– Ты случайно не впадаешь в истерику? А, Роуз? – спросил папа. – Тысячи причин могли задержать их в пути.
Мама покачала головой:
– Нет, нет. Ты всегда такой. Тебя ничто не способно взволновать. Ты всегда говоришь: «Все будет хорошо». Когда мама болела воспалением легких, ты тоже не беспокоился, тебе было все равно.
Папа осторожно вылил себе в стакан еще один коктейль, затем сказал, медленно подбирая слова:
– Ты так говоришь, потому что тебе кажется, будто я не люблю твою мать. Ты думаешь, что все мужчины плохо относятся к своим тещам. Поэтому ты так и говоришь. Уверяю тебя, ты ошибаешься. Я с твоей матерью более близок, чем когда-либо был со своей.
– Нет, нет, – повторила мама. – Я не только маму имею в виду. Вообще. Когда у Камиллы прошлой зимой была корь и была высоченная температура, ты тоже был спокоен. Ты сказал просто, что у нее прекрасный уход и что все дети проходят через это. И ты не тревожился обо мне, когда я ее рожала. Мама сказала, что ты сидел и читал книжку… читал книжку, когда я так мучилась и была в такой опасности!
– Ты не мучилась и не подвергалась большей опасности, чем все женщины. У тебя были абсолютно нормальные роды безо всяких осложнений.
Мама закричала в ярости:
– Я не могу этого вынести! Я не могу вынести! Как можно было прожить с… Каждый день видеть человека, который ничего не чувствует. Абсолютно бесчувственный!
Папа поставил свой стакан на ручку кресла и ушел с веранды, а мама раскачивалась взад-вперед в качалке в страшном гневе.
Я стояла в дверях, пока Бинни не окликнула меня;
– Камилла, ты сказала «спокойной ночи» маме и папе?
Тогда я вышла на веранду, и мама перестала раскачиваться. Мама посадила меня к себе на колени, и я прижалась к ее груди. Она поцеловала меня в макушку, и в щеку, и сзади – в шею, потом спустила с колен и сказала:
– Беги, ложись в постельку, деточка. Я попрошу бабушку подняться к тебе, когда она приедет.
Я пошла наверх, Бинни уложила меня в постель, пожелала спокойной ночи и вышла, прикрыв дверь. Но я не могла уснуть. Я лежала в постели с открытыми глазами и думала, что что-то ужасное случилось с дядей Тодом и бабушкой. Я все думала и думала, все боялась и боялась, пока наконец не заснула.
Меня разбудили громкие голоса и смех, я соскочила с кровати и подбежала к окну. Перед крыльцом стояла длинная машина дяди Тода, а оттуда по очереди высыпались бабушка и все Уилдинги: дядя Тод, и тетя Мардж, и трое ее детей – Подж, Тодди и Тим, и тетя Джен, вся увешанная пакетами и пакетиками. Мама повисла у бабушки на шее с криками:
– Мама, что случилось, что случилось, мы чуть с ума… Марджори, Дженни, дети, как я рада вас видеть… мама, мы думали, с тобой и Тодом что-то случилось, авария или что-то такое!
– Ну, если ты будешь висеть на телефоне целый день, никто до тебя не дозвонится, – сказала бабушка.
– Но мы не разговаривали по телефону! – воскликнула мама. – Только Рефферти один раз позвонил к вам, узнать, выехали ли вы… Но телефон молчал, и мы подумали, что вы уже в пути. Это было всего один раз, когда мы… Вы правда нам звонили?
– У меня разве есть привычка говорить, что я что-то сделала, когда я этого вовсе не делала, а, Роуз?
– У нас спаренный телефон, – сказал папа, обращаясь к бабушке. – Возможно, кто-то и занимал его целый день, а мы не знали.
– Но междугородный… Неужели нельзя что-нибудь сделать, чтобы междугородные звонки…
Дядя Тод обнял маму за плечи и сказал:
– Но мы же все уже здесь живые и здоровые. Не хочешь ли ты пригласить нас в дом? И не беспокойся об обеде. Мы все привезли с собой. Отварную свинину, и багажник забит всем на свете с огорода, и еще есть индейка, и погляди на Джен, она скупила чуть ли не весь магазин.
– О, заходите, заходите, – говорила мама, раскинув руки и жестом приглашая всех в дом. – Дорогие мои, как я рада всех вас видеть. Погостите у нас недельку. Камилла будет так счастлива поиграть с детьми.
– А где Камилла? Где Камилла? – верещали дети.
Тогда я не выдержала. Я сбежала вниз, крича: «Привет, привет, привет!» – а Бинни неслась следом, неся за мной мои тапочки.
Тетя Марджори подхватила меня и крепко обняла.
– Зачем тебе тапочки в такой теплый вечер, а, эльф? – сказала она.
И ребятишки скакали вокруг меня, а я попросила:
– Можно я поужинаю вместе с вами, можно? Ну, пожалуйста!
Мама спросила:
– Как ты думаешь, Рефф? Разрешить ей?
– Тебе решать, Роуз, – сказал папа. – Если ты будешь беспокоиться, что она так поздно не спит, то отошли ее наверх. Нам уже хватит беспокойств на сегодняшний день.
Голос его звучал глухо и холодно, я видела, что он все еще сердится на нее за то, что она наговорила ему сегодня днем.
– Да ради Бога, пусть побудет с нами, – вступил в разговор дядя Тод. – Она крепкий, здоровый ребенок. Детям идет на пользу иногда нарушать строгий распорядок. Роди еще парочку, Роуз, и ты не будешь так переживать за Камиллу.
Подж, старшая из моих двоюродных, сказала:
– Пожалуйста, тетя Роуз, пусть Камилла побудет с нами, я о ней позабочусь.
Тетя Джен добавила:
– Она завтра может поспать подольше.
Понемногу все чемоданы отнесли наверх, всех расселили по разным комнатам. Моя комната была самая большая. В ней стояли две кровати, а еще принесли и разложили две раскладушки, и я была очень рада, что со мной будут спать мои двоюродные: Подж, Тодди и Тим.
Когда все опять спустились вниз, я поняла, что папа более чем сердит на маму. Он сидел на подлокотнике кресла, в котором помещалась тетя Джен, смеялся и шутил с ней, а с мамой говорил только, если она обращалась к нему с каким-нибудь вопросом. За ужином тетя Джен сидела рядом с папой, и он опять говорил только с ней, и она в ответ смеялась и что-то говорила ему, и было такое впечатление, точно они одни, окруженные светом свечи, а все остальные где-то снаружи, в темноте. Я посмотрела на маму, которая сидела на другом конце стола. Она была очень бледна, говорила как-то чересчур возбужденно и ничего не ела.
После ужина нас отправили спать. Тодди и Тим мгновенно заснули, а ко мне сон не шел. Я слышала, что Подж тоже ворочается на соседней кровати.
– Подж, – прошептала я.
– Тебе не спится? – так же шепотом спросила Подж.
– Нет.
– Давай проберемся на цыпочках на лестницу и посидим там, и поглядим, что делают взрослые. Мы дома часто это проделываем. Это забавно.
Мы уселись на площадке. Нам был виден весь холл и за двустворчатой дверью – гостиная. Они все там сидели и разговаривали, но через какое-то время папа и тетя Джен вышли в холл. Подж толкнула меня, мол, сиди тихо. Папа обнимал тетю Джен за талию. Он смотрел на нее, наклонив голову, потому что тетя Джен была маленького роста, а она снизу взглядывала на него. И опять показалось, что они окружены все тем же светом свечи. Они постояли, глядя друг другу в глаза, а затем медленно вернулись в гостиную. Папа так и не снял свою руку с талии тети Джен.
Подж прошептала:
– Я слышала, как мама говорила моему папе, что тетя Джен влюблена в твоего папу.
Я ничего не ответила. Через какое-то время Подж снова зашептала:
– Ой, Камилла, до чего же твоя мама красивая! Она прямо похожа на всех принцесс из всех сказок. Тете Джен далеко до тети Роуз!
Я это и так знала. По их внешности нельзя было даже понять, что они сестры. Тетя Джен была маленького роста, у нее были коротко стриженные каштановые волосы, по манерам она напоминала маленького любопытного воробышка. Она всегда старалась сделать что-то доброе, и ее все очень любили. Но я никогда не видела никого, кто бы смотрел на нее, как люди обычно смотрели на маму.
Потом мама вышла в холл, немного постояла, следом вышел папа.
– Ну, что тебе нужно? – спросил он тихо.
У мамы голос дрожал, когда она сказала:
– Любви. Но ты, по-видимому, не способен мне ее дать.
Папа ответил, все еще сердясь на нее:
– Я предупреждал тебя еще до свадьбы, что не склонен к внешним проявлениям чувств.
Мама усмехнулась и сказала несчастным голосом:
– Я не могла себе представить, чтобы кто-нибудь доходил в этом до такой крайности.
– Я такой, какой есть, – сказал папа.
– Но ты очень даже демонстрировал свои чувства сегодня по отношению к Джен.
– Джен не требует любви, – сказал папа. – Гораздо легче проявлять любовь, когда ее из тебя не вытряхивают.
– Так или иначе, ты думаешь, это честно по отношению к Джен? – спросила мама. – То, как ты вел себя с ней сегодня весь вечер? Не говоря уже о том, что это нечестно по отношению ко мне.
– Ну, это мне самому решать, – отрезал папа.
Он двинулся было назад, в гостиную, но мама его остановила.
– Ну, раз ты так думаешь, так нам, может быть, лучше разъехаться? – сказала мама.
В голосе у папы зазвучали холодные нотки.
– Может быть, и так, – сказал он.
В глазах у мамы мелькнула паника, как у затравленного зверя.
