«Вот, еще один, — подумал Том, когда перед глазами у него вдруг мелькнула картинка: ребенок на берегу моря наклоняется, подбирает ракушку с песка. — Но этот — мой, только мой».
Они работали до самого вечера, выбирая ровные ветки и связывая их веревкой. Том боялся, что ее не хватит, но моток был большой, веревка тонкая и прочная. К вечеру стены едва доходили детям до пояса, зато все легли спать уже внутри, в доме, совершенно довольные. Они работали и на следующий день, и потом еще день — связывали ветки вместе, прикрепляли; находили упавшие деревья, но не слишком толстые, чтобы их можно было уложить решеткой на возведенные стены; срывали большие листья с пальмовых деревьев, раня руки об острые края, потом сшивали их вместе длинными стеблями травы — получилось похоже на настоящую крышу.
— Если начнется ветер — вмиг унесет, — критически заметила Хана.
— Да? — откликнулся Том. — Ты что-то знаешь о крышах, унесенных ветром? — он нарочно ее поддразнивал.
Хана покраснела и опять отвернулась. По вечерам она теперь избегала его; они уже не болтали вдвоем, когда остальные спали. Хана говорила, что она должна укладывать девочек (которые прекрасно укладывались и без нее), и потом засыпала вместе с ними. Или притворялась, что спит. А Том сидел снаружи и смотрел на это странное сооружение, в котором сейчас находилось все самое дорогое в его жизни.
И вот дом в лесу построен, крыша покрыта сшитыми вместе листьями, которые, может, и улетели бы при первом же порыве ветра, но их пока удерживали камни и сеть лиан, крепившая крышу к ветвям соседних деревьев. Простой, не очень прочный и не совсем похожий на дом, скорее на картонную коробку, обмотанную веревками, — будто наспех упакованный подарок… Том взглянул на свои босые ноги, которые уже не чувствовали ни колючек, ни камней. Ничего, можно жить в лесу и без обуви. И без дома тоже можно, просто сейчас он им понадобился, чтобы почувствовать себя сильными, ловкими, умелыми. Чтобы почувствовать себя в безопасности. Чтобы знать — они вместе.
* * *
— В мое время некоторые дети записывались в скауты, — буркнул Рубен. — Полный бред — вырядятся как придурки: галстук, голубая рубашка… прямо настоящая форма. Как у солдат. Будто они собрались на работу ходить, а не играть в дикарей. Вот и эти… вроде скаутов, — в голосе его было столько презрения, что Джонас не удержался от смешка:
— Да, есть сходство. Хотя насчет формы — это ты загнул, — мешковатые рубашки, стянутые у шеи, постепенно превращались в грязные лохмотья.
— Ага. Может, пошлешь им пару галстуков с твоим механическим голубем — только не говори мне, что он еще не готов. А заодно и зубные щетки, и пасту с фтором — у нас этого добра навалом! Мы же не хотим, чтобы у них появился кариес, а? — Рубен горько усмехнулся.
— По-моему, ты им просто завидуешь, — спокойно сказал Джонас. — Тебе самому хочется поиграть в скаутов.
— А что мы здесь, по-твоему, делаем? Разве не играем? Может, пора уже заключать пари? Типа, кто из них выпадет первым? А? До сих пор им везло, но они ходят по острию ножа, совсем потеряли осторожность. Рано или поздно их обнаружат, вот тогда мы с тобой и развлечемся. Вот будет смеху — сидеть здесь и смотреть.
— Ты… — вдруг осенило Джонаса, — ты хочешь им помочь.
Рубен не ответил. Лишь крутанулся два раза на стуле и уставился в монитор. На экране дети — те, которые остались в Лагере, — возились в грязи, почти неразличимые, как серые мошки на сером фоне.
* * *
Сначала зонтик. Это могло получиться случайно. Ладно, может, и было случайно. А теперь вдруг — сумка Мэри Поппинс. Том четко помнил обложку, хотя никогда особенно не любил эту книгу; но все равно эту историю знали все и каждый.
Каждый из тех, кто жил раньше, по-настоящему.
А эта манера Ханы избегать расспросов, уклоняться, ускользать? Отводить взгляд, как будто она что-то скрывает и боится, что все откроется.
Том должен знать. Должен. Он поговорит с Ханой. Только не ночью, при свете затухающего костра. Нет, он поговорит с ней днем, пока остальные бодро достраивают дом, а Орла приглаживает шерсть Собака букетом цветов — ему это очень нравится: зверь скалит зубы, будто улыбается, и глухо, еле слышно урчит — он всегда так делает, когда чем-то доволен.
«Хорошо, что теперь у нас есть Собак», — подумал Том. Потом распрямил плечи — конечно, проще разглядывать зверя-мутанта с улыбающейся мордой, чем перейти прямо к делу. Но он уже принял решение.
Хана сидела на дереве неподалеку. Том подскочил, легко подтянулся на руках и оказался рядом с ней. Он много чему научился за это время, его тело стало гибким и мускулистым. Не то, что раньше, когда он был слабее всех.
Хана взглянула на него с раздражением; она всегда ревниво оберегала собственную территорию, может, потому и оставалась столько времени вожаком. Она умела защитить и себя, и своих — пусть даже для того, чтобы потом собственноручно разорвать их в клочья. Вот и сейчас она всем своим видом показывала Тому, что он вторгается в ее личное пространство, хотя и смотрела, как всегда, в другую сторону. Но вскоре она обернулась, и ее взгляд смягчился.
Она заговорила первой.
— Смотри, как они радуются… Это благодаря тебе, — Хана произнесла эти слова без тени иронии и посмотрела ему прямо в глаза. — Ты хочешь о чем-то поговорить, — добавила после недолгого молчания.
— Да, — подтвердил Том. — Я хочу, чтобы ты сказала мне правду.
Хана рассмеялась.
— Правда, — медленно, по слогам повторила она. — А для чего нужна правда?
— Для ясности. Чтобы не прятаться. Чтобы лучше понимать друг друга.
— Это ты так думаешь. А я — нет.
Том напрягся. Ему не нравилась эта игра, пора было с ней кончать. Хана — ловкая и хитрая. Хана — лгунья, которая врала всегда, врала с самого начала, и до сих пор ей отлично удавалось водить всех за нос.
— Ты не Вылупок, — отрезал он. — Ты — тоже Остаток.
Вот теперь он выложил ей все. Теперь можно спрыгнуть с дерева и уйти; может, он сейчас так и сделает. Том не знал, как отреагирует Хана на его слова. Конечно, она поняла, что он знает, но пока слова не были произнесены вслух, можно было продолжать притворяться и избегать объяснений. Теперь — нет.
Хана снова удивила его. Она не стала оправдываться. Просто невесело рассмеялась.
— Молодец, Том. И давно ты догадался?
Он мотнул головой.
— Недавно. Что-то не складывалось. Некоторые слова — ты их говорила, а потом делала вид, будто не знаешь, откуда они взялись. С Вылупками так не бывает. Они просто не знают. А ты… Ты знаешь слишком много.
— Да, — отозвалась она. — Быть Вылупком гораздо удобнее. Взрослые доверяют тебе, потому что знают, что в голове у тебя пусто. Дети — потому что они почти все такие же, как ты. Кроме редких, очень редких исключений, — и она так пристально посмотрела на Тома, что он покраснел.
— Но на Базе… Они никогда не доверяют Остаткам быть командирами. Это слишком рискованно. Неужели они не знали про тебя?
— Скажем так, когда меня привезли, у них почему-то вышла путаница с файлами, — с лукавой улыбкой ответила она. — В смысле, еще больше, чем обычно. И получилось так, что я приехала Остатком, а потом вдруг стала Вылупком. А когда Сгустки уже составлены, больше никто ничего не перепроверяет. И вообще, у тебя же не стоит на лбу печать, кто ты. Во всяком случае, пока еще они до этого не додумались.
Путаница с файлами? Хана и вправду гораздо умнее, чем хочет казаться.
— Но… Почему ты нам ничего не сказала? Хотя бы сейчас? Тебе было стыдно? Тебе… и сейчас стыдно?
Хана пожала плечами.
— Остатки обычно покалеченные, странные. Они пережили бомбу, изуродованы внутри и снаружи. Ты — нет, и я тоже. Во всяком случае, не снаружи. А вот внутри — тут я не уверена. Можно сказать, мы с тобой два редких исключения. А кому они нравятся, исключения? Они несут опасность. Смотри, что ты натворил… Но у меня-то в мыслях ничего такого не было. Я не собиралась взлетать высоко. Быть главной в Сгустке — вот все, что мне было надо. У меня нет к этому призвания, как, например, у тебя… хотя на первый взгляд может показаться обратное. Но зато я знаю свои силы. И поэтому я охотно уступила тебе свое место, когда мы решили уходить. Я бы просто не справилась.
Она никогда еще не говорила с ним с такой прямотой. Том вспыхнул.
— Том-Два-Раза, ты покраснел, как помидор, два раза за пять минут. Это твое новое имя виновато, да?
Все-таки здорово смеяться вместе. Том окончательно расслабился.
— А я думал, что ты злая, — отсмеявшись, сказал он. — Злая и жестокая.
— Понимаешь, злым и жестоким никто не лезет в душу. И потом, Вылупки и должны быть такими.
— Тебе все верили.
— Ага, — Хана устало улыбнулась. — Притворяться столько времени… было нелегко. Зато теперь, когда ты все знаешь, мне легче.
