Потом инспектор ласково сказал, прикалывая медаль на грудь мальчика:
— Я даю тебе эту медаль, Прекосси, так как ты больше чем кто бы то ни было достоин носить ее. Я даю ее тебе не только за твои способности и старание, я даю ее тебе за твое доброе сердце, за твой бодрый дух, за то, что ты честный и хороший сын.
— Не правда ли, — обернулся он к классу, — Прекосси заслужил эту медаль?
— Да, да, — ответили мы все хором.
Прекосси дернул шеей, как будто глотая что-то, повернулся и посмотрел на нас своими ласковыми глазами, полными беспредельной благодарности.
— Теперь иди, мой мальчик, — прибавил инспектор, — и продолжай быть таким же хорошим.
Занятия кончились. Мы первыми вышли из нашего класса, и как вы думаете, кого мы увидели в зале, у самого входа? Отца Прекосси, кузнеца; он был, как всегда, бледен, с искаженным лицом, волосы спускались ему на глаза, берет был надет криво, и он плохо держался на ногах. Наш учитель сразу же увидел его и сказал что-то на ухо инспектору.
Тот быстро нашел Прекосси, взял его за руку и подвел к отцу. Мальчик дрожал от страха.
— Ведь вы отец этого мальчика? — спросил инспектор у кузнеца так приветливо, как будто они были старыми друзьями. И не дожидаясь ответа, прибавил:
— Поздравляю вас. Видите, он заслужил вторую медаль, он второй среди пятидесяти четырех учеников; он заслужил эту медаль за сочинения, за арифметику, за всё. Это мальчик с большими способностями и с доброй волей, и он многого добьется в жизни. Это хороший мальчик, которого все любят и уважают; вы можете гордиться им, уверяю вас.
Кузнец, который слушал с разинутым ртом, внимательно посмотрел на инспектора и директора, а потом перевел глаза на своего сына, который стоял перед ним дрожа, с опущенными глазами. В эту минуту кузнец как будто впервые вспомнил и понял, как он мучил этого ребенка, и с какой добротой, с какой героической выдержкой тот претерпевал эти мучения. На лиц отца появилось сначала какое-то тупое удивление, потом хмурая боль и, наконец, какая-то грубая и грустная нежность! Вдруг он резким движением обнял голову сына и прижал ее своей груди. Мы все прошли мимо них. Я пригласил Прекосси прийти завтра ко мне вместе с Гарроне и Кросси. Мальчики, прощаясь с Прекосси, хлопали его по плечу, некоторые трогал его медаль, и каждый говорил ему что-нибудь хорошее, а отец с удивлением смотрел на нас, продолжая прижимать к груди голову своего плачущего сына.
Воскресенье, 5 февраля
Когда Прекосси дали медаль, то мне стало совестно. А я-то еще ни разу не заслужил награды. Я мало занимаюсь, я недоволен собой, и мой учитель, отец и мать тоже недовольны.
И играть мне теперь стало не так интересно, как раньше, когда я много и охотно учился, а потом вскакивал и бежал к своим игрушкам с такой радостью, как будто не брал их в руки целый месяц. И за стол вместе со всеми я уже не усаживаюсь с тем веселым чувством, как прежде. У меня как будто какая-то тень лежит на душе, как будто я слышу внутри себя голос, который говорит мне: нехорошо, нехорошо.
Вечером я вижу, как по площади идут мальчики, возвращающиеся с работы вместе со взрослыми рабочими. Усталые, но веселые, они торопятся, чтобы скорей попасть домой ужинать; они громко говорят, смеются и хлопают друг друга по спине руками, черными от угля или белыми от известки. Я думаю о том, что они работали с рассвета до самого вечера. А как много мальчиков, еще моложе меня, которые целыми днями стоят на крышах, у печей, около машин, в воде, под землей, и при этом едят один хлеб, и то не досыта. И мне стыдно, что я за всё это время только кое-как исписал каракулями, без всякого старания и охоты, каких-то четыре странички. Да, я недоволен собой, недоволен. Я хорошо вижу, что мой отец хмурится и хотел бы поговорить со мной, но ему неприятно это, и он ждет…
А ведь я вижу, как много работает он сам. Ведь всё, что меня окружает в нашем доме, всё, чего я касаюсь, что меня одевает, кормит, учит и развлекает, всё это — плоды его работы, а я ничего не делаю!
Всё это стоило моему отцу мыслей, лишений, неприятностей, труда, а я не тружусь!
Нет, это слишком нехорошо и слишком для меня горько, с хочу начать с сегодняшнего же дня, и возьмусь за учение, как Старди, сжав кулаки и стиснув зубы. Вечером я буду гнать от себя сон, утром быстро вскакивать с постели и заниматься, не давая себе отдыха. Я буду безжалостно бороться с ленью, работать, чего бы это мне ни стоило, даже если заболею от занятий. Нет, надо сразу кончить это вялое и ленивое прозябание, которое унижает меня и огорчает остальных. За работу, Энрико! За работу от всего сердца и изо всех сил. Работа сделает для меня отдых приятным, игру — радостной и обеденные часы — веселыми.
Работа возвратит мне добрую улыбку учителя и ласковый поцелуй отца. За работу!
Пятница, 10 февраля
Вчера Прекосси и Гарроне были у меня. Мне кажется, что если бы ко мне пришли два молодых принца, я не встретил бы их с большей радостью. Гарроне был у меня в первый раз, потому что он дичится, как медведь, и ему стыдно того, что он такой большой и всё еще в третьем классе.
Когда они позвонили, мы всей семьей пошли открывать им. Кросси не пришел, так как к нему приехал, наконец, после шести лет отсутствия, отец из Америки.
Мама сразу же поцеловала Прекосси. Отец представил ей Гарроне, со словами:
— А вот и Гарроне! Это не только хороший мальчик, это честный и благородный человек.
Гарроне опустил свою большую, коротко остриженную го лову и улыбнулся мне украдкой. На груди у Прекосси сверкал его медаль. Он счастлив, потому что отец его снова взялся за работу: вот уже пять дней, как он не пьет, требует, чтобы сын был всё свободное время с ним в кузнице, и стал выглядеть со всем другим человеком.
Мы начали играть. Я вытащил все свои игрушки. Прекосси как зачарованный смотрел на маленькие вагончики и заводной паровозик. Он никогда раньше не видел таких игрушек и не мог отвести глаз от красных и желтых вагончиков. Я дал ем ключик для завода, он стал на колени и так увлекся игрой, что не поднимал даже головы.
Я никогда не видел его таким счастливым. По всякому по воду он говорил: «Простите, пожалуйста, простите, пожалуйста», — и делал нам знаки рукой, чтобы мы не останавливали машину. Он брал и снова ставил вагончики на место так осторожно, как будто они были из стекла, боялся дохнуть на них, смахивал с них каждую пылинку, рассматривал их со всех сторон и молча улыбался. Мы стояли кругом и смотрели на него на его хрупкую шею, на уши, которые я однажды видел окровавленными, на курточку с отвернутыми рукавами, на торчащие из этих рукавов худенькие, как у больного, руки, которые столько раз поднимались, чтобы защитить лицо от ударов. В эту минуту я ему с радостью отдал бы все свои игрушки и все мо книги, я отдал бы ему последний кусок хлеба, я снял бы с себя куртку, чтобы одеть его.
Я с радостью подарил бы ему этот поезд, но как сделать это без разрешения отца?
В эту минуту я почувствовал, как в руку мне кто-то вложи клочок бумаги. Я опустил глаза, — мой отец написал карандашом: «Прекосси нравится твой поезд. У него нет игрушек. Н подсказывает ли тебе твое сердце, что нужно сделать?»
Тогда я схватил обеими руками паровоз и вагончики и протянул их Прекосси, говоря:
— Возьми, это тебе.
Он посмотрел на меня, но не понял.
— Это тебе, — повторил я, — я дарю это тебе.
Тогда он с еще большим удивлением посмотрел на моих родителей и спросил:
— Но за что же?
На это ответил ему отец:
— Энрико дарит себе этот поезд, потому что он твой друг, потому что он любит тебя… чтобы отпраздновать твою медаль.
Тогда Прекосси робко спросил:
— И я могу унести его домой?
— Ну конечно, — ответили ему все.
Он уже был у двери, но всё не решался уйти. Он был счастлив.
Гарроне завернул ему поезд в носовой платок, и когда он наклонился, я слышал, как хрустели сухари, которыми были у него полны карманы.
— Теперь ты, — попросил Прекосси, — приходи к нам в мастерскую посмотреть, как работает мой отец, и я подарю тебе гвоздей.
Мама всунула в петлицу Гарроне маленький букетик для его мамы. Гарроне, не поднимая голову, пробурчал: «Спасибо», — но в глазах его так и сияла благородная и добрая душа.
Суббота, 11 февраля
Подумать только, что Карло Нобис нарочно чистит себе рукав, если Прекосси, пройдя мимо, коснется его. Нобис воплощенная спесь, и всё только потому, что его отец — богач. Но ведь у Деросси тоже богатый отец. Нобис хотел бы занимать отдельную парту, он боится, что все его запачкают, на всех смотрит сверху вниз, и на губах у него всегда презрительная улыбка. Беда, если случайно заденешь его ногой, когда мы строимся в пары. Из-за всякого пустяка он бросает тебе оскорбления прямо в лицо или грозит вызвать в школу своего отца. И это после того, как его отец уже задал ему хорошую головомойку за то, что он обозвал сына угольщика нищим!
