Значительно позже, читая толстую книгу, о которой говорил на заседании королей учитель географии, книгу о необитаемом Острове Белого Дьявола, Матиуш нашел на странице 476 такое упоминание:
Когда эпидемия на острове истребила почти всех негров, а оставшаяся горсточка укрылась в лесу за рекой, делать тут было уже нечего… Купец с семьей перебрался в колонию в Южной Африке, учитель уехал в Индию, и, по-видимому, остался один старый миссионер, не пожелавший покинуть необитаемый остров. Что с ним стадо потом, неизвестно. Вероятно, он умер, так как был очень стар.
Матиуш не сказал никому об этом приключении: было бы неприятно, если бы ему не поверили. Он несколько раз пытался найти поляну и одинокую башню, где жил старый отшельник, искал в лесу у реки вход в подземный коридор, которым старик вывел его из башни, но ничего не нашел. Приключение это осталось его тайной. В одном Матиуш не сомневался, что это не сон, — ведь у него были доказательства.
Нехорошо, если человек просыпается утром и не знает, что будет целый день делать. На один-два дня всегда найдутся занятия, но дальше — надо обязательно составить какой-нибудь план, иначе ничего не захочется делать и начнешь скучать. Поэтому Матиуш составил план дня и план недели. Через день он будет ездить к детям на маяк, но только на полдня, каждый день будет читать четыре часа. Дневник тоже будет писать ежедневно. Час будет играть на скрипке. Кроме дневника, будет писать воспоминания и ошибки своего царствования. Один час он будет рисовать, так как это ему необходимо. Кроме того, научится фотографировать. У полковника Дормеско есть фотоаппарат и большой альбом с наклеенными фотографиями. Везде, где он был, он делал снимки. Все его знакомые и все войны, в которых он участвовал, собраны у него вместе, и потому он хорошо их помнит. А Матиуш очень многое забыл.
И посещения детей на маяке надо изменить. Матиуш будет их учить. Сейчас это выглядит так, как будто он навещает их, чтобы им что-нибудь привезти. Едва он выходит из лодки, как Аля засовывает руки ему в карманы, ищет конфеты. Але постарше и потому стесняется, молча ждет. Аля берет все, что привозится для нее и для Але, и продолжает требовать:
— Дай еще!
Матиушу это неприятно, ему кажется, что он привез мало подарков; а ведь у Матиуша у самого не так много.
Другое дело, когда он жил в столице и министр торговли покупал все, что просили дети.
Вот и получается, что на маяке ждут не Матиуша, а подарков, и если бы он их не привозил, то мог бы и не приезжать.
Итак, Матиуш решил, что будет детей учить: Але научит читать и писать, а что делать с Алей, он не знал. Он привез ей разные картинки, она посмотрела на них без всякого интереса и опять стала требовать игрушек.
Матиуш вспомнил, что, когда он был маленьким, королева строила ему домики из кубиков или песка, делала садики из цветов и веток и рассказывала интересные сказки. А еще она ему рисовала. Матиуш вспомнил, что мамины рисунки ему даже больше нравились и были понятнее, чем рисунки из книжек. Королева часто пела ему, играла с ним в разные игры, только Матиуш забыл в какие, так это было давно.
И Матиуш подумал, что нужно знать очень много, чтобы учить маленького ребенка, что с Але ему будет гораздо легче.
Так оно и было. Але быстро научился читать. Уже читает: пес, песок, Петр, перо и пишет, не очень хорошо, карандашом, но умеет прочитать то, что написал. Со счетом дело обстояло еще лучше, Але умел считать до ста, и они могли теперь играть в домино и в лото. Аля очень им мешала. Она ставила кости как попало и очень сердилась, что ей этого не разрешают.
— Смотри, Аля, — говорит Матиуш, — здесь одна точка, а там пять. Ты должна приложить точно такую кость.
У Али есть и единица, и пятерка, а она хватает две двойки и кладет, и еще спорит, что все подходит.
— Смотри, — объясняет Матиуш, — тут две точки. Ну, посчитай. Одна точка и вторая — две.
— Одна, две, — повторяет Аля.
Как будто она согласна с Матиушем, и вдруг разбросает все и еще сердится.
— Папа плохой, Але плохой, Аля не любит! Аля хочет к дедушке!
И бежит жаловаться, что ее обидели.
Еще хуже дело обстояло с лото, Аля хочет выиграть и закрывает все подряд. Але выкрикивает «четырнадцать», а ее как будто и не касается. Хорошо еще, если прикроет одну цифру. А то, как только ей станет скучно, закроет все и говорит, что выиграла.
Не лучше обстоит с рисунками. Аля расчеркает карандашом весь лист и говорит, что готово, требует, чтобы ей дали еще бумаги. А кружочков и прямых палочек ни за что не хочет делать.
Матиушу и Але приходилось от нее прятаться, а прятаться почти некуда. Иногда они теряли терпение.
Бегать Аля быстро не умеет, то и дело падает и плачет. Больше всего любит слушать, когда что-нибудь рассказывают. Аля тогда притихнет и даже рот откроет: наверно, думает, что так лучше поймет.
Матиуш с ней разговаривает, как с канарейкой.
Да, потому что Матиуш часто разговаривает со своей канарейкой. Посадит канарейку на палец и рассказывает ей что-нибудь, спрашивает, помнит ли она королеву и короля, их дворец в столице, Стася, Еленку, Клю-Клю. А канарейка иногда так странно головкой крутит, как будто кивает, что помнит… Иногда что-то чирикнет, как будто ответит, а иногда запоет. И кто знает, что она поняла и что ответила.
Так же разговаривает Матиуш с Алей.
Канарейке говорит:
— Теперь я сменю тебе воду, насыплю свежего песка, будет чисто. Теперь дам тебе салата.
А Але говорит:
— Теперь, Аля, вытри носик, чтобы был сухой. Теперь, Аля, дай карандашик, нарисуем мак, будет красивая картинка. Аля, отнеси дедушке картинку. Аля хорошая девочка, дедушка обрадуется. Дедушка скажет: «О, Аля хорошая, Аля принесла дедушке картинку».
И так без конца, одно и то же. Но Аля слушает внимательно и не перебивает, и, кажется, ей совсем не скучно.
«Такие маленькие дети тоже должны иметь права», — думает Матиуш. Только никак не может уяснить, что с ними делать, чтобы им было весело, но чтобы они не мешали играть и учиться старшим.
Матиуш теперь уже понял, почему король Пафнутий и вообще взрослые сердятся на детей. Наверно, дети так же мешают взрослым, как старшим детям мешают малыши. И наверно, взрослые тоже думают, что дети ничего не знают.
Может быть, Аля, так же как канарейка, что-то понимает, что-то знает, только совсем другое. И Матиуш не может ее понять, потому что не помнит, что он думал, когда был маленьким.
Аля не всегда бегает и кричит: «Папа, дай!» Иногда она сидит, присмиревшая, смотрит куда-то далеко и вдруг вздохнет. Или возьмет Матиуша за руку, пристально посмотрит ему в глаза и снова вздохнет. Или вздрогнет, как будто испугалась чего-то, или начнет отдавать все Матиушу, лепечет: «На-на-на». И когда все раздаст, раскроет ручки и радостно крикнет: «Нет ничего!» И хлопает в ладоши, смеется и прыгает.
Маленькие дети — записал Матиуш в дневнике — похожи на дикарей.
И Матиуш доволен, что может внимательно присмотреться к маленькому ребенку. В приюте, когда он только подходил к малышам, старшие сразу начинали над ним смеяться, что он играет с маленькими. Начинали дразнить его, выдумывать разные глупости, чтобы помешать и испортить игру.
Теперь Матиуш может делать, что хочет, ведь он на необитаемом острове.
Одно только беспокоит Матиуша: ведь не все маленькие дети такие, как Аля. Матиуш вспоминает, как во время первой войны их отряд разместился в деревне недалеко от передовой линии. В доме, где Матиуш прожил тогда больше двух недель, был мальчик, такой же, как Аля, маленький, и похоже говорил, но был тихонький, сидел целые дни у печки и смотрел на них, и очень редко что-нибудь говорил. Не плакал, не вертелся, не мешал и был очень грустный. Матиуш даже подумал, что таким, должно быть, был грустный король, когда был маленьким.
И в приюте тоже дети были разные. Были такие, которые плакали, но тихо. Другие визжали, точно плачут, а слез совсем не было видно. Были такие, которые постоянно бегали жаловаться, и еще другие, которые любили драться. Однажды Матиуш видел, как двое малышей дрались, и даже подумал, что это тоже война. Иногда дерутся двое маленьких детей, а иногда дерутся целые народы. И так же, наверно, те, кто не участвует в драке, смотрят да посмеиваются.
Как все это странно, что люди такие разные и совершенно не похожи друг на друга. Столько разных вещей и столько разных людей нужно узнать. И наверно, даже взрослые короли многого не знают, и потому так трудно быть реформатором.
Матиуш, например, совсем не знает старших мальчиков. Они первые взбунтовались против его реформ.
Детей в возрасте Матиуша старшие мальчики зовут «щенками». И корчат из себя взрослых. Секретничают между собой, не позволяют слушать. Чуть что, дерутся, страшно воображают и гордятся; к младшим подходят, только если что-то хотят попросить или отнять. А часто берут без спроса, а когда им напомнишь, еще и пригрозят. Неприятные они и грубые. Даже когда начнут шутить — или высмеивают, или что-нибудь сделают назло, или ударят изо всей силы. Один раз старший мальчик одолжил у Матиуша ручку, даже вежливо попросил. Но когда Матиуш перед уроком попросил вернуть ему ручку, тот сказал, чтобы он выметался, и даже замахнулся, хотел его ударить. А потом учитель кричал на Матиуша за то, что он явился на урок без ручки.
