Учительницы Галин Петровны было что-то не видать, зато Мишанин отец, откуда ни возьмись, очутился рядом с теткой Федотьевной и весело помахал Мишане.
А Васька Грузчик подошел к Гусю и сказал:
— Здорово, Гусь! Вижу, чего ты сюда заявился со своей ватагой! Хочешь тут какого-нибудь шороху наделать, правильно я догадался? Но только напрасно ты трудился, шел: придется тебе это дело отставить до другого разу…
— Эт-то почему? — по-петушиному вскинул голову Гусь.
— Да потому вот… — И, склонившись к Гусю, Васька грозно спросил: — Ты меня знаешь?
— А как же, Вась, кто же тебя не знает…
— Ну вот… — оскалился Васька. — Хочешь смотреть — смотри… Сядь вот, на травке, и смотри… Вон хорошее, место — вы, хлопцы, рассаживайтесь, не стесняйтесь… А будешь не давать спектакль показывать…
Он опять склонился к Гусю и грозно прошептал:
— Удушу! Понял? Понял, говорю?
— Понял, — ответил Гусь и скромно сел на землю.
Притихшие разбойники расположились вокруг него.
Колюнька съежился, втянул голову в плечи и тоже присел, испуганно моргая. Он незаметно выкинул из кармана камень, а палку положил рядом и все тихонько отсовывал ее подальше, а потом и вовсе пересел от нее в другое место.
— Ладно, поглядим малость, чего они тут будут ломаться… — пробурчал Гусь для успокоения своих подчиненных.
Скоро Васька Грузчик опять подошел и миролюбиво попросил:
— Эй, Гусь, ты лучше присматривай-ка тут за порядком, а то мне некогда!
— Это я могу! — обрадовался Гусь и, взяв Колюнькину палку, приступил к наведению порядка, расхаживая среди зрителей и тыча палкой тех, до кого не мог дотянуться рукой: — А ну, давай у меня сидеть смирна-а!.. А ну, попробуй у меня кто баловаться! Не болтай ты, косой, ногами своими грязными, пока я тебе другой глаз не поправил! А ты, голова клином, куда огрызок кидаешь? Подними, пока я его тебе за шиворот не запихнул! На базар пришел — огрызки тут кидать? Мишань, тресни вон того, сопатого, в картузе, чего он все копошится, покоя ему нету?..
В это время откуда-то с хохотом и гиком явилась еще одна неизвестная малочисленная шайка и сразу начала высматривать, что бы ей такого натворить.
Гусь подошел к их вожаку и, ни слова не говоря, дал ему по голове.
— Ты что, саб-ба-ака! — взвыл тот, схватившись за ушибленное место, а Васька Грузчик крикнул от ворот:
— Эй, Гусь, так нельзя!
Гусь с недоумением уставился на него, и Васька пояснил:
— Надо добром…
Гусь кивнул и обратился к побитому:
— Садитесь, располагайтесь, вот местечко!.. А если пришел мешать, то… ты меня знаешь?
— Знаю я тебя, гусиная морда, папомню!..
— Тихо! — показал кулачище Гусь. — Присаживайтесь, располагайтесь, не стесняйтесь! Кто пошевелится — удушу!
Однако на таких условиях чужая шайка не пожелала смотреть спектакль и с угрозами удалилась, а Васька сказал Гусю:
— Нет, так не выйдет… Прекрати, сядь. А то самого прогоню!
— А что? Гляди, какой порядок: никто не пикнет!..
— От такого порядка все остальные зрители разбегутся. Сиди, смотри, ничего не делай…
— Как хочешь… — скромно пожал плечами Гусь. — Я думал, как лучше…
Вместе со своими подчиненными он уселся впереди самого первого ряда и принялся смирно смотреть на ворота, за которыми слышались возгласы и суета.
Но вот ворота открылись, и спектакль про Волка-разбойника начался.
На сцене-дворе изображалась какая-то полянка или лужайка, посреди которой торчал пень, а сбоку росло дерево.
Трава была настоящая, и дерево настоящее — антоновская яблоня, многим зрителям очень даже знакомая, а пень был откуда-то принесен и поставлен так, что можно подумать, будто он все время тут находился.
На дереве сидела девчонка, одетая в птицу, и представляла кукушку, потому что все время кричала «ку-ку» — очень похоже, а под деревом стоял, задумавшись, журавль с голыми, тонкими и длинными ногами, длинным бумажным носом, босой, но в большущих картонных очках.
— Глянь, журавль! — громко заржал Гусь при виде журавля, но из ворот выглянул Васька, и он смолк, сделав вид, что сильно заинтересован зрелищем.
— Я журавля знаю! — радостно сообщил Лаптяня. — Это Жорка! Я с ним в пионерлагере вместе был! Длиньше и тоньшей его никого нету! Хорошего они журавля нашли. А кукушка не такая: у ней полосы поперек!..
Затем раздалось страшное рычанье, от которого Колюнька вздрогнул и начал, не мигая, смотреть на сцену.
Выскочил Волк в страшной волчьей маске, с костью, торчащей из пасти, в лохматой вывороченной шубе. Рыча, он принялся носиться по сцене, потом прилег, свернувшись, на пеньке.
У Волка были широкие, как у Васьки Грузчика, плечи, и Гусь изо всей мочи зааплодировал и заорал:
— Вася! Ура! Давай, давай!
Волк привстал, повернулся к Гусю и укоризненно покачал головой, ничего не оказав, возможно, оттого, что рот был занят костью, но Гусь понял и притих.
Потом появились Заяц и Зайчиха с ушами и даже хвостиками.
Колюнька счастливо рассмеялся — так понравились ему зайцы!
Сначала зайцы робко выглядывали из-за куста сирени, Кукушка манила их к себе под дерево, но они не шли, пока Волк совсем не скорчился и не замолк: не то помер, не то заснул. Тогда зайцы осмелели и перебежали под дерево.
— Ниночка наша зайчиху-то представляеть, — сказала Мишаниному отцу тетка Федотьевна. — Деловая девка, бядовая, чисто прахтикантка! Намедни мне встрелась: я, грит, бабушка, играю зайчиху! Вот табе и Николашка!
Встав над Волком, Зайчиха звонким голосом принялась, декламировать:
Что волки жадны, всякий знает!
Волк, евши, никогда костей не разбирает!
Зато на одного из них пришла беда:
Он костью чуть не подавился!..
Тетка Федотьевна обернулась к зрителям и, показывая; большим пальцем на Николашку, одобрительно сказала:
— Ишь!
Мишаня подтолкнул Глеба:
— Твоя! А ты говоришь, обдурил!..
Глеб молча и важно кивнул, со вниманием следя за игрой Николашки.
Зато Роза и Лариска начали всячески показывать свое презрение к Николашке, считая, что она никуда не годная артистка: пожимали плечами, кривили губы, фыркали и пересмеивались.
Дальше Волк опять вскочил, зарычал, испугав зайцев и Колюньку, но заметил Журавля и начал показывать на кость, знаками предлагая вытащить ее. Все объяснила с дерева Кукушка:
По счастью, близко тут журавль случился,
Вот кой-как знаками стал
Волк его манить
И просит горю подсобить!..
Дальше Журавль вытащил кость, а Волк, как известно, вместо благодарности хотел его съесть, но раздумал и не съел.
Журавль благополучно скрылся и больше не показывался, только раз промелькнул в глубине двора, уже в брюках, без клюва и без очков.
Лаптяня не удержался, чтоб не помахать ему с криком:
— Жорка! И я тут!
Но Журавль сделал вид, что не заметил.
На его место вышел Ягненок, и дальше все пошло по басне «Волк и Ягненок».
Зайцы в ней почти не участвовали, только сидели за кустом и дрожали от злодейства Волка.
Ягненок оказался хорошим знакомым Колюньки, каким-то Фрицем, и Колюнька сильно за него переживал, но, к его удовольствию, Волк Ягненка не съел, как ожидалось, а сам попался охотникам и после разных уловок, к которым прибегал для спасения своей жизни, был в конце концов застрелен из настоящего ружья.
Ворота закрылись, и зрители стали расходиться.
Многие остались, чтобы повидать артистов в обычной обстановке и побеседовать с ними.
Колюнька остался дожидаться Ягненка и всем рассказывал:
— Мы с ним ходили на Полевую — дразнить индюка! Индюк там живет. Скажешь ему: «Индий, индий, красный нос, поросеночка унес!» Он про поросеночка не любит, чтоб ему говорили, сразу красную, соплю выпускает: гурлы, гурлы! А как скажешь: «Индю в городе поймали, красны сопли оторвали!» — так и побежит за тобой, чтоб клюнуть! Мы сколько раз с Фрицем ходили… и ни разу нас индюк не догнал!..
Мишане и Глебу пришлось возвращаться вместе с Мишаниным отцом, теткой Федотьевной и Аккуратистовой матерью. Гусь и Братец Кролик плелись следом.
— Ну до чего чудесную пьеску разыграли! — восторгалась тетка Федотьевна. — Я этих пьесков в нардоме переглядела прямо массу и скажу откровенно: актрискам приезжим наша Николашка ни на вот толечкя ни уступить!..
— Чепуха! — вмешался в разговор Гусь. — Подумаешь, важность! А Николашке — слабо!
— Заяц не похож, — поддержал его Братец Кролик. — Он прыгает боком, и уши у него не такие длинные. Я зайца в несколько раз лучше могу сыграть!..
Братец Кролик еще больше округлил свои круглые глаза, задвигал длинной верхней губой, поджал руки и вытянул шею, будто это заяц привстал на задние лапки.
— Ах, беси! — восхитилась тетка Федотьевна и посоветовала: — Вы, рябяты, туды и проситеся!.. Аи вы хужея? Да вы будете поудалей!
