со связанными руками.
Зина привстала на цыпочки, осторожно приоткрыла форточку, и сразу в комнату ворвался резкий крик офицера:
— Спрашивайт ещё раз: кто знайт партизана и кто знайт этот старик?
Толпа замерла.
— Кто тебя посылайт? — крикнул офицер Ивану Фридриховичу.
Иван Фридрихович стоял прямо, лицо его было сурово и неподвижно. Только лёгкая седая прядка волос колыхалась от порывов ветра.
— Считайт три!.. — взвизгнул офицер. — Кто тебя посылайт Любезна?.. Раз!
Офицер раздражённо хлестнул перчаткой по своим сапогам, потом ещё и ещё раз.
— Вешайт! — закричал офицер. — Именем германской армии — вешайт!
На Ивана Фридриховича сзади навалились жандармы, и в это время он что-то сказал по-немецки.
— Люди русские, советские люди! — обратился ко всем Иван Фридрихович. — Наверное, многие из вас знают меня. Да, я немец. Но я сказал сейчас фашисту: я советский человек, а они палачи и фашисты. Так бейте же их, люди!..
И снова сказал что-то по-немецки. Офицер выхватил пистолет.
Зина отпрянула от окна и услышала два — один за другим — выстрела.
Опрометью бросилась она в подвал и выволокла мешок. Накинула пальто, платок и выскочила во двор.
«Сейчас, только сейчас! — сказала она себе. — Там, на площади, наверное, все солдаты, которые есть в посёлке. Пока они разберутся, я уже буду за оврагом. Только скорее, скорее!..»
Сколько она ползла с тяжёлым мешком, Зина не помнит. Давно уже стемнело, холод прожигал насквозь. Пальто и мешок намокли, были покрыты грязью. Но особенно жгло руки, изрезанные колючими комьями снега. Зина выбилась из сил. И вдруг услышала голос Серёжи:
— Зишь, вставай! Это я… Это мы…
Открыла глаза и увидела над собой Серёгу и Калачёва.
— Одна? — спросил Калачёв, прижимая закоченевшую Зинаиду к своей груди.
Зина, уткнувшись в тёплый мех калачёвского полушубка, громко зарыдала…
«ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОДЕРЖАТЬСЯ!»
Положение в районе с каждым днём становилось всё опаснее. Ефрейтор, которого взяли под Любезной, рассказал: переброшены гарнизоны из Жуковки и Дубровки, чтобы захватить или зажать в кольцо Дедково.
— Видал, какие храбрецы? — сказал Калачёв Михаилу Алексеевичу, корреспонденту из Москвы. Или «захватить», или на крайний случай «взять в кольцо»! Понимают, что мы крепкий орешек. Ты уж так и передай на Большой земле командованию: пусть бьют их крепче на фронте. А мы не отдадим фашистам город. Дудки!
Михаилу Алексеевичу вышел срок улетать на Большую землю. Надо было доставить в Москву статью для газеты о партизанском крае и отвезти миллион двести тысяч рублей, собранных для танковой колонны.
Калачёв, прощаясь с Михаилом Алексеевичем, вручил ему два больших рюкзака, в которых аккуратными пачками лежали деньги и облигации.
— Сдашь в Москве всё это в Госбанк, — сказал Калачёв, — вместо расписки пришлёшь газету со своей статьёй. И проследи, чтобы один танк — очень хочется — назвали «Партизан Василий Ревок», а второй — в память об Иване Фридриховиче.
Они обнялись. Михаил Алексеевич, взвалив на спину драгоценный рюкзак и подхватив автомат, вышел за дверь.
Корреспондента поджидал партизан, который должен был сопровождать его до аэродрома и донести второй мешок. И ждал Коля, которому никто не поручал провожать Михаила Алексеевича.
Михаил Алексеевич сразу догадался о намерениях Матрёнина и, потрепав его по обросшей голове, сказал:
— Ну что ж, пойдём, если ты свободен!
Солнце светило ярко и щедро. Снег сошёл, и только кое-где под разлапистыми ёлками прятались сугробы. Но и им уже никуда не деться от всё жарче и жарче припекавшего солнышка.
После разговора с Краюшиным о берёсте, на которой когда-то писались книги, Коля нередко уходил в берёзовую рощу. Он осторожно подсекал кору. Нет, он делал это не только затем, чтобы напиться сладкого и освежающего берёзового сока, но и чтобы проверить, готова ли кора.
Коля попросил у доктора Антохина разрешения покопаться в его библиотеке и нашёл то, что искал, — книгу о деревьях. Там было сказано, что по ранней весне кора берёзы наиболее эластична, не ломается, не рвётся. Поэтому-то в эту пору её и заготовляют. Берёста состоит из тонких, гладких полупрозрачных слоёв. Из неё гонят дёготь, делают корзины, короба и туеса, употребляют для изоляции строений от сырости.
Но о том, что на берёсте можно писать, не было сказано. Коля расстроился, но тут взгляд его упал на книгу с золотыми буквами на корешке. Это был «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Эфрона, изданный в 1891 году.
В одном из томов Коля нашёл слово «берёста». В статье было всё, что он уже знал о берёзовой коре. Но заканчивалась она так: «…У нас на севере берёста употреблялась вместо писчей бумаги. В Императорской Санкт-Петербургской публичной и Парижской национальной библиотеках хранятся некоторые рукописи на берёсте».
«Краюшин не мог ошибиться! — обрадовался Коля. — Он знает всё на свете».
В этот же день Коля вырезал не очень широкую полоску берёсты и принёс её в типографию. Взял в руки верстатку.
Что же он наберёт? Стихи? Какую-нибудь небольшую статью?
Из клеток наборной кассы на него смотрели строчные и прописные — заглавные — буквы. Он привык при наборе заменять прописными литерами названия населённых пунктов, фамилии командиров и партизан. Ввиду военной тайны! Но этот способ для его затеи не годился. Он вспомнил, что радисты, прежде чем передать радиограмму на Большую землю, зашифровывают её секретным кодом при помощи цифр. А как, он, конечно, не знал. Ничего, он изобретёт свой шифр и засекретит своих друзей Серёгу и Зину, пусть о них когда-нибудь узнают все люди на земле!
Так и сделал Коля. И теперь, провожая Михаила Алексеевича, он решил передать корреспонденту свою берёсту.
Когда углубились в лес, провожатый сказал:
— Отдохните, товарищ корреспондент, немного, а я проскочу за полянку, посмотрю, что и как… Отсюда до аэродрома рукой подать.
— Значит, уезжаете, — вздохнул Коля.
— Уезжаю, Коля, — тоже почему-то вздохнул корреспондент.
— Возьмите вот на память. — Коля протянул Михаилу Алексеевичу кусок берёсты, на которой были чётко напечатаны какие-то цифры.
Михаил Алексеевич развернул свиток.
— Ничего не понимаю. Сплошная бухгалтерия. Что за шарада?
— А это шифр, Михаил Алексеевич, — объяснил Коля. — Семь, девять, одиннадцать, девять. Седьмая какая по счёту буква в алфавите? Ж. Девятая — И. Одиннадцатая — Л. И снова девятка — И. Получается слово «жили». «Жили в Дедкове в тылу врага партизаны Сергей Вавилов и Зинаида Говоркова» — вот что тут написано.
— Разве только двое хороших ребят в Дедкове? — спросил корреспондент.
— Почему же? — смутился Коля. — Но о них люди должны знать в первую очередь.
