– Опять на целый день? – спросила бабушка.
– Есть дело, – ответил я, запивая кашу чаем.
– Какое? – подлез ко мне Юрик.
– Важное, – сказал я.
– Я с тобой! – запрыгал брат.
– Тебе нельзя, – сказал я.
Юрик сел у моих ног, и прозрачные живчики побежали из его глаз.
– Все мне нельзя, – причитал он, крутя кулачками в глазах. – Так у меня ноги не окрепнут.
– Не реви, – сказал я, морщась, и махнул рукой. – Обувай свои сандалии.
Юрик мячиком подскочил с татами. Он вмиг обул красные сандалии и зашлепал по лестнице впереди меня.
Я поймал брата за руку и повел на пожарище.
Головешки отливали на солнце синим цветом. По ним ходили два пожарника и милиционер. Они что‑то выискивали среди обгорелых досок. Если бы они знали, что наши соседи сбежали, наверное, перестали бы рыться в головешках. Надо искать Кимуру. Он выждал удобный момент, отомстил и ушел в море на шлюпке, захватив своих. Вот как мстить надо!..
– Видишь… – сказал я Юрику.
– Да, – ответил он и засунул палец в рот.
– Теперь иди домой, – сказал я, поворачивая назад.
– А ты?
– Я пойду искать тех, кто поджег дом дяди Рыбина.
– И я с тобой, – ответил Юрик, морща нос.
Я остановился, взъерошил ему пух на голове, крепко взял за руку и потащил вниз по дороге. Надо было б спуститься по обрыву – и быстрее к речке Мутной, которая впадала в море за городком, за правым краем волнолома, но с братом я побоялся идти по обрыву.
Мы с ним прошли под императорскими воротами. Здесь я на минуту остановился. Юрик заметил, что я пристально гляжу в землю. А я глядел на кривую тень арки-меча.
– Ты следы увидел этих… кто поджег дядю Рыбина? – спросил он.
– Да, – очнулся я, и пошагали мы с Юриком дальше. Мы шли горячими улицами, и скоро брат захныкал, что ему жарко. На окраине в придорожной канаве я сорвал серый лопух и накинул Юрику на голову.
До речки было два километра. Я ходил туда раз и видел, какие непроходимые кусты в устье. В них можно спрятать целый катер.
Когда мы подошли к темно-зеленому кустарнику в устье речки, я приказал брату залечь в траве и слушать мои сигналы. Если я выстрелю ракетой, то он должен мчаться изо всех сил в порт и звать на помощь дядю Семена или отца. Юрик отдал мне честь и залег. Я пошел по кустам над самой речкой. Над раздвинутыми ветками черемухи, ольхи и тальника колыхался терпкий настой горячего воздуха. Бабушка говорила не раз, что травы и деревья остро пахнут перед грозой. Я подумал об этом мельком, потому что пристально оглядывал каждый просвет в кустах.
И я увидел маленькую гавань чуть выше устья. Волны раскачивали подрубленные ветки кустов. Трава была притоптана, и в ней мелькнуло что-то цветастое. Я нагнулся. Это был «бог счастья», втоптанный в сырую землю. Я вызволил его из земли и отер. Он безмятежно ухмыльнулся фарфоровыми зубами. Только нос у него чуть сколупнулся… Спешили, сильно спешили хозяева. Эх, Сумико, Сумико!..
– Гера, я искупнусь разок? – Юрик незаметно подкрался сзади.
– Я тебе как велел?! – закричал я на него.
У брата опять сморщился нос и задергались щеки.
– Ты никаких сигналов не подаешь, – забормотал он, протыкая пальцем серый лопух, – а мне жарко стало – солнце вон как печет.
– Горе мне с тобой, – сказал я, понизив голос. – Купайся, только быстро…
Он разделся и стал барахтаться в воде у самого берега. Поднял всю муть со дна. Рожица брата сияла, как луковица на солнце. Я уж и сам решил разок искупнуться, но потом поглядел на божка и отставил. Надо было спешить…
– Идем, – приказал я Юрику.
– Еще разок искупнусь, и все, – ответил он.
Я поймал его за скользкую руку и подтолкнул к одежонке.
– Гера, ты не нашел тех?.. – начались расспросы.
– Не нашел, – ответил я, помог ему натянуть майку и потащил через кусты к дороге.
Обратно мы шли быстрее. Однако Юрик не прекратил своих дурацких расспросов.
– Гера, куда мы бежим?
– В порт.
– Зачем?
– Попросим катер.
– Кататься?
– Да.
– Знаешь, что я придумал?
– Что?
– Поплывем на тот остров, где «Оранжад».
– Можно было бы… Но тебя мамка не отпустит.
– С тобой отпустит.
Оставалось только пожать плечами.
Чем ближе мы подходили к порту, тем больше я завидовал велосипедистам, проносившимся мимо. У меня за ушами стало мокро – туда стекал пот.
Юрик сильно пыхтел, но расспросов не прекращал.
– Гера, а Сумико мы возьмем?
– Она уже уплыла…
– На белый пароход?
– На белый.
– А почему она тебя не взяла?
– С какой стати?
– Она твоя невеста, да?
– Много будешь знать – быстро состаришься.
– Я бы сам на ней женился, когда вырос, – она красивая.
– «Красивая»… Она японка, а ты русский.
– Ну и что? Она же красивая.
– Ты еще мал и глуп…
– Возьму вот женюсь и тебя не побоюсь.
Я остановился, положил руку ему на плечо и сказал:
– Перестань болтать, иначе будешь сидеть в корзине.
Брат умолк и лишь изредка косил на меня сизым глазом.
У проходной будки нам преградил дорогу парень-японец с красной повязкой на рукаве. Он был года на четыре старше меня, но только чуть выше ростом. Он помахивал деревянным самурайским мечом.
– Назад ходи! – заявил он нам и постучал мечом по ступеньке проходной.
– Мы к Семену Ивановичу Щавелеву, – ответил я, засовывая руки в карманы.
– Моя порт охраняй, – сказал японец и положил меч на свое покатое плечо. – Пропуск нет – не пускай.
– Я тебе сейчас как дам! – ответил я, выставляя вперед кулаки.
Я бы поколотил этого япошку, потому что злость вдруг во мне закипела, как вода в чайнике. И хорошо, что Юрик в это время пролез сквозь стержни в ограде и закричал:
– Дядя Семен! Дядя Семен!
Японец бросился через проходную за Юриком. Но тут и я проскочил в порт через будку.
Семен шел мимо, перебирая на ходу листки бумаги. Он вскинул голову и сразу же поднял руку навстречу японцу. Тот опустил свой меч и выпятил в улыбке зубы, похожие на костяной веер.
Я давно уже не видел Семена таким усталым. Усы его выгорели на солнце.
Семен подхватил Юрика на руки и закружил. Но я не дал им разыграться. Я поймал Семена за рукав кителя, а Юрику сунул в руки божка, чтобы отвлечь от нашего разговора.
– Дело есть, – сказал я Семену.
– Да ну? – ответил он и подкрутил правый, поникший от пота ус.
Он сложил свои листки и засунул в карман кителя. Если бы он не спрятал эти бумажки, я бы ничего не сказал. Но Семен все-таки умел кое-что видеть по глазам. И он приготовился серьезно выслушать меня.
Я начал с того, что был до сих пор доверчивым дураком. Мною крутили японцы, как Юрик вон тем божком. Я предатель. Мягкое сердце – оно подвело. Вместо того чтобы мстить японцам за деда, стал заводить с ними дружбу. И главное, знал, какие они коварные… Я рассказал про генерала Сиродзу. И что Кимура надеется на новую победоносную для них войну. Все они одинаковые… Меня обвели вокруг пальца. Улыбались мне, дарили рыбки и усыпили мою бдительность. Сумико заколдовала меня, что ли… А потом Кимура поджег дом Рыбина. Недаром чуткий Рыбин не спал по ночам. А я-то, я-то!.. Вчера узнал, где скрывается Кимура, и утаил от отца. И вот Кимура ночью поджег дом Рыбина, и они удрали все вместе в своей шлюпке… Правильно, что отец называл меня слабаком, правильно… Только я знаю, куда они уплыли. Они хотят спрятаться на Птичьем острове и там жить…
– Семен Иванович! – Я облизывал пересохшие губы. – Давайте догоним их!
Он долго смотрел на меня вприщур, зачем-то пощупал мой лоб и потом почесал свой затылок.
– Что ж, вояка, может быть, в твоем бреду есть доля правды, – сказал Семен, растягивая слова, как резину. – Пусть сплавают – проверят…
– Эх, дядя Семен! – сказал я и отшатнулся. – Там же Сумико!..
Он подхватил меня и привлек к себе, заглядывая в глаза. Но я освободился от его объятий.
– Жарко, – сказал Семен, расстегивая китель.
– Пойдем домой. – Я отобрал у брата «бога счастья» и подтолкнул Юрика к проходной.
– Уже надулся, вояка, – сказал Семен и загородил нам дорогу. – Пойдемте. Переговорим с вашим отцом.
– А без него не обойдемся? – спросил я.
– Он сейчас распоряжается катерами, – ответил Семен и повернул лохматую голову к пирсу, где маячил отец.
– Тогда скажите ему, что я во всем виноват, – попросил я, вытирая пот за ушами.
– Много берешь на себя. – Семен наморщил загорелый лоб. Его губы изогнулись серпом, только концами вниз. – Генерал Сиродзу тут виноват пока больше всех…
Мы пошли к пирсу. Три тени – большая, поменьше и совсем маленькая, – точно копья, были направлены на отца. Он бегал по пирсу и что-то кричал в рупор вслед катеру, который шел прямо к волнолому. На катере синели куртки и белели косынки японцев. Полно их было и на волноломе. Они суетились на фоне остекленевшего моря.
Семен оставил нас в тени огромного чана, пахнущего селедкой, а сам, выпрямившись, пошел к отцу. Семен хлопнул его по плечу. Отец покричал еще немного и положил рупор на железную тумбу.
