И так мне вдруг не захотелось уезжать… Ну, просто спряталась бы, осталась у Анны Ивановны.
– Может, и не сегодня, – говорю. – Может, мама нас вообще до конца лета оставит.
И прибавила – уж не знаю, с чего меня так понесло:
– Её баб-Аня всё уговаривает, чтобы нас оставляла!
Когда это мы хозяйку звали баб-Аней?
У Катеньки стало ошеломлённое, растерянное лицо.
«Так тебе, так!» – подумала я.
А Катенька вдруг подняла руки – и ткнула грязные, чёрные пальцы прямо мне в очки. Пальцы скользили вниз по линзам, она вцепилась мне в щёки.
Ногти она, видно, давно не стригла. Они полоснули меня так, что и в животе отозвалось. И будто от моей боли она заорала:
– А-а-а-а!!! – точно это я её царапала.
И тогда у меня прошёл ступор, и я тоже заорала, и принялась отбиваться.
Тут появился откуда-то её дед Макар – первый раз я увидела его.
Он отрывал Катеньку от меня, тащил прочь, а та повторяла как заведённая:
– Она знает за что! Она знает!
И дед Макар, оглядываясь через плечо, говорил мне:
– Иди уже от греха! Иди отсюда.
Из бурьяна я подняла очки, протёрла краем футболки. Щёки горели. Когда я дотрагивалась до них, на пальцах оставалась кровь.
Я стояла и не знала, что делать.
Потом спохватилась: банты!
Схватилась за карманы. Здесь банты, у меня…
Мальчишки во дворе галдели, все четверо, и Костя тоже с ними. У них была какая-то своя игра. Они были так заняты, что даже не думали, куда мы с Катей делись и вдруг со мной что-нибудь случится.
Вот Костя подошёл к турнику – и взлетел не хуже, чем Катенька… Наверху задержался и вдруг как закричит:
– Мама, папа, мы здесь!
27. «Не верится тебе, а ты верь…»
С улицы в Катин двор вошли наши мама и папа.
Костя им махал с высоты, счастливый.
И мама уже бежала к турнику с криком:
– Тебе нельзя!
Я машинально подумала: «Ну зачем она так? Зачем – чтобы и эти мальчишки знали, что Костя не такой, как они?»
Но мама всё повторяла:
– Доктор сказал… Отслойка сетчатки будет, ты ослепнешь…
И папе командовала:
– Сними же его!
Костя спрыгнул на землю сам, спружинил ногами – всё ловко, быстро, но видно было, что чувствует он себя снова неповоротливым как мешок и не знает, куда деваться.
Я наблюдала, стоя у распахнутой калитки.
Мама начала:
– Вот как вы без старших…
И тут они все меня увидели.
Мама сразу оказалась рядом со мной, схватила в охапку, в воздух подняла, потащила с Катькиного двора.
Я твердила:
– Это я об ветки, об ветки поцарапалась…
Папа пытался что-то сказать, пытался отнять меня. Мама, захлёбываясь негодованием, кидала ему, видно повторяя его недавние слова, передразнивая:
– «Ничего! Они там с ребятишками!»
И, дёргая Костю за руку, вопрошала:
– Чего вас опять к этой шпане понесло? Во дворе, что ли, не сиделось?
У ворот Анны Ивановны я мельком увидела нашу машину. Папа, оказывается, заехал за мамой в Собакино, и они вместе приехали забирать нас.
В доме хозяйка снова доставала вату, перекись водорода. Говорила:
– Бывает, бывает всё. Дело молодое…
И маму учила:
– Она говорит, ветками снова поцарапалась. Как тот раз в малине. А ты ей и верь…
Мама возмущалась:
– Так как же «верь», я сама вижу…
Хозяйка отвечала миролюбиво:
– А иногда надо и глаза закрыть. Видишь-то видишь, а сама – как бы и не видишь… Вот мы сейчас ранки-то смажем, и заживёт всё, и следов не останется.
Костя рядом стоял и молча сочувствовал мне – пока папа не позвал его воду носить. Папа успел пройтись по дому и углядеть, что в кухне бак наполовину пустой.
Потом мы за столом сидели. Ужинали. Хозяйка робко говорила маме:
– Хотела просить, чтобы оставались ещё, сколько можете… Или чтоб детей оставили – пожить. Им что за интерес такой – снова на асфальт?
Будто ждала, что мама ответит:
– А что? И пусть остаются!
Но мама сказала вежливо:
– Спасибо, мы уже отдохнули.
Папа кашлянул, точно ему было неловко.
Я поглядела на него и на Костю.
Они сидели рядом, похожие друг на друга.
Оба кудрявые и в очках.
Но так они всегда похожи.
А сейчас они долго носили воду. Заполнили не только зелёный бак на кухне, но и котёл в бане и бочку во дворе. И видно было, что оба ещё не устали. И если бы у хозяйки были другие баки, и бочки, и котлы, они бы заполнили их тоже.
Поработав, они умылись во дворе, поливая друг другу из ковшика, а вытираться не захотели. Футболки они надели на мокрые тела, а очки – на мокрые лица. Было заметно, что и папе, и Косте приятно оттого, что у них на лицах капельки.
Папа сказал нашей хозяйке, будто маленькой:
– Мы бы остались у вас на выходные, да я ведь и в субботу работаю. Мне завтра на работу.
Мама посмотрела на него, как будто он говорит что-то не то.
Папа увидел, что мама недовольна, и захотел сменить тему. Повернулся к Косте:
– Слушай-ка, сын… А мальчик, который в космонавты собирался… Вы встретились?
И это тоже получилось невпопад. Потому что мама ответила за Костю:
– Я же в машине рассказывала тебе про космонавтов!
Потом поглядела на меня пристально и добавила:
– И про звездочётов тоже.
Я поёжилась. Что сейчас будет? Наверно, папа скажет: «Я не хочу разговаривать с девочкой, которая обманывает маму».
Но папе-то хотелось разговаривать! Наверное, он сильно соскучился по нам.
Он улыбнулся мне виновато: хотел бы, мол, поболтать, но мама рассердится… И снова к Косте повернулся:
– Твои друзья, вижу, в городе со щенками бегают…
Костя нахмурился. Нет у него в городе никаких друзей.
Сказал неохотно:
– Да, это у Орефьева щенок…
Папа обрадовался, что Костя поддержал беседу:
– Ну да! – отвечает. – И этому щенка купили… К тебе ещё заходил. Вместе они теперь двух собак воспитывают, с утра до ночи, только и слышно во дворе…
– Юрову – щенка? – насторожилась я.
Кто ещё к Косте заходил?
Если, думаю, даже у Юрова собака, то и нам купят.
Но потом глянула на маму и поняла, что не захочет она покупать собаку. У мамы стало уж совсем обиженное лицо – оттого что мы о собаке заговорили.
Но сразу же она постаралась улыбнуться. И спрашивает папу:
– Компьютер-то наш живой?
А сама на Костика глядит. Я, мол, не против игры, если в каникулы. Я понимаю, что ты любишь…
И я бы, может, играть любила – если бы Костя мне позволял. Но он позволит, как бы не так… Значит, я буду гулять с девчонками, а после разогревать нам с Костей суп. Вечером мама придёт: «Суп ели? А тарелки за собой вымыли?» А если в доме окажется не прибрано, то она спросит: «Чем вы сегодня занимались?»
Спрашивать она будет только у меня. В каникулы её не беспокоит, что Костя зря тратит время. И он сможет сколько угодно играть в своих тазоголовых.
Хотя, может, его затянет ещё какая-то игра. И друзья тоже переключатся на неё. Чтоб не расставаться. И Миша, и Ли Джин, и Хью. А если захочет, он сможет познакомиться ещё с кем угодно.
А Макара не будет теперь даже в сети. И Лёни там не будет – всё лето. Вот осенью он, может быть, снова начнёт играть… С Костей, – Костя же меня за компьютер не пускает.
И старый Ретт, проводив в колледж Грандсона, наверно, снова превратится в маленького тазоголового человечка. Про таких никогда не знаешь, сколько им лет.
Тут мне пришло в голову, что хорошо бы Анне Ивановне познакомиться с Реттом. Чтобы она не скучала зимой. Ретт бы писал ей: «Не горюй, приедут к тебе внуки, дождёшься. Ко мне же приезжал мой Грандсон!»
Если бы у неё только был компьютер! И если бы она знала хоть немного по-английски… Так только, чтобы друг друга понимать.
Они бы обсуждали своё сельское житьё. Анна Ивановна могла бы завести себе пару баранов, чтобы у них стало больше общих тем.
Костя с хозяйкой носили в багажник банки с вареньем. С тем, которое мы вчера варили. И с каким-то другим, которое варили не мы. И ещё какие-то банки, вроде с перцами или с кабачками. И ещё с чем-то.
Пальму хозяйка отвязала, и та ходила за Костиком – из двора к машине и от машины во двор. Стояла, ждала, пока он возьмёт в сенях очередную банку, а потом снова шла за ним.
Я спросила, чтобы только не молчать:
– Анна Ивановна, а что в этой банке? Она разве наша?
А она ответила:
– Зовите же меня баб-Аней, в конце концов!
За забором напротив было заметно какое-то шевеление. Там следили за нашими сборами, тихо переговариваясь.
И Костя всё время поглядывал в сторону забора. Мама не разрешила отнести Шурке палец. Когда мы собирали рюкзаки, Костя хотел выскочить к соседям на минутку.
– Я, – говорит, – им только палец отнесу!
Но мама отняла палец и положила на окне в сенях. Сказала:
– Набегался уже. Уедем – Анна Ивановна сама отдаст им твою железку.
И Анна Ивановна сказала:
– Я отдам, отчего же не отдать?
Но мальчики могли решить, что Костя передумал отдавать им палец.
