Ознакомительная версия.
И Пень захлопнул дверь, чтобы все, что он сказал, осталось в классе. В воздухе повисла меловая пыль. Асп сунул в рот жвачку без сахара и велел нам подсчитать, сколько осадков выпадает за год в Валенсии.
Я чувствовал себя абсолютно вымотанным.
Итальянские ботинки впитывали талый снег, а я стоял на самом солнцепеке и смотрел, как, весело посмеиваясь, расходятся по домам ребята. Я остался один. Мне было не до смеха. Пора уже было торопиться домой, а я все стоял и смотрел, прищурившись, на сверкающие лужи. Что мне делать дома? Торстенсон еще пару часов будет занят. А мама уехала в город делать прическу, потому что вечером мы собрались в гости. Перспектива остаться один на один с Лолло меня не прельщала. Вечно от нее не знаешь, чего ожидать!
Возле столовой я заметил Тину. Она шла за руку с Гитан, и ее светлые волосы блестели на солнце. Хоть я и понимал, что веду себя по-дурацки, но все же не удержался и помахал ей. Я скучал по тем прогулкам, когда мы брели рядом и не знали, что сказать. Не пойму, что она нашла в этой лыбящейся дуре? Чего она к ней так прицепилась!
Тина сделала вид, что не замечает меня.
А Габриелла, наоборот, принялась мне махать. Она шла следом за Тиной и Гитан и, видно, решила, что это я ей подаю сигналы. Расплывшись в ужасной улыбке, такой же идиотской, как и ее розовая шапка, Габриелла широкими кенгуриными прыжками направилась в мою сторону.
— Приветик! — крикнула она своим визгливым голосом, так что я вздрогнул.
Я поскорее наклонился и сделал вид, что завязываю шнурки. Вот уж с кем у меня не было охоты сейчас разговаривать! Я ведь просто хотел немного постоять и посмотреть, не объявится ли Пень.
Когда я наконец выпрямился, то встретился с белесыми глазами Габриеллы, сотней веснушек и парой улыбающихся губ.
— Приветик, — пробормотал я.
— Ждешь кого?
— He-а. Так просто стою.
— Ясно.
— Ты что, рассердился?
— С какой стати? — я старался говорить как можно беззаботнее.
— Ну, на то, что он сказал.
— Кто?
— Пень, — фыркнула она. — Вот придурок, верно?
— Еще какой!
— Так тебе все равно?
— Да плевать я на него хотел! — соврал я и сразу вспомнил, как нам было хорошо вместе. Мне и Пню. Вспомнил, как мы запихивали картошку в выхлопные трубы автомобилей, как кидали хлопушки в почтовые ящики, вспомнил наши вечные экспедиции по магазинам и полеты в космос на лифтах высотных домов.
Теперь с этим покончено. Вместо всего этого мне досталась лягушачья лапка Габриеллы. Она ухватила меня за руку.
— Ага, и я на него плевать хотела, — поддакнула она с таким видом, словно сунула в рот что-то запретное и соблазнительное.
— Хочешь, пойдем ко мне домой, можем вместе историю учить.
Вот уж заманчивое предложеньице!
— Очень жаль, — сказал я, — но мы идем в гости. Нас пригласили к директору.
— Ого! Ну, тогда в другой раз.
— Там видно будет, — сказал я и попытался высвободиться из ее хватки.
Наши руки дергались вверх и вниз, и я заметил, что Тина и Гитан косятся на нас. Наверняка Тина растолковывала подружке про мои гормоны. Еще секунда, и Гитан начнет ржать как ненормальная, подумал я. Так и вышло.
— Ну, мне пора! — буркнул я и потянул руку. — Жаль, что ты не можешь пойти со мной.
— Жаль! Вот облом! — сказала Габриелла и улыбнулась.
И я припустил что было духу.
У гимнастического зала я чуть не угодил под голубой гоночный велосипед Фредде, на багажнике у него лежал учебник по истории. Он-то, поди, не упустит свой шанс пойти к Габриелле домой позубрить даты, вон как вытаращился на ее беретку!
Я с завистью посмотрел ему вслед.
О таком велике я всегда мечтал.
Вечернее солнце, словно задница павиана, переливалось всеми оттенками красного.
Директор жил неподалеку от Манежа. Я любил гулять в тех местах, когда был маленький, там всегда было полным-полно девчонок. Мне нравился запах лошадей и выражение их морд.
Мы шли по Висмарсвэген через Хемскуген. Мама не хотела повстречать отца. И Торстенсон тоже. Он с Лолло ушел раньше нас. А мы с мамой следом. С тех пор как переехали к Торстенсонам, мы не так-то часто бывали вдвоем — я и мама. Чаще я оставался с Торстенсоном.
Я зажмурил глаза и позволил маме вести меня. Это была такая игра: когда я был маленьким, мы играли в нее втроем, если шли куда-нибудь вечером, — папа, мама и я.
— Осторожнее — край тротуара, — предупреждала время от времени мама.
А так она молчала. В темноте я слышал, как распевает в чьем-то саду черный дрозд, а на другом краю леса грохочут поезда.
Когда закроешь глаза, все звуки слышны четче. И запахи кажутся сильнее. Аромат маминых духов смешивался с запахом сожженной листвы и сигарет Торстенсона.
Запахло лошадьми, значит, мы добрались до директорского дома.
— Боже! — пробормотала жена директора, когда мы гуськом вошли в их квартиру. — Трудно поверить, что это тот же самый мальчик!
Она не видела меня с того самого дня, когда я напился и боднул ее своей коротко остриженной черепушкой. Теперь я от этого воздержался. На мне уже не было моей старой футболки с Элвисом. Я вырядился в пиджак и был тщательно причесан.
— И правда, — согласился директор, разглядывая меня.
— Да это совсем и не он, — пошутил Торстенсон. — Этого вы никогда не видели.
Он вертел меня в разные стороны, и глаза его сияли от гордости.
— Прекрати, — сказала мама и отвела его руки. — Ясно, что он тот же самый.
Она обняла меня за плечи. И мы все пошли вверх по лестнице в столовую, где был накрыт стол. Мама накрасила губы той самой помадой, которую я подарил ей на Рождество. Живот у нее уже заметно выпирал. И щеки округлились, словно брали пример с живота. Я подумал, что ей это идет.
Мы уже поели. Пока все жевали, Торстенсон продолжал развлекать директора и его жену историями о моем неблагополучном детстве. Его хлебом не корми, дай пораспространяться о том, как я настрадался. Он радостно рассказывал про то, как я укусил его в живот при нашей первой встрече. И представлял это так, будто я настолько изголодался, что набрасывался на покупателей в магазине: якобы пытался их съесть.
Мама попросила его прекратить. Ничего такого ужасного на самом деле не было, сказала она. Но Торстенсону это не понравилось. Ему-то хотелось представить меня как свое собственное достижение.
И вот я стою у стеклянного шкафа в директорской гостиной. Внутри полным-полно куколок в народных костюмах. Все они таращатся прямо перед собой пустыми глазами и все такие же гладко причесанные, как и я. Но я смотрю не на них. Я смотрю на само стекло, в котором отражаются Торстенсон и директор.
Они уселись друг напротив друга в кожаных креслах и переговариваются вполголоса.
Мама и директорская жена осматривают дом, любуются всякими маленькими вещичками. У директорской жены на них пунктик. Может, она сама мечтала быть такой маленькой, как фарфоровая куколка с хрупкими пальчиками, а выросла вон какой здоровенной, словно дискобольша из Восточной Европы.
Лолло сняла с полки одну из директорских толстенных книг и делала вид, что проглатывает ее с рекордной скоростью, пока директор и Торстенсон перемывали мне косточки. А о чем им еще разговаривать?
— Он боролся, как маленький зверек, — расписывал Торстенсон.
— Да, его учитель рассказывал, — кивал директор. — Он на него не нахвалится. Если даже половина из его похвал правда, этот мальчик — настоящее чудо. Пока он еще отстает по некоторым предметам, но это не удивительно.
— Разумеется, — соглашался Торстенсон. — Но все же — что скажешь? Разве это не фантастическое преображение?
— Да, — кивал директор. — Если он так же хорошо справится в понедельник с опросом по естествознанию, то я признаю: ты выиграл пари.
Потом они умолкли. Вернулись мама и директорская жена, а я все думал о том, что они сказали. В понедельник все решится! Я отвернулся от стеклянного шкафа, и тут подошел директор и положил руку мне на плечо.
— Ну вот, Лассе. Интересно, кто из тебя вырастет? Ты проявляешь такие удивительные способности.
— Велогонщик, — ответил я.
Я всегда мечтал об этом, с тех самых пор как мы с папой побывали на велотреке. Я стоял там, раскрыв рот, и следил, как велосипедисты проносятся мимо в мелькании педалей, рулей и ярких футболок. Потом папа раздобыл мне на помойке старый гоночный руль, и я приладил его к своему древнему обшарпанному велику.
Я гонял под дождем по Стуребю, Альвше и Эребю, пока ноги не стали мягкими, словно лапша, а моя полосатая майка лидера не покрылась на спине глиняной коростой. Но восхищенный рев воображаемых зрителей прервал мамин властный голос: она увидела, на кого я стал похож.
Профессиональный велогонщик — что может быть лучше?
Но, кажется, у взрослых было другое мнение. Они покатились со смеху. Только Лолло надулась, как всегда, когда на меня обращали слишком большое внимание.
Ознакомительная версия.
