— В твоем возрасте полезно знать, что люди, нас окружающие, бывают не только благородными героями. Так что навостри уши и слушай. Я в те времена была студенткой, кончала первый курс, а отец твой и Осинин были аспирантами, оба были учениками профессора Колесова, продолжателями его дела, его сменой и так далее и тому подобное, как это принято говорить в подобных случаях. По-моему, тогда же появилась их первая совместная работа — статья в солидном научном журнале, подписанная тремя фамилиями: Колесов, Овсянников и Осинин. И Осинин и твой отец очень гордились тем, что их фамилии стояли рядом с фамилией Колесова. Как-никак, а профессор Колесов — это имя звучало! Доктор биологических наук, лауреат, заведующий кафедрой, член-корреспондент, короче говоря, ученый с мировым именем. К тому же он был разносторонним человеком: мастер спорта по теннису, любитель музыки — ни один хороший концерт в Филармонии без него не обходился, знаток живописи. Студенты любили его, на его лекциях всегда было полно народу. Так что Осинину и твоему отцу многие завидовали — работать с таким ученым!
В те годы Колесов как раз выдвинул новую, очень смелую теорию. Как бы тебе рассказать попонятнее?.. В общем, она по-новому объясняла важные процессы, происходящие в живой клетке. Впрочем, не важных процессов в клетке и не бывает. Это заметь себе так, на всякий случай, если вдруг надумаешь стать биологом…
Эх, друг мой Колька, я тогда была девчонка, студентка-первокурсница… Что я понимала?.. И когда я встречала профессора Колесова в университетском коридоре — высокого, грузного, бритоголового, когда я робко здоровалась с ним, я думала: вот человек, окруженный всеобщей любовью, признанием и уважением, вот человек, жизни которого можно позавидовать. Мне казался он особенным, совсем не таким, как все, и тот мир, в котором он жил, мне тоже казался особенным, удивительным… И я не подозревала, что именно тогда, именно в то время для Колесова уже наступали самые трудные дни в его жизни…
Почему?.. Как бы тебе объяснить попроще?.. Видишь ли, в науке всегда идет борьба, всегда сталкиваются разные взгляды, разные мнения, так и должно быть, в этом нет ничего страшного… Но представь себе: если вдруг находится группа ученых, которые считают, что правы только они, что только их направление единственно верное, безошибочное, плодотворное и так далее и тому подобное, то, само собой разумеется, что все остальное, всякое другое направление будет объявлено вредным, бесполезным, ненужным, ошибочным и так далее и тому подобное… И к чему таким ученым проводить научные дискуссии, споры — ведь в спорах может выясниться, что и их работы не так уж безошибочны, — куда проще запретить, отбросить, уничтожить все, что не отвечает их взглядам. Знаешь, как в той сказке, где у короля была безобразная дочь… И, чтобы никто не замечал ее безобразия, король велел изгнать из своего государства всех девушек. Удивительно ли, что его дочь стала самой красивой? — Галина Аркадьевна усмехнулась. — Примерно так вот получилось в те годы и в биологии…
— А как же… — начал было я, но Галина Аркадьевна перебила меня:
— Ты хочешь спросить, как же все-таки могло получиться такое? Тебе не очень понятно? И знаешь, друг мой Колька, это очень хорошо, что непонятно: Потому что теперь уже другое время, и теперь такого уже не может быть. Честное слово, это очень хорошо! Но мы с тобой, кажется, немного отвлеклись. Слушай дальше. Так вот, для профессора Колесова наступили трудные дни. Его обвиняли в ошибках, которые он когда-то совершил, и в ошибках, которых он никогда не совершал. Всегда находятся неудачники, завистники, бездари, которые в своих бедах и неудачах винят других. Такие типы готовы воспользоваться любым случаем, чтобы только свести счеты. В чем только они не обвиняли профессора Колесова: и в идеализме, и в низкопоклонстве перед буржуазной наукой, и еще бог знает в чем! От профессора требовали, чтобы он публично рассказал о своих заблуждениях, чтобы он покаялся. Он отказался. И тогда на факультете устроили общее собрание преподавателей и аспирантов. Нас, студентов, на него, конечно, не пригласили, но уже на другой день утром мы знали, что произошло невероятное: аспирант Осинин, ученик профессора Колесова, последователь профессора Колесова, выступил против своего учителя! Весь факультет только и говорил об этом. Мы не верили своим ушам, мы не хотели верить, но факт оставался фактом: аспирант Осинин выступил против профессора Колесова. Это был последний и, пожалуй, самый тяжелый удар, нанесенный Колесову. Я помню, грешным делом, в первый момент даже подумала: может быть, действительно профессор неправ, может быть, действительно правы те, кто его обвиняет, если даже его ученик выступил против… Ну, в чем я тогда разбиралась!.. Только позднее я поняла, что перед Осининым стоял выбор: либо уйти из аспирантуры, распрощаться с мечтой о диссертации, либо выступить против Колесова. И он выбрал… Конечно, он наверняка нашел всякие высокие мотивы, чтобы оправдать свой поступок, возможно, он даже убедил себя, что это было необходимо, но суть дела от этого не меняется… В жизни каждого человека, по-моему, обязательно бывает такой поворотный пункт, такой момент, когда приходится выбирать…
— А отец? — спросил я хрипнущим, почти беззвучным голосом. — А мой отец?
— Что мог тогда сделать твой отец? Он пытался выступить в защиту Колесова, ему не дали слова… На другой день он принес заявление с просьбой отчислить его из аспирантуры. Его и не собирались удерживать. Месяца три он мотался без дела, устраиваясь на работу, наконец ему удалось поступить лаборантом в научно-исследовательский институт. Ему тогда тоже пришлось нелегко. Да разве он сам никогда не рассказывал тебе об этом?
Я покачал головой. Нет, мой отец никогда не рассказывал мне об этом. Наверно, он просто не любил вспоминать то время.
— Года через четыре твой отец защитил диссертацию. Осинину это удалось сделать, разумеется, гораздо быстрее. Защитив диссертацию, он стал видным факультетским деятелем — именно деятелем, так мы обычно называем подобных людей. Вот, кажется, и все дела давно минувших дней…
— А профессор? — спросил я. — Что стало с профессором?
— Профессору Колесову тогда сразу же, конечно, пришлось уйти из университета. Он уехал в Среднюю Азию и преподавал в небольшом медицинском институте. Там он и умер. Незадолго перед смертью его приглашали снова заведовать кафедрой, и он собирался вернуться, но не успел… Теперь скоро выйдет книга воспоминаний о нем, твой отец тоже пишет статью…
— А Осинин?
— Что Осинин? Извини за выражение — дерьмо всегда отлично держится на поверхности, — Галина Аркадьевна любит неожиданно сказать что-нибудь вот такое резкое, грубое. Раньше я очень смущался, даже пугался в таких случаях, а теперь ничего, привык. — Такие люди, как Осинин, не теряются ни при каких обстоятельствах. Сейчас он работает в одном из институтов, жизнью доволен, наверно, подумывает, как бы снова объявить себя учеником профессора Колесова. Теперь это выгодно…
Все-таки мне было непонятно: человек совершил подлость, и все знают об этом, а человек тем не менее живет себе припеваючи, и получает зарплату, и ходит по театрам, и здоровается со всеми, и все здороваются с ним — как это может быть такое? Почему его не разоблачат до конца?
Мне хотелось спросить об этом у Галины Аркадьевны, но она вдруг спохватилась:
— Ой, друг мой Колька, да у нас весь чайник за разговорами выкипел! И наши мужчины, наверно, нас совсем потеряли!
Но когда мы вернулись в комнату, отец и Миша набрасывали в блокноте какую-то схему и были так увлечены, что, кажется, даже и не заметили нашего отсутствия.
— Алексей Николаевич, — сказала Галина Аркадьевна, — я сейчас рассказывала вашему сыну об этой истории с Осининым и опять подумала: как незаметно идет время! Мы ведь уже стареем. Даже не верится, что я первый раз увидела вас, когда была студенткой… Помните, вы пришли к нам проводить политинформацию? Помните?
— Помню. Еще бы не помнить такое знаменательное событие!
— Вы всегда шутите, — сказала Галина Аркадьевна и нахмурилась. — Почему вы всегда шутите?..
В воскресенье мы все, всей нашей компанией, отправились на стадион. Это был последний матч в нашем городе, а потом — прости-прощай, футбол, до свидания, до следующей весны…
Мы поехали пораньше, мы всегда любили приходить на стадион заранее, чтобы купить билеты подешевле и получше, чтобы потолкаться среди болельщиков и потом занять свои места еще задолго до того, как команды выйдут на разминку.
В трамвае было не много народу, но мы не стали входить в вагон, а оккупировали заднюю площадку.
Трамвай кружит, пробирается по узким булыжным переулкам, едем мы довольно долго и успеваем по нескольку раз обсудить все футбольные проблемы. На одной из остановок в вагоне появляется контролер — пожилая женщина в потертом пальто и сером шерстяном платке.
