«Так мне и надо! – мстительно подумала она. – Я – никто, ноль, ничтожество. Я не умею ни дружить, ни любить. Никому я не нужна. Я всем отвратительна. Даже самой себе». И Олеся расплакалась.
«Шерлок – Агате: я освободился! Где вы? Есть информация! Приходите!»
«Шерлок – Агате: почему не отвечаете? Почту надо проверять! Ладно, шлю смс, если вы так заболтались».
«Шерлок – Агате: я тебе послал пять смс и три раза звонил. Что происходит? Миледи сказала, что она дома, Ватсон – что она тоже. А ты где?»
«Шерлок – Агате: Агата! Вы проваливаете задание – возьмите себя в руки! Нам без вас никак! Я знаю, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ. Требуется все обсудить».
«Шерлок – Агате: Агата! Выходите на связь немедленно! Я приказываю!»
«Шерлок – Агате: Олеся, что-нибудь случилось? Напиши, перезвони или зайди ко мне. Я всегда готов тебе помочь».
На седьмом писке имейл-агента Олеся сдалась и села проверять почту. И прочитала все сообщения разом. А потом включила мобильный и прочитала эсэмэски. И ей стало стыдно-стыдно-стыдно. А еще она поняла, что у нее есть один самый-самый настоящий друг. Хотя почему «один»? Или почему «друг»?..
«Агата – Шерлоку: я – отвратительна».
«Шерлок – Агате: с чего ты это взяла? Ты – замечательная девчонка!»
«Ваня! Мне это сказал один человек! И я сама это знаю! Это все видят. Я обидела Ташку, я обидела Веру! Я – ничтожество. Я недостойна вашей дружбы».
«Олеся, какая чушь! Ни Ташка, ни Вера на тебя не обиделись. Они ушли, потому что поняли, что ты устала и хочешь побыть одна. ОНИ МНЕ САМИ ЭТО СКАЗАЛИ. Мы все тебя очень любим и ценим. Ты – наш друг. Почему бы тебе, кстати, не зайти к своему тоже, надеюсь, другу на чашечку кофе?»
«Нет, Ваня, прости, я не могу. Давай я зайду завтра?»
«Хорошо, как скажешь. Буду ждать. Не грусти!»
Олеся сама не знала почему, но общаться с Ваней ей не хотелось. Переписываться она с ним могла, а общаться… Ваня был такой милый, такой добрый, но… Но это был Ваня. Просто Ваня. А не парень ее мечты.
– Олеся, ты обедать будешь? Иди давай, а то уже ужинать скоро. Сколько можно без дела за компьютером сидеть? – В комнату заглянул папа, и пришлось идти на кухню.
А потом Олеся сидела и размышляла над тем, стоит ли ей писать или звонить Ташке и Вере и извиняться. Точнее, в том, что писать и звонить надо, она не сомневалась, но делать это ей было боязно. А вдруг они на нее все-таки обиделись? А вдруг они решили с ней больше не дружить? Ведь получилось так, что у Веры она увела Ваню, а у Ташки… А у Ташки она никого не уводила. Но писать все равно было страшно…
Из подобных безрадостных размышлений Олесю вывела эсэмэска. Она посмотрела на дисплей и попыталась понять, радоваться ей или нет. Это проявился Антоневич: «Олеся, пойдем прогуляемся с Керри. Жду тебя у подъезда через полчаса».
С детективным агентством ничего не вышло: собака нашлась, а они все поссорились. Так, может, хоть с любовью получится? – подумала Олеся. «Надо пойти проветриться», – уговорила она сама себя.
Антоневич снова болтал о собаках, слонах, дельфинах и прочей живности. Сообщил ей массу занимательных фактов. Рассказал пару смешных историй из жизни Керри. В общем, беседа выходила интересной. Если, конечно, не считать того, что Олеся почти все время молчала, а если и говорила что-нибудь, то это были только «ага», «угу» и «как интересно!».
Она шагала рядом с ним и чувствовала какое-то новое волнение. И думала о том, что так оно, наверное, и бывает, когда ты идешь рядом с парнем, со своим парнем, и вы разговариваете, и ты при этом знаешь, что потом он проводит тебя до подъезда и… И поцелует. Хотя, если честно, Олеся почему-то не вполне была уверена, что Антоневич собирается еще раз ее целовать.
С ней происходило что-то странное. То ей было страшно, что он как-то уж слишком по-дружески треплется рядом с ней, да еще на такие дурацкие темы, как слоны и дельфины, а потому однозначно целовать ее не собирается. То, наоборот, ей было страшно, что целовать он ее собирается, а треплется специально просто так, чтобы она расслабилась. Вся проблема была в том, что она понятия не имела, как должны происходить свидания. И свидание ли это вообще. Он ведь не в кафе ее пригласил, как, например, Виталик, а погулять с собакой. Романтично это или нет, Олеся понять не могла, а потому шла, волновалась и мучилась.
– Смотри, сейчас я тебе покажу, что умеет моя собака! – радостно огорошил ее Антоневич. – Керри, ко мне. Хорошо. Стоять. Лежать. Сидеть. Дай лапу. Ермолаева, попроси у нее лапу! – Олеся попросила, Керри лапу подала. – Вот видишь, какая она умная! А еще смотри, – он поднял со снега палку, – апорт! Принесла! Молодец, моя девочка хорошая.
– Слушай, а правда меня в классе считают серой мышью? – вдруг неожиданно для себя самой спросила Олеся.
– Тебя? Мышью? В классе? – Антоневич явно не ожидал такого вопроса. – С чего ты взяла?
– Не знаю, мне так кажется…
– Я тебя такой не считаю. В смысле, мышью. А почему ты спрашиваешь?
– Я же сказала, мне так кажется.
– А-а.
– Я ведь ни с кем не общаюсь. Ты же сам спрашивал, почему я ни с кем не общаюсь. А я не общаюсь, потому что стесняюсь. Потому что я – серая мышь, – Олеся выпалила это, и ей стало легче. – Или нет?
– Нет, конечно. Да и чего стесняться? У нас все в классе хорошие ребята. Ты же с Анькой Макаровой за партой сидишь. С ней бы дружила, что ли… – Антоневич явно не знал, что сказать и как отделаться от этого разговора.
– Мне неинтересно с ней общаться.
– Ну кто-то ведь тебе в классе нравится.
– Ты, – Олеся почему-то решила, что она должна так сказать.
– Я? Ну… это, в смысле, мне приятно.
Олесе очень хотелось прояснить прямо сейчас, что теперь между ними: они дружат или встречаются? Но она постеснялась. И сама перевела разговор на другую тему:
– Да, ты, наверное, прав, я сама не смотрю по сторонам, зациклилась на своей депрессии, а в классе наверняка есть много интересных людей.
– Это точно! Давай вылезай из своей депрессии. Парням девчонки-буки не нравятся. Будь веселее. Вчера ты гораздо веселее была.
– А как я могу быть веселее, когда мне грустно? – не отставала Олеся.
– Когда тебе грустно, мне тоже грустно. – Антоневич опустил глаза, а потом резко пнул палку, которую он кидал собаке и которую она по команде принесла назад.
Тут же откуда-то из кустов вылетела Керри, и через минуту палка снова лежала у его ног.
– Ну вот… Молодец.
«Когда мне грустно, ему грустно! – стучало в висках у Олеси. – Он меня любит!» Вдруг и двор, в котором они стояли, и дома рядом, и деревья в снегу – все ей показалось таким красивым, таким сказочным и романтичным. Она заметила, что идет мелкий снег, и в свете фонарей он искрится и кажется колючим, а когда падает на подставленную ладонь – оказывается мягким и мокрым.
– Керри, Керри! – позвал Антоневич куда-то рванувшую вдруг собаку, а потом обернулся к Олесе: – Пошли ближе к дому, что ли?
– Мне так не хочется завтра в школу… – тихо прошептала Олеся.
Ей хотелось сказать, что ей не хочется, чтобы наступало завтра, чтобы заканчивалось сегодня, чтобы еще постоять с ним под снегом.
– Да, до каникул еще далеко, – согласился Антоневич, не почувствовав, к чему она клонит.
– Я не про каникулы…
– А, ты про свою депрессию? А я тебе говорю: кончай это. Что ты как не родная? Приходи завтра в чем-нибудь ярком, не знаю, как у вас там это называется. И улыбайся. Главное – это улыбаться. Я вот всегда улыбаюсь, как бы плохо мне ни было. И что? И мне всегда хорошо!
«Разве бывает всегда хорошо? – хотела спросить Олеся, но они уже дошли до ее подъезда. – Вот сейчас он снова меня…» – едва успела подумать она, как… Как Антоневич, даже не подходя к крыльцу подъезда, выдал:
– Давай, не печалься, все будет хорошо! – помахал ей рукой, свистнул своей Керри и преспокойно направился в сторону своего дома.
– И это все? – вслух сама себя спросила Олеся.
И кто они после этого: парень и девушка или просто друзья?
Глава 15
Логика. И больше ничего
Прошла неделя.
Антоневич больше гулять с собакой ее не приглашал, хотя как-то один раз проводил до дома и пару раз в школе подсаживался к ней в столовой. Если это и была любовь, то любовь какая-то странная. Совсем не такая, какую так ждала Олеся. «Он же мне сказал, что девчонок-бук никто не любит – наверное, все дело в этом, – объясняла она сама себе, – ждет, пока у меня пройдет депрессия, а потом тут же пригласит на настоящее свидание», – утешала она сама себя. Но развеселиться не получалось.
Получилось как-то разговориться с Аней Макаровой. Оказалось… Что у нее тоже депрессия. Она мечтает быть похожей на фотомодель. Ну, или хотя бы на первых красавиц класса – Сокуренко с Савельевой. А она не такая. Поскольку Олесе тоже не очень-то нравилась своя внешность, они нашли о чем поговорить. И им было интересно друг с другом.
