– Эх, была не была! И я съем свою четвертку. А долг пусть Слаенов с Гоголя получит.
В зтот момент все притихли.
В дверях показался Слаенов. Он раскраснелся. И так всегда красное лицо пылало. Он прибежал с пирушки – на углах рта еще белели прилипшие крошки торта и таяли кусочки крема.
Слаенов почувствовал тревогу и насторожился, но решил держаться до конца спокойно.
Он подошел, пронизываемый десятками взоров, к Турке и спокойно проговорил:
– Гони долг, Турка. За утро.
Туркин молчал.
Молчали и окружающие.
– Ну, гони долг-то! – настаивал Слаенов.
– С Гоголя получи. Нет у меня хлеба, – решительно брякнул Турка.
– Как же нет? А утренняя пайка?
– Съел утреннюю пайку.
– А долг?
– А этого не хотел? – с этими словами Турка сделал рукою довольно невежливый знак. – Не буду долгов тебе отдавать – и все!
– Как это не будешь? – опешил Слаенов.
– Да не буду – и все.
– А-а-а!
Наступила тишина. Все следили за Слаеновым. Момент был критический, но Слаенов растерялся и глупо хлопал глазами.
– Нынче вышел манифест. Кто кому должен, тому крест, – продекламировал Янкель, вдруг разбив гнетущее молчание, и громкий хохот заглушил последние его слова.
– А-а-а! Значит, так вы долги платите?! Ну, хорошо…
С этими словами Слаенов выскочил из уборной, и ребята сразу приуныли.
– К старшим помчался. Сейчас Громоносцева приведет.
Невольно чувствовалось, что Громоносцев должен будет решить дело. Ведь он – сила, и если сейчас заступится за Слаенова, то завтра же вновь Турка будет покорно платить дань великому ростовщику, а с ним будут тянуть лямку и остальные.
– А может, он не пойдет, – робко высказал свои соображения Устинович среди всеобщего уныния. Все поняли, что под «ним» подразумевается Громоносцев, и втайне надеялись, что он не пойдет за Слаеновым.
Но он пришел. Пришел вместе со Слаеновым.
Слаенов гневно и гордо посмотрел на окружающих и проговорил, указывая пальцем на Туркина:
– Вот, Цыганок, он отказывается платить долги!
Все насторожились. Десяток пар глаз впился в хмурое лицо Цыгана, ожидая чего-то решающего.
Да или нет?
Да или нет?..
А Слаенов жаловался:
– Я пришел. Давай, говорю, долг, а он смеется, сволочь, и на Гоголя показывает.
Громоносцев молчал, но лицо его темнело все больше и больше. Узенькие ноздри раздулись, и вдруг он, обернувшись к Слаенову, скверно выругался.
– Ты что же это?.. Думаешь, я держиморда или вышибала какой? Я вовсе не обязан ходить и защищать твою поганую морду, а если ты еще раз обратишься ко мне, я тебя сам проучу! Сволота несчастная!
Хлопнула дверь, и Слаенов остался один в кругу врагов, беспомощный и жалкий.
Ребята зловеще молчали. Слаенов почувствовал опасность и вдруг ринулся к двери, но у двери его задержал Янкель и толкнул обратно.
– Попался, голубчик, – взвизгнул Турка, и тяжелая пощечина с треском легла на толстую щеку Слаенова.
Слаенов охнул. Новый удар по затылку заставил его присесть.
Потом кто-то с размаху стукнул кулаком по носу, еще и еще раз…
Жирный ростовщик беспомощно закрылся руками, но очередной удар свалил его с ног.
– За что бьете? Ребята! Больно! – взвыл он, но его били.
Били долго, с ожесточением, словно всю жизнь голодную на нем выколачивали. Наконец отрезвились.
– Хватит. Ну его к черту, паскуду! – отдуваясь, проговорил Турка.
– Хватит! Ну его! Пошли…
Слаенов, избитый, жалкий, сидел в углу у стульчака, всхлипывал и растирал рукавом кровь, сочившуюся из носа.
Ребята вышли.
Весть о случившемся сразу облетела всю Шкиду.
Старшие в нижней уборной организовали митинг, где вынесли резолюцию: долги считать ликвидированными, рабство уничтоженным – и впредь больше не допускать подобных вещей.
Почти полтора месяца голодавшая Шкида вновь вздохнула свободно и радостно.
Вчерашние рабы ходили сегодня довольные, но больше других были довольны старшие.
Сразу спал гнет, мучивший каждого из них. Они сознавали, что во многом были виноваты сами, и тем радостней было сознание, что они же помогли уничтожить сделанное ими зло.
Падение Слаенова совершилось быстро и неожиданно. Это была катастрофа, которой он и сам не ожидал. Сразу исчезли все доходы, сразу он стал беспомощным и жалким, но к этому прибавилось худшее: он не имел товарищей. Все отшатнулись от него, и даже Кузя, еще недавно стоявший перед ним на коленях, смотрел теперь на него с презрением и отвращением.
Через два дня из изолятора выпустили Савушку и сняли с него вину.
Школа, как один человек, встала на его защиту, а старшеклассники рассказали Викниксору о деяниях великого ростовщика.
Савушка, выйдя из изолятора, тоже поколотил Слаенова, а на другой день некогда великий, могучий ростовщик сам был заключен в изолятор, но никто не приходил к нему, никто не утешал его в заключении.
Еще через пару дней Слаенов исчез. Дверь изолятора нашли открытой. Замок был сорван, а сам Слаенов бежал из Шкиды.
Говорили, что он поехал в Севастополь, носились слухи, что он живет на Лиговке у своих старых товарищей-карманников, но все это были толки.
Слаенов исчез навсегда.
Так кончились похождения великого ростовщика – одна из тяжелых и грязных страниц в жизненной книге республики Шкид.
Долго помнили его воспитанники, и по вечерам «старички», сидя у печки, рассказывали «новичкам» бесконечно прикрашенные легенды о деяниях великого, сказочного ростовщика Слаенова.
Май улыбнулся. – Переселение народов. – Косецкий-фокусник. – На даче. – Солнечные ванны. – Кабаре. – Все на одного. – «Зеркало». – Стрельна трепещет. – История неудавшегося налета. – «Летопись» и разряды.
Первое мая.
Маленькую республику захлестнул поток звуков, знамен, людей и солнца.
С утра вокруг стен Шкиды беспрестанно перекатывались волны демонстрантов.
Никогда еще шкидцы не были так возбуждены. Они столпились у раскрытых окон и кричали демонстрантам «ура». Они сами хотели быть там и шагать рядами на площадь, но в этом году детей в демонстрацию почему-то не допустили.
Весна улыбалась первым маем. Первый май улыбался сайками. Белыми, давно не виданными сайками.
Их раздавали за утренним чаем. За обедом Викниксор сказал речь о празднике, потом шкидцы пели «Интернационал».
Вечером все от младшего до старшего ходили в город, смотрели иллюминацию, слушали музыку и толкались, довольные, в повеселевшей праздничной толпе.
Шкидцы радостно встретили весну, а еще радостней им стало, когда узнали, что губоно разыскало для своих питомцев дачу.
Когда окончательно стало известно, что для ребят отвоевана дача где-то в Стрельне и что пора переезжать, вся Шкида высыпала на улицу и наполнила ее воплем и гамом.
Переезжать нужно было трамвайным путем.
С утра мобилизованы были все силы.
Воспитанники вязали тюки белья, свертывали матрацы и переносили вниз кровати.
Ребята с рвением взялись за дело. Даже самые крохотные первоотделенцы прониклись важностью момента и работали не хуже больших.
– Эй, ты! – кричал маленький пузыреподобный Тырновский на своего товарища. – Куда край-то заносишь? Левей, левей. А то не пролезешь.
Они несли койку.
Внизу укладкой вещей занимались Янкель, Цыган и Япошка, а вместе с ними был граф Косецкий.
Граф Косецкий – халдей, но его молодость и чисто товарищеское отношение к ребятам сблизили с ним шкидцев. Графом Косецким его звали за спиной. Он был косым, отсюда и пошла эта кличка.
Завоевал Косецкий доверие у старших с первого дня.
Вот как это получилось.
Косецкий только что явился в школу и вечером стал знакомиться с учениками.
Сидели в классе. Косецкий долго распространялся о том, что он хороший физик и что он будет вести практические занятия.
– Это хорошо! – воскликнул в восторге Японец. – А у нас физических пособий до черта. Вон целый шкап стоит.
С этими словами он указал на шкаф, приютившийся в углу класса.
– Где? Покажите, – оживился Косецкий. Глаза его заблестели, и он кинулся к шкафу.
– Да он закрыт.
– Не трогайте, Афанасий Владимирович! Витя запретил его трогать!
Ребята сами испугались поведения Косецкого, а он, беспечно улыбаясь, говорил:
– Черт с ним, что ваш Витя запретил, а мы откроем и посмотрим.
– Не надо!
– Попадет, запоремся!
Однако Косецкий отвинтил перочинным ножичком скобу и, не тронув висячего замка, открыл шкаф.
Он вытащил динамо и стал с увлечением объяснять его действие.
В школе царила полная тишина.
Младшие классы уже спали, и только маленькая группа старшеклассников бодрствовала.
Ребята слушали объяснения, но сами тревожно насторожились, подстерегая малейший шорох.
Вдруг на лестнице стукнула дверь.
– Прячьте! Викниксор!
– Прячьте!
Динамо боком швырнули в шкаф, прикрыли дверь, едва успели всунуть винты и отскочили.
В класс вошел Викниксор.
