Они поболтали еще некоторое время, а потом Сара напомнила Эрменгарде, что ей нельзя оставаться в Бастилии всю ночь и нужно потихоньку спуститься с лестницы и лечь в постель.
Глава Х
Джентльмен из Индии
Путешествия Эрменгарды и Лотти на чердак представляли немалую опасность. Девочки никогда не знали наверное, застанут ли они там Сару, и, кроме того, мисс Амелия довольно часто обходила спальни по вечерам, чтобы убедиться, что все воспитанницы легли спать. А потому Эрменгарда и Лотти редко навещали Сару, и она вела одинокую жизнь.
Внизу она чувствовала себя еще более одинокой, чем у себя на чердаке. Когда она шла по улице с корзиной или свертком и ветер старался сорвать с нее шляпу, а дождь пробирался к ней в башмаки, она еще сильнее чувствовала свое одиночество среди окружающей ее толпы.
Когда она была принцессой Сарой и каталась в хорошеньком экипаже или гуляла в сопровождении Мариетты, многие, взглянув на ее живое светлое личико и красивый костюм, оборачивались и провожали ее глазами. Счастливый, хорошо одетый ребенок всегда обращает на себя внимание; бедные же и оборванные дети неинтересны, и потому никто не смотрит на них и не улыбается им.
Никто не смотрел теперь на Сару. Она стала расти очень быстро, а так как ей приходилось донашивать свои коротенькие старые платья, то у нее был очень странный вид. Она и сама знала это. Иногда, проходя мимо зеркального окна магазина и мельком увидав себя в нем, она внутренне смеялась; иногда же лицо ее вспыхивало, и она, закусив губы, ускоряла шаг.
Вечером, проходя мимо домов, в которых уже были зажжены лампы, Сара часто останавливалась. Так приятно было смотреть в окна на хорошенькие уютные комнаты, на людей, сидящих около камина или вокруг стола, и придумывать разные вещи про них!
По соседству со школой мисс Минчин жило несколько семейств, с которыми Сара коротко сближалась — в воображении. Особенно интересовала ее жившая напротив школы Большая семья, как она ее называла. Семья эта состояла из восьми человек детей, здоровой, румяной матери, здорового, румяного отца, здоровой, румяной бабушки и нескольких слуг и служанок. Дети то отправлялись гулять в сопровождении веселой няни, то ездили кататься с мамой, то бежали вечером к двери встречать своего папу и прыгали около него, и стаскивали с него пальто, и рылись у него в карманах, отыскивая лакомства, то смотрели из окон детской и болтали, смеясь и подталкивая друг друга. И что бы они ни делали, на них всегда приятно было глядеть.
Сара полюбила их и дала им всем имена, взятые из книг — очень романтические имена — и фамилию Монморанси. Хорошенькая толстенькая малютка в кружевном чепчике получила имя Этельберты Бошань Монморанси, девочка постарше — Виолетты Шолмондери Монморанси, а маленький мальчик с пухленькими ножками, только что начинавший ходить, — Синди Вивиана Монморанси. Затем шли Лилиана Эванжелина Мад Марион, Розалинда Глэдис, Гюй Кларенс, Вероника Юстес и Клод Гаральд Гектор.
Раз вечером случилось очень забавное происшествие, хотя в одном отношении в нем, может быть, и не было ничего забавного.
Подходя к дому Монморанси, Сара увидала, что около него стоит карета. Должно быть, дети собирались ехать куда-нибудь в гости. Вероника Юстес и Розалинда Глэдис в коротеньких белых платьях садились в карету, а пятилетний Гюй Кларенс только что вышел из дому. Это был прелестный мальчик с голубыми глазами и золотистыми кудрями. Сара забыла о своей корзине, о своем обтрепанном платье и остановилась полюбоваться на него.
Это было во время рождественских праздников. В последние дни маленьким Монморанси часто рассказывали разные истории о бедных детях, у которых нет ни папы, ни мамы, которым никто не кладет накануне Рождества игрушки в чулки и которые голодают и зябнут без теплой одежды. Но все эти рассказы кончались обыкновенно очень счастливо. На сцену всегда являлись какие-нибудь добрые люди — часто маленькие мальчики и девочки — и давали бедным детям деньги, или делали им великолепные подарки, или же звали их к себе и угощали вкусным обедом.
Одна из таких историй растрогала Гюя Кларенса до слез в этот самый день, и он горел желанием найти какого-нибудь бедного ребенка и, вручив ему весь свой капитал, заключающийся в сикспенсе[4], снабдить его средствами на всю жизнь. Целого сикспенса хватит на все.
Этот самый сикспенс лежал у Гюя Кларенса в кармане, когда он шел по красному коврику, положенному от подъезда до экипажа. И в ту самую минуту, как Розалинда Глэдис вошла в карету и подпрыгнула на сиденье, чтобы пружины подбросили ее вверх, он увидал Сару, которая стояла на тротуаре в обтрепанном платье со старой корзиной в руке и пристально смотрела на него.
Гюй Кларенс подумал, что у нее такие глаза потому, что она давно не ела и ее мучит голод. Он не знал, что ее мучит не голод, а страстное желание любви, ласки и такой же счастливой жизни, какую вел он, что ей хотелось обнять и поцеловать его. Он видел только, что у нее большие глаза, худое лицо и тонкие ноги, бедная одежда и корзина в руке. А потому он вынул свой сикспенс из кармана и подошел к ней.
— Вот тебе, бедная девочка, — сказал он. — Это сикспенс. Возьми его.
Сара вздрогнула и тут только поняла, что похожа на тех бедных детей, которые в прежнее время часто останавливались на тротуаре, чтобы посмотреть, как она сядет в экипаж, и которым она давала деньги.
Сара вспыхнула, потом побледнела и почувствовала, что не может взять сикспенс у этого милого мальчика.
— Нет, нет, — сказала она. — Благодарю вас. Я не возьму его.
Ее голос и манеры были так непохожи на голос и манеры уличных нищих, что Вероника Юстес (ее настоящее имя было Дженет) и Розалинда Глэдис (которую звали Норой) высунулись из кареты, чтобы лучше слышать.
Но Гюй Кларенс не желал терять такой удобный случай оказать благотворительность и всунул свой сикспенс в руку Сары.
— Нет, возьми его, — твердо сказал он. — Ты сможешь купить себе чего-нибудь поесть. Ведь это целый сикспенс.
Он смотрел на Сару с такой добротой и состраданием, что она решила взять деньги: она поняла, что своим отказом огорчила бы его до глубины души. Гордость в этом случае была бы жестокостью. И Сара отодвинула в сторону свою гордость, хотя надо сознаться, что щеки ее вспыхнули.
— Благодарю вас, — сказала она. — Вы добрый, добрый, милый мальчик!
Гюй Кларенс весело вскочил в карету, а Сара пошла своей дорогой. Она старалась улыбаться, но на глазах у нее были слезы. Она знала, что выглядит бедной и плохо одетой, но не думала, что ее можно принять за нищую.
Когда карета Большой семьи поехала, дети оживленно заговорили.
— Ах, Дональд! (так звали по-настоящему Гюя Кларенса), — взволнованно воскликнула Дженет, — зачем ты дал этой девочке свой сикспенс? Она, наверное, не нищая!
— Она говорила не так, как говорят нищие, — добавила Нора, — да и по виду она не похожа на нищую.
— И она не просила милостыни, — сказала Дженет. — Я так боялась, что она рассердится на тебя. Бедные люди всегда обижаются, если их принимают за нищих.
— Она не рассердилась, — сказал, хотя и несколько сбитый с толку, но все-таки довольно твердо Дональд. — Она улыбнулась и назвала меня добрым, добрым, милым мальчиком. И я был добрым мальчиком! — прибавил он. — Я отдал ей целый сикспенс!
Дженет и Нора переглянулись.
— Нищая никогда не сказала бы этого, — решила Дженет. — Она сказала бы: «Благодарю вас, маленький джентльмен», — или: «Благодарю вас, сэр», — и, может быть, сделала бы книксен.
С этих пор Монморанси начали интересоваться Сарой не меньше, чем она ими. В окнах детской всегда появлялись головы, если она проходила мимо, и вся семья часто говорила о ней, сидя у камина.
— Эта девочка — служанка в школе, — сказала как-то Дженни. — Она, должно быть, сирота, и у нее совсем нет родных. Но она не нищая, хоть и очень бедно одета.
После этого дети стали звать Сару «Бедная-девочка-но-не-нищая». Это было очень длинное имя, и звучало оно весьма странно, когда младшие дети говорили его быстро.
Сара провертела в сикспенсе дырочку и, продев в него узенькую ленточку, надела его на шею. Она полюбила семью Монморанси еще больше — полюбила еще больше и всех, кого могла любить. Привязанность ее к Бекки становилась все сильнее; своих маленьких учениц она горячо полюбила и с нетерпением ждала уроков французского языка, которые давала им два раза в неделю. Малышки платили ей такою же привязанностью, и, когда она приходила в класс, все они окружали ее и каждая старалась встать рядом с нею и вложить свою маленькую ручку в ее руку. И эта любовь детей радовала ее.
Воробьев Сара приручила. Когда она высовывалась из окна и звала их, они тотчас же слетались на крышу, чтобы поболтать с ней и поклевать крошек. А с Мельхиседеком она так сдружилась, что он иногда приводил с собою миссис Мельхиседек или кого-нибудь из детей. Сара иногда даже говорила с ним, и ей казалось, что он понимает ее.
