— А ты как думал?
Начали в Москве строить метро.
Ганс сразу решил — пойду работать на Метрострой. Работа знакомая. Метро Москве нужно — на своих боках убедился, как в трамваях ездить. Значит, строить будут быстро, работать будет интересно.
Приходит он в контору Метростроя:
— Могу быть штукатуром, каменщиком, бетонщиком.
— Штукатуры будут вот так нужны, позарез. Только потом, когда закончим проходку. А пока — каменщиком.
Пошёл в штольню класть камень.
— Эй, камень давай!
— Не подвезли! Нет камня!
— А нет, чего я тут сижу? Порядку надо вам учиться. Энтузиазм у вас прекрасный. Но беспорядок ужасный.
Ганс и Фёдор пошли к геологам, стали расспрашивать:
— Где его берут, этот камень бут?
— По Курской дороге, совсем недалеко, есть карьеры.
Разыскали бут, привезли, стали работать. Возвели стены.
Мастер сказал:
— Ты, Ганс Митке, — молодец. Пойми, Ганс Митке, надо самому поворачиваться, проявлять инициативу.
Прошло несколько месяцев. Появились и отбойные молотки, и резиновые костюмы.
Ганса поставили бригадиром.
Один раз его бригада получила задание: углубить яму, где будет собираться вода.
Чтобы копать яму, стоять надо в этой самой яме. А в ней вода. Стояли в воде по край сапога, копали. Вдруг Фёдор оступился и упал. Он промок до нитки. Почему-то, когда человек упадёт в воду, всем смешно. Сначала засмеялись. Потом видят, поднялся мокрый.
Ганс ему говорит:
— Иди домой, куда тебе, мокрому, работать?
— Нет, до конца смены не пойду.
Остался, работал.
Ганс тоже оступился и тоже вымок. За час до этого ушёл бы, не стал бы мокрый работать. А теперь не пошёл: было стыдно перед Фёдором. Он рядовой, а Ганс бригадир. И Ганс тоже работал до конца.
Вот и разбирайся, кто кого учил и кто у кого учился.
В верхней штольне нужно сделать каменную кладку. Инженер Самойлов вызывает Ганса и говорит:
— Назначаем тебя инструктором, одного на четыре смены. Понимаешь, какая ответственность?
Ганс сказал:
— Понимаю.
И ткнул себя кулаком в грудь, не то гордо, не то комично. А может быть, и так, и эдак.
Приходит на шахту, смотрит: положили бут неумелые каменщики, и кладка никуда не годится. Свод тоннеля долго не продержится.
— Ломай!
Обижаются ребята. Снова всю работу переделывать! Заработок снижается.
— Ты что, с ума сошёл? Заработок же снижается.
А он выстукивает стену молотком, как доктор больного, и, если есть пустоты, опять заставляет ломать. Ребята сначала злились, а потом рассмеялись. Вот тут Фёдор и сказал фразу, которую Ганс любит вспоминать:
— Ему больше всех надо. Научили на свою голову. Сознательный стал, чёрт.
Ганс шагает по улице. Большой город. Странный город. Вот навстречу ему крестьянин. Армяк, верёвкой подпоясанный. Рыжеватая борода, лапти. Подошёл, спрашивает:
— Мил человек! Как бы мне на метро записаться?
Проводил его в контору.
С этого дня у незнакомого и непонятного человека в лаптях началась новая жизнь.
В этот день Мишка получил письмо. Он никогда раньше не получал писем. Мишка вертит письмо в руках. Голубоватый конверт, на марке — работница в красной косынке.
Бабушка сказала:
— Что ты разглядываешь письмо? Прочитай наконец, что там написано. Всё-таки вы, мужчины, совершенно лишены нормального любопытства.
Письмо было очень короткое:
«Миша! У нас в шахте большие исторические находки. Жду тебя седьмого в пять. Зина Шухова».
Исторические находки. Мишка сразу почувствовал азартное желание бежать, чтобы не пропустить самое интересное.
Если бы Мишка мог, он был бы сразу во всех концах города: в редакции у Мельниченко, в разных шахтах метро, у Ганса, у Самойлова, у Зины, в археологическом институте и дома у старого историка.
Мишка выскочил во двор и крикнул в моё окно:
— Пойдёшь со мной? Я письмо получил.
— Пойду, — сказала я.
— Не пойдёшь, — сказала мама, — у тебя ухо.
— Потом расскажу! — крикнул Мишка и убежал.
Гвоздь, черепок и копейка
Зина Шухова ждала Мишку на скамейке недалеко от шахты. Мишка издалека увидел красную косынку и подумал: «Зина».
Она сидела и задумчиво смотрела перед собой. На сквере играли маленькие дети, кричали, но Зина их не замечала. Она и Мишку увидела только тогда, когда он подошёл и сел рядом.
— Здравствуй, Зина, — сказал Мишка.
Она вздрогнула от неожиданности, потом улыбнулась и ответила:
— Мишка! Смотри, что мы нашли в шахте.
Она достала из кармана маленький свёрток, развернула. Гвоздь, копейка, черепок. Копейка, позеленевшая от старости. Гвоздь ржавый и гнутый.
— Это очень ценные вещи, — сказал Мишка.
Мишка подержал в руке копейку, потом гвоздь, потом черепок.
— Я хотела отдать это старому историку, но он куда-то ушёл. Отдай сам, ладно? У меня много дел сегодня.
— Ладно, отдам. Как ты живёшь, Зина?
Мишка смотрит на её круглое упрямое лицо, глаза тёмные, сердитые. А улыбнётся, и видно, что весёлые глаза.
— Как я живу? Знаешь, я замуж выхожу, за Серёгу.
Она замолчала, и опять у неё стало такое лицо, как будто никого она не видит и не слышит. Задумалась, притихла. Потом сказала:
— Он мне вчера так и заявил: «Чего ты, Зина, свой характер показываешь? Выходи за меня замуж».
— А ты? — спросил Мишка.
— А я ему сказала: «Подумаю». Вот теперь думаю: «Чего, думаю, я свой характер показываю?» Я же, Мишка, его люблю, Серёгу.
И тут Зина вдруг, неизвестно почему, заплакала. Слёзы покатились по круглым щекам. Мишка очень удивился. Почему она плачет? Если бы Серёга отругал её, ну, тогда ладно, можно плакать. Если Мишку Пучков отлупит, Мишка тоже иногда плачет, и то, чтобы никто не видел. А тут сидит взрослый человек на глазах у всего бульвара и ревёт. Мишка не знал, что делать. А Зина уронила голову на спинку скамейки и глухо причитала:
— Люблю ж я его, насмешника бессовестного! Окаянного нахала, заводиловку!
Она ещё долго плакала, потом неожиданно перестала, вытерла слёзы концом красной косынки, улыбнулась радостно, как будто не она сейчас рыдала.
— Чего я тебе-то, Мишка, голову морочу? Разве ты можешь в таких вопросах разбираться? У, бестолковая! — Зина стукнула себя кулаком по лбу. — Ребёнка напугала.
— Я уже в пятом классе, — сурово напомнил Мишка.
Зина засмеялась. Мишка подумал: «Вот и пойми её — то ревёт, то смеётся».
— Ты сейчас куда, Мишка?
— К старому историку. Покажу ему гвоздь, черепок, копейку.
— Мишка, ты скажи: старый историк, он всё на свете знает? Я часто думаю, как может человек так много знать. Сколько же это надо учиться? А, Мишка? Лет двадцать, наверное?
— Я думаю, больше. Лет, наверное, тридцать. До свидания, Зина. Напиши мне ещё когда-нибудь письмо, ладно?
— Ладно!
Мишка побежал по бульвару, он сначала пошёл, но сам не заметил, как пустился бегом.
Зина осталась сидеть на скамейке, лицо у неё опять стало задумчивое, немного грустное, а может быть, счастливое.
Старый историк жил в деревянном доме на втором этаже. Книги лежали в шкафах и на шкафах, на полу и на столе. Большие книги и маленькие, толстые и тоненькие. Красивые, в кожаных переплётах, и некрасивые, в серых и жёлтых бумажных обложках.
Историк сразу узнал Мишку:
— Я тебя помню, мальчик с буковкой на шапке. Может быть, твоя знаменитая буква тоже когда-нибудь войдёт в историю. А что ты думаешь? Возьмёт и войдёт. Люди живут, работают, ходят гулять. Историей это становится по прошествии времени. Никто специально не совершает исторических поступков. Потом им даётся оценка и новый смысл. Потом — потомками.
Может быть, старик шутил насчёт буквы на шапке. Мишка не понял.
Седые кудри у историка, а глаза синие, мальчишечьи.
Мишка протянул историку свёрток.
— Так, — сказал историк задумчиво. — Черепок, гвоздь, копейка. Это тебе Зинаида Шухова передала? Знаю, мне говорили, она их нашла в шахте под Красносельской улицей. Как ты думаешь, Миша, о чём могут рассказать гвоздь, черепок, копейка? Мелочи и пустяки, которые вполне могли бы заваляться в любом кармане любого мальчишки? О чём? Не знаешь? Конечно, не знаешь. Откуда тебе, небольшому человеку, знать такие премудрые вещи? Но ты хочешь узнать! — Старый историк поднял вверх длинный, худой палец: — А это великое желание. Договоримся так: завтра выходной, приходи ко мне в четыре, я расскажу тебе о городе, которого нет. О том, что было в давние времена там, где сегодня проходит трасса нашего метро.
— Приду, — закивал Мишка. — А можно, я ребят приведу? Таню Амелькину? Можно? И Леденчика?
— Можно, — ответил историк.
Мишка вышел на улицу. Было ещё светло, со стороны шахты послышался громкий голос:
