которого ему недоставало всю жизнь. И теперь этот человек нашелся, но он принадлежал не ему…
На месте Серёжи мальчик бросил бы все на свете и примчался к отцу… Нет, он бы вовсе не уезжал от отца ни к какой бабушке, ни в какой Сапожок. Он бы всегда был рядом с ним, чтобы в любую минуту прийти на помощь.
Мальчик не замечает, что справа от него вырастает забор стадиона. На катке уже не звучит музыка, не горят веселые лампочки и не слышно зазывного шороха, который издают коньки, разрезающие лед.
«Ввиду теплой погоды каток закрыт».
Мальчик сжал кулак и почувствовал боль. В руке был зажат осколок, который мог вонзиться в сердце Бахтюкова. Мальчик сжал кулак крепче, и ему стало еще больней.
И вдруг мальчик обрадовался. Он может терпеть боль, и ему наплевать, что каток закрыт. И он смеется над счастливым Серёжкой, хотя у того есть отец. И человек, назвавший его «сынком», будет жить и поправится до зеленых листиков. И хотя ноги мерзнут, это хорошо: значит, в городе много луж, значит, весна спешит и скоро появятся эти самые зеленые листочки.
Мальчик расстегнул свое коротенькое пальто, переложил коньки в другую руку и зашагал домой.
Друг капитана Гастелло
Очень нехорошо подслушивать разговоры взрослых, а когда младшие еще норовят вставить свое словечко, это уже совсем никуда не годится. Но как быть, если ты живешь со взрослыми в одной комнате? Нельзя же все время зажимать уши руками.
Серёжа терпеть не мог чужие разговоры: они мешали делать уроки и отвлекали от собственных мыслей. А когда он ложился спать, то долго не мог уснуть, если в комнате говорили. Это только чудаки превращают свои уши в звукоулавливатели и, делая вид, что спят, подслушивают.
Только один раз Серёжа вмешался в чужой разговор, и из этого вышла целая история.
Это случилось в тот день, когда к папе пришел его давнишний приятель – дядя Владя. За обедом больше говорил папа, а гость серьезно и сосредоточенно занимался едой. Он так старательно обсасывал косточки, словно играл на них, как на свистульке, – косточки действительно издавали свист. При этом лоснящиеся румяные щеки налезали на глаза, закрывали их, и казалось, дядя Владя сейчас замурлыкает от удовольствия.
После обеда гость и хозяин поменялись ролями. Теперь уже Серёжин папа молчал, а дядя Владя рассказывал одну историю за другой. Истории эти были разные, и только герой в них оставался один и тот же – сам дядя Владя. Оказывается, на войне он был настоящим храбрецом: первым форсировал Днепр, первым вступил на вражескую землю и лично штурмовал Рейхстаг. В конце концов у Серёжи сложилось впечатление, что, если бы не дядя Владя, неизвестно, сколько бы времени продлилась война.
Серёжа слушал папиного товарища с открытым ртом. Он видел дядю Владю в огромном танке (в маленький дядя Владя не влез бы), в самолете (в бомбардировщике) и у гремящего орудия, в клубах дыма тоже возникало кисельно-красное лицо гостя.
Наконец дяде Владе надоело рассказывать истории. Он сел поудобнее на диван и решил немного порассуждать.
– Вот у нас говорят – герои. – Дядя Владя зевнул и быстро прикрыл рот ладонью, словно боялся, что изо рта вылетит птица. – А кто они, эти герои? Взять, например, Колю Гастелло…
Услышав имя легендарного летчика, Серёжа насторожился. Он даже привстал со стула. Капитан Гастелло был его любимым героем. Серёжа восхищался им и переживал его гибель, словно незнакомый капитан, отдавший свою жизнь задолго до того, как Серёжа появился на свет, был его близким человеком.
– Взять, например, Гастелло, – продолжал дядя Владя, – какой он герой? Ну, подбили ему машину, ну, упала она случайно на шоссе, по которому шли немецкие танки. А при чем здесь героизм?
Серёжа почувствовал, что у него слабеют ноги, и он опустился на стул, словно произошло что-то ужасное, вроде пожара или аварии.
Вся Серёжина жизнь перевернулась и стала бессмысленной от слов дяди Влади.
– Теперь все трубят: «герой», «герой»! – продолжал гость. – У нас вообще любят из мертвецов делать героев. А кто этому верит? Вот такие, как Серёжка.
Дядя Владя кивнул на мальчика. И тут Серёжа потерял власть над собой. Он забыл, что не полагается вмешиваться в разговор старших.
Он решил, что дядя Владя просто ошибся и надо ему скорее все объяснить.
– Гастелло был настоящим героем. Он сам… – начал было Серёжа.
Но дядя Владя перебил его:
– Ну вот, полюбуйтесь. «Настоящий герой»! Это мы, старые фронтовики, знаем, кто настоящие герои. Мы… да что там говорить!
Гость махнул рукой, сунул в рот папиросу и стал ее обсасывать, как косточку.
Серёжа сидел как побитый. Он представил себе лицо капитана Гастелло. Строгое лицо героя было бледным, а глаза закрытыми. Герой не видел кисельной рожи дяди Влади и не слышал его слов. Он не мог постоять за себя. И Серёжа почувствовал, что не имеет права сидеть сложа руки, что он обязан встать на защиту погибшего героя.
– Капитан Гастелло – герой! Все равно герой!
Серёжа прокричал эти слова, потому что, когда кричишь, голос не такой тоненький.
– Серёжа! – строго
