— А меня в снегу валяют, — поддержала её Зуляйха.
— Ахмадей каждый раз доводит меня до слёз! — добавила Люция.
Сознавая их правоту, я молчал. Что я один мог поделать?
— Давайте сходим в райком. Все вместе соберёмся и пойдём к самому секретарю, — предложила Маня. — Я больше не хочу быть жабой!
Вдруг Фатыма громко засмеялась. Она всегда так смеялась, когда в голову ей приходила хорошая мысль.
— Давайте пошлём письмо в Москву! — сказала Фатыма торжественным тоном. — Напишем, что у нас нет дружбы между мальчиками и девочками. Обязательно ответят вот увидите!
Фатыма никогда не откладывала дела. Девочки тут же нашли карандаш и лист бумаги. Письмо сочиняли долго. Потом, переписав его набело, Фатыма прочитала письмо с начала до конца. После этого Маня опустила его в синий почтовый ящик, который прибит на углу нашей улицы.
Так письмо ушло в Москву.
Никогда жизнь в «Большом оркестре» не была такой трудной, как в начале марта. Мамы так круто «завернули гайки», что мы даже перестали понимать, чего они от нас хотят. Моя мама ещё туда-сюда, но моим друзьям, Ахмадею и Яше, жилось нелегко. Зато девчонки веселились как могли. Иногда просто обидно становилось, что ты мальчишка…
Конечно, это только усиливало разлад между нами. Ахмадей и Яша слышать о них спокойно не могли. И лишь я одни по-прежнему пытался дружить и с теми и с этими.
Товарищи всячески издевались надо мной.
«Девчатник!» — презрительно называл меня Яша.
Мне, конечно, было обидно, и я уже подумывал, не порвать ли и мне с девочками.
И вот как раз в то время, когда мы так плохо относились ко всем женщинам, подошёл день Восьмого марта.
— Не будем делать подарки, пусть знают! — заявил Ахмадей.
— Правильно, — согласился Яша.
Я не знал, что и говорить. Как же можно не отметить мамин праздник? Увидев, что я сомневаюсь, Ахмадей спросил:
— Ты против, что ли?
— Чего молчишь? — поддержал его Яша.
Мне не хотелось терять дружбу, поэтому я согласился с ним.
— Ты дай нам слово, — вдруг усомнился Яша.
— Какое слово?
— Клятву! — потребовал Ахмадей.
— Клятву я не знаю, но честное слово дам.
После этого Яша и Ахмадей ушли, а я всё-таки пошёл к девчонкам. У них было что-то вроде совещания.
— Девочки, — говорила как раз Фатыма, — у меня есть отличный план. Я предлагаю сделать подарок на Восьмое марта.
— Ты опоздала, — засмеялась Зуляйха. — Я уже купила маме подарок. Она любит читать книги, и я купила ей толстый роман. В хорошем переплёте. Деньги копила целый месяц, экономила на завтраках.
— А моя мама сама купила мне подарок! — запрыгала Люция. — Ах, как я довольна!
Маня схватилась за карман.
— Ой как я испугалась! — проговорила она. — Думала, что выронила.
— А что же ты купила бабушке? — заинтересовались девочки.
— Я купила пудру, — ответила Маня, вытаскивая из кармана коробочку «Ландыша».
Девочки посмотрели друг на друга и дружно засмеялись.
— Что же будет делать твоя бабушка с пудрой? — спросила Зуляйха.
— У меня больше денег не было, — начала оправдываться Маня.
— Она уже старая и не пудрится! — смеялась Фатыма. — Куда она денет твой подарок?
— Я об этом и не подумала… — огорчилась Маня.
Девчонки долго смеялись. А потом снова заговорила Фатыма:
— Вы все меня не так поняли. Я говорила об общем подарке. В нашем «Большом оркестре» работает женщина…
Люция захлопала в ладоши.
— Я сразу сообразила, — сказала она. — Предлагаю собрать деньги и купить ей платье!
Всем эта мысль понравилась, и все захлопали в ладоши.
Я уже собрался бежать домой и сообщить маме радостную новость, но остановился, заслышав голос Фатымы.
— Я возражаю, — заявила Фатыма. — Дворник получает зарплату, и потом, она не нищая, чтобы делать ей подарки. Она может обидеться. Я предлагаю в день праздника освободить её от работы и подежурить за неё. Я сама могу помыть нашу лестницу. А кто и снег почистит или подметёт двор.
Я не знал, как благодарить Фатыму. В самом деле, моя мама не нищая, чтобы всем двором ей собирать деньги на платье…
На следующий день, 8 Марта, весь двор трудился за мою маму. А она сама сидела дома и чуть не плакала от радости.
— Какие чудесные люди растут! — говорила она. — Сердечные люди…
Я же сидел с ней рядом и виновато моргал глазами. На дворе девочки трудились, выполняя работу моей мамы, а я, её единственный сын, сидел дома.
«Другой раз не давай честного слова, не обдумав!» — укорял я себя, пряча глаза от мамы.
Прошёл месяц с того первого весеннего дня, когда мы грелись на солнышке, сидя за сараем. Мы уже даже забыли о новости, которую принёс Искандер. Но вот как-то вечером дядя Яфай приволок большую фанерную доску и прибил её на самом видном месте.
По случаю такого диковинного явления сбежались все, кто был во дворе.
— О, тут каждого из нас вписали! — удивилась Люция.
— Масляной краской, — добавил Яша.
— Тише, ребята! — произнёс дядя Яфай. — Слушайте меня. С этого дня все вы должны писать на этой Доске отчёта свои отметки по учёбе и по дисциплине. Понятно?
Мы, хотя и не дружно, ответили:
— Понятно.
— Ясно.
Посыпались вопросы:
— А вписывать, кто будет?
— А премию дадут?
Дядя Яфай стоял между нами и улыбался:
— Это ваших мам спрашивайте. Доску доставить приказано было — доставил. Прибить приказано — прибил.
С этого дня ещё более усилился контроль над нашей жизнью.
Теперь чуть не каждый вечер около доски собирались мамы и даже папы.
— Моя Фатыма принесла восемь пятёрок и две четвёрки! — хвалилась её мать.
— С начала года у нашей Мани сорок три пятёрки! — сосчитала Манина бабушка. — Это много или мало?..
Никогда не думал, что каждая наша отметка будет иметь такое важное значение для всего двора.
Но особенно много крутились у доски девчонки.
Нам, мальчикам, доска, правду сказать, не понравилась с первого раза. Её мы ощутили как живого врага. Казалось, она всё видит и следит за нами строгими глазами.
— Таких досок нет ни в одном дворе, — говорил Яша. — Я жил в Одессе и Ташкенте, и то не было…
Ахмадей даже попытался украдкой стереть все отметки. Об этом он доложил нам за сараем.
— Совсем не стало жизни, ребята! — вздохнул он.
— Что правда, то правда, — подтвердил Яша. — Как будто в чужом доме живём.
Так сидели мы и жалели себя.
— Если б не вы, ей-богу, убежал бы! — убеждённо сказал Ахмадей. — Да где найдёшь таких друзей! Ведь мы как три мушкетёра…
— А что, это идея: стать мушкетёрами! — загорелся Яша. — Знаете, как они дружили? Им всё было нипочём. Честное слово!
— А мушкетёры были белые или красные? — насторожился я.
— Они были не белые и не красные, — неуверенно сказал Яша. — Они просто друзья.
— Нет, не просто друзья, они защищали короля! — покачал головой Ахмадей. — Даже так и назывались: королевские мушкетёры.
— Я не хочу защищать короля! — заупрямился я. Но Яша не растерялся:
— Давайте станем не просто мушкетёрами, а красными! Согласны? Красными мушкетёрами!
Я не стал возражать против того, чтобы стать красным мушкетёром:
— Красным — это можно!
Завидую я деревенским ребятам! У них природа рядом, поэтому им лучше, чем нам, городским.
Известно, и птицы больше любят сельские просторы. У нас в городе, кроме голубей, галок и воробьев, ничего не увидишь. Каждую весну мы стараемся удержать в своём дворе скворцов, но они предпочитают поля и леса нашему шумному городу. А у деревенских ребят и журавли и лебеди селятся, по ночам поют соловьи, над реками да озёрами летают чайки…
И цветы у сельских ребят лучше… Я, например, очень люблю ландыш и ромашку, а они не растут в городе.
Об этой своей грусти я не могу никому рассказать. С девчонками говорить о ромашках и соловьях мне неловко, а ребята — засмеют. Поэтому я сижу на крыше сарая и молчу. Куда ещё себя девать в такой приятный тёплый денёк!
Я слежу за тем, как проплывают белые облака. Как только на небе из-за крыши нашего дома появляется белый пушок, я начинаю считать: раз, два, три, четыре… При счёте «сорок два» облако скрывается за соседним домом.
Но вскоре мне надоедает следить за небом. Вот ведь не взял с собой кусочек разбитого зеркала, а то можно было пускать зайчика. Но спуститься с крыши — лень.
Двор пустует. Девочки ушли в театр слушать оперу «Евгений Онегин». Подумаешь, невидаль! Ребята разбрелись кто куда.
Всегда так: когда я остаюсь один, меня одолевают разные мысли. Начинаю размышлять о том о сём…
Сейчас мне хочется думать о чём-то радостном. Дома, когда нам бывает трудно, мама любит говорить:
