали его в классные новости. Тряпичкина без Борьки пересела к Пете — ну, Борька-то ее быстро согнал! Зато она теперь взяла моду таскаться всюду за Петей и не давала им как следует поговорить.
— А у Федорова с Венькой и Цаплиным дело какое-то завелось, — тарахтела Тряпичкина. — Они все время около магазина вертятся, как будто высматривают кого-то. А потом на пустырь бегут. У них там штаб!
Эти новости встревожили Красномака. Там на пустыре еще в прошлом году он играл в войну с этим, как его? Федоровым. Хотя они и сделались врагами, но Борька так и не смог забыть старого друга. Слишком много событий в его жизни было связано с Сашей. Сегодня, как никогда, ему захотелось забыть эту страшную ссору, которая разметала их в разные стороны. После уроков он решил подойти к Саше и поговорить наедине. Он видел, что Федоров остался в классе с Цаплиным и Жбановым. Еле-еле ему удалось удрать от Пети и Тряпичкиной, которые решили его проводить до дому, как будто он забыл, где живет. Он повернул назад к школе и столкнулся нос к носу с Петей и Тряпичкиной, которые ходили туда-сюда и никак не могли расстаться.
— Ты чего вернулся? — закричала Тряпичкина.
— Да я, — промямлил Борька, краснея, — забыл там ручку.
— Я с тобой! — обрадовался Петя.
— И я с вами!
Они остановились у двери класса. Тряпичкина зашептала:
— Там кто-то закрылся!
— Не могу больше! — услышали они. — Отпусти, Федоров!
— Цаплин стонет, — сказала Тряпичкина. — Федоров его пытает!
— Не могу-у-у-у! — ныл Цаплин, поглядывая на дверь.
Венька пыхтел. Он решал задачу и как будто оглох — не шел другу на помощь. Задача поддавалась Веньке — здорово объяснял Федоров!
— У меня — порядок! — потягиваясь, сообщил Венька.
У Цаплина от зависти сморщилось лицо. Венька пожалел друга и сам стал вдалбливать ему задачу. Дверь опять затрещала — пытка слушать, когда кто-то за дверью!
Венька пригрозил Цаплину:
— Ты будешь меня слушать или нет?!
Дверь задергалась.
— Больше не могу, Венька, честное слово.
Венька и Федоров стали его уговаривать шепотом, чтобы не слышали те, которые за дверью. Мальчишки уже догадались, что их подслушивает компания Красномака.
— Я тебе не Любовь Ивановна, — наконец сказал Жбанов. — От меня и перепасть может!
Цаплин кое-как собрался с мыслями.
— Я сейчас, Венька, — сказал он и склонился над тетрадкой. — Кажется, мне повезло. Я решил. Решил!
Цаплин сам решил задачу. Что тут с ними всеми сделалось! По очереди они стали друг друга качать и бросать на пол. С той стороны раздались ужасные крики.
Цаплин очутился у двери. Пока он возился со стулом, те, кто подслушивали, убежали.
Борька бежал рядом с Петей и Тряпичкиной. Настроение помириться с Федоровым у него прошло, и он говорил себе: «У него и без меня дружки нашлись. Закрывается с ними. Ну и пусть!»
— Я тебе дам авторучку, — на бегу сказал Петя. — У меня лишняя есть.
— У меня у самого лишняя есть, — ответил Борька всердцах и, не простившись, помчался домой.
Назавтра была контрольная, и Венька, Цаплин и Федоров написали ее на четверки.
Цаплина прямо распирало от гордости: в нем что-то сдвинулось и приоткрылось.
— У меня четверка! — надоедал он всем.
— У меня четверка! — сказал он учительнице, когда она уходила из класса.
— Молодец, Игорь. С твоей стороны это подвиг.
— Для вас, — сказал тихо Цаплин, вспоминая, что где-то здесь нужен был подвиг.
— Спасибо, — засмеялась учительница, — побольше бы их для меня!
— Обязательно, — пообещал Цаплин, как будто бы ему открылся смысл, для чего надо учиться.
Компания Красномака увидела Любовь Ивановну с Цаплиным. Они долго разговаривали, а потом учительница засмеялась.
«И чего? Чего он к ней лезет, это же не его личная учительница, а общая!» — подумал Борька.
— У меня четверка! — признался врагам радостный Цаплин.
— Списал, — съехидничал Красномак. — На это ты мастак!
Цаплин сник. Все побежали в раздевалку на урок физкультуры.
В раздевалке Федоров стал спиной к двери:
— Повтори, Красномак, при всех, что про Цаплина сказал!
— Что слышал!
Стало тихо-тихо. Только переметнулись свои к своим.
— Эх, — крехнул Борька и навалился на Федорова. Венька схватил Стародубцева, и завязалась тут такая всеобщая драка, какой не помнил четвертый «в»…
Освободившись от писем, дядя Яша почувствовал себя героем. Он провел этих нечестных хитрецов — пусть они теперь попляшут, никто не будет покупать у них товар! Но в гараже ему стало не по себе. Хорошо — он отвадил покупателей, но что ему самому делать с этими сапожками и шубами? Получается так, что он поймал сам себя в капкан. Сегодня заявится Малыш или, того хуже, Кривой Чур, и наступит момент расплаты… Хоть и страшно, а все-таки придется идти в милицию…
— О чем задумался, старина? — спросил его Кривой Чур, неизвестно откуда вынырнувший. Дядя Яша оторопел, на пустыре было голо и серо — нигде не спрячешься, никого не позовешь на помощь.
— Думаю, куда вещи девать, покупатели их не покупают. — Искоса дядя Яша взглянул на Кривого.
Чур поймал его взгляд и хихикнул:
— Еще бы им покупать! — Чур ткнул дяде Яше кулаком в живот. Живот был большой и упругий, как резиновая камера. Чур полез в карман, вынул несколько писем и вслух прочел одно из них.
Дядя Яша покачал головой и утерся ладонью — его прошибла слеза: хорошие все-таки письма.
— Ревешь? Правильно делаешь!
