– У вас шнурок развязался! – крикнул я ему вслед.
Граф Орлов посмотрел на свои узкие чёрные туфли, отошёл в сторонку и поставил ногу на нижнюю перекладину заборчика, тянувшегося вдоль сада имени Пушкина.
– Много свободного времени? – спросил он, покончив со шнурком, и, не дождавшись ответа, добавил: – Представь, у меня тоже. Во всяком случае, сегодня утром… Каковы ваши планы, молодой человек?
– На велике покатаюсь… – я пожал плечами. – Почитаю, может… Только это вечером.
– Ты любишь читать, – он скорее уточнил, чем спросил, – Шекспира, например?
Я и не заметил, как мы оказались в саду. Мы уже шли по одной из дорожек, вдоль которой с обеих сторон стояли нарядные разноцветные фонари. Людей в это утро было не много, только прогуливались молодые мамаши с грудными детишками в колясках.
Неожиданно Сан Саныч картинно взмахнул рукой и с чувством продекламировал:
– Быть или не быть – таков вопрос; что благородней духом – покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их?..
– Кру-уто! – выдохнул я восхищённо. – Это монолог Гамлета?
Граф весело улыбнулся мне своим длинным узким ртом и хохотнул:
– Ну что ж, мне в вашем городке удача будет!
Я не совсем понял, о чём он говорит, но почему-то тоже рассмеялся.
Когда вокруг тебя начинает бурлить жизнь, появляются новые друзья и знакомые, а тем более любимая девочка, ты забываешь о каких-то самых главных вещах в этой жизни.
День пролетел, как одна минута, я и на речке с Лёхой побултыхался, мы и к Нельке сбегали. Её маленькую сестричку уже привезли из роддома, смешная такая, нам на секундочку дали на неё посмотреть, мы и с мамой её познакомились. Эрнесто, как всегда, широко улыбнулся нам и предложил в следующее воскресенье отправиться на рыбалку.
Потом мы встретились с Толяном и он свозил меня на «Харлее» к Глафире. Я рассказал ей про кота и солдата, за что был награждён огромной коробкой «Ассорти», и домой вернулся только к восьми вечера.
Мама сидела на крыльце, видно, пришла с дежурства недавно, ещё не успела переодеться. На ней были её любимые бирюзовые бусы. Она надевает их только в праздничные дни. А какой сегодня праздник?
И вдруг меня как током садануло! Как же я забыл?! Ни открытки, ни подарка! У неё же день рождения сегодня! Вот болван! Мама печально взглянула на меня и горько вздохнула. Ничего не сказала.
Меня спасла коробка конфет. Повезло мне с Глафирой! Я сел рядышком с мамой на ступеньку, достал из пакета шоколадный набор и торжественно произнёс:
– С днём рождения, дорогая мама! Пускай тебе… – я запнулся и придумал: – будет всегда шоколадно!
Мама не верила своим глазам. Я никогда ещё не дарил ей ничего подобного. Сейчас расплачется, подумал я. А мама, наоборот, радостно рассмеялась, и я вместе с ней.
– Шоколадно! – застонала она от смеха. – Ой, Ванюшка, не могу!.. Шоколадно!.. – повторяла она, мы схватились за животы, и у нас даже слёзы выступили на глазах.
Как же давно мы не смеялись так громко!
Тут из другой половины нашего домика появился сосед – бухгалтер сахарного завода Пупс. Он был в нарядном синем выходном костюме и в белой шляпе! Выглядел он ужасно нелепо, да ещё с букетом фиолетовых роз в левой руке. Мы с мамой расхохотались пуще прежнего. Мы уже и смеяться-то не могли и начали постанывать да махать на него руками, а я вообще разыкался.
Пупс нисколечко не смутился, а лишь улыбнулся в ответ и сказал:
– Я тут прогуляться вышел… Чудесный вечер!
Потом он пожевал губами и протянул маме букет:
– Маша… Мария Семёновна, это вам… Между прочим, из Австралии. Прямым рейсом!
Любая женщина рада цветам и с ними сразу становится красивой. А мама у меня и без цветов очень красивая! От неожиданности она прямо дар речи потеряла – только руками всплеснула.
Бухгалтер снял шляпу, приложил её к груди и проникновенно произнёс:
– Искренне! От всего, можно сказать, сердца! Которое трепещет…
Мама зарделась и встала:
– Пошли праздновать, ребята! Милости прошу, Виктор Францевич!
И поспешила в дом. Я тоже, конечно, встал, чтоб пропустить гостя. И тут бухгалтер выкинул номер. Он поднялся по ступенькам, приостановился и… потрепал меня по голове. Как щенка какого. Знаете, с одной стороны мне стало неприятно, а с другой… в общем, запутался я. Потому что Пупс внезапно вызвал у меня симпатию.
А фиолетовые, точнее, голубые, розы – большая редкость. Если вам это о чём-то говорит, они генетически модифицированы. Причём ген взят у анютиных глазок и введён в генетическую структуру розы. Я, конечно, ничего в этом толком не понимаю, но ясно одно: загадка, как вывести розу голубого цвета, решена. Учёные бились над этим много лет. Кстати, вполне вероятно, что когда-нибудь голубая роза станет символом тайны, загадочности и недоступности. Интересно, знает ли об этом Виктор Францевич?
Перед сном мама зашла ко мне в комнату. Я уже лежал. Она присела ко мне на кровать и таинственным шёпотом спросила:
– Ванюшка, колись, откуда конфеты?
– Мам, – сказал я, – долго рассказывать. Не бойся, я их честно заработал.
– Каким таким трудом? – удивилась мама. – Ты что, пошёл вагоны разгружать?
– Почему вагоны? Я старушке одной сказки рассказываю.
– Сказки? – мама недоверчиво улыбнулась. – И с каких это пор у наших пенсионерок завелись английские шоколадные ассорти?
– Это не совсем обычная старушка, – хмыкнул я. – У неё сын банкир!
– Кто? – мама заволновалась. – Ты был у Соловьёва?
– А ты его знаешь? – удивился я.
– Кто же его не знает… – ответила мама. – Да и потом… Вань, ты… больше не ходи к ним.
– Почему, мам? – я сел в кровати. Мама явно что-то недоговаривала, но вдруг рассердилась и сказала как-то даже жёстко, на неё это совершенно не было похоже:
– Не надо больше к ним ходить! – и чуть мягче добавила: – Понял?
– Я обещал Толяну! – мне очень не хотелось спорить с мамой в день её рождения.
Но я ведь правда обещал ему помочь.
– А он-то здесь при чём? – мама очень разнервничалась, у неё лицо пошло пятнами.
Я и рассказал ей всё про Вику и Толяна, и что он хочет заполучить в союзники бабушку Соловья, чтоб она помогла им в их любви. Банкир её послушается.
Мама задумчиво постукивала пальцем по нижней губе, она всегда так делает, когда чем-то озабочена. Потом вздохнула, поцеловала меня в лоб и сказала:
– Добрый ты у меня, Ванюшка… Только… не связывайся с этой семьёй, а?
– Ну, мам, – сказал я, – что тут особенного? Рассказываю старушке русские народные сказки. Не волнуйся ты так. Всё будет хорошо!
– Ой, сыночек, не знаю… – мама обняла меня, мы посидели так минутку. Какая же она у меня тёплая и родная! Потом она укрыла меня, снова чмокнула, только теперь в нос, и сказала: – Спи, мой хороший, утро вечера мудренее.
Снова понедельник. В школу надо. Нельзя сказать, что я не люблю учиться, но, согласитесь, когда разверзаются хляби небесные, а ты знаешь, что придётся бежать под ливнем и никакой зонт не спасёт, то так хочется посидеть дома. Дождик я люблю, но не потоп же!
Пока я добрался до школы, промок до нитки. В ботинках у меня хлюпало, джинсы из синих стали тёмно-синими, только футболка худо-бедно осталась сухой.
– Ход ют и ходют, мочут и мочут! – ворчала баба Шура, вовсю орудуя шваброй.
Я прошмыгнул мимо неё и побежал в класс.
– Марш переодеваться! – скомандовала Гренадерша, когда увидела меня в таком виде.
– Во что? – не понял я.
– Как во что? У вас физкультура сегодня. Походишь в спортивном костюме!
– Какой костюм? – возмутился я. – Мы в трусах ещё бегаем!
– В спортивных? – спросила Гренадерша и сама же уточнила: – В них, родимых! Без разговоров! Или, может, ты хочешь получить двустороннее воспаление лёгких?!
Вечно она со своим двусторонним воспалением. Делать было нечего, я пошёл в класс переодеваться. Но, оказывается, та же участь постигла и остальных. Почти все были в спортивной форме, и Лена и Василиса в том числе. Я с облегчением вздохнул. Значит, не я один стал жертвой нашей заботливой Гренадерши. На спинках стульев сушилась мокрая одежда, и поэтому в классе стало как-то неуютно и сыро. Да и ароматы разносились такие, хоть нос затыкай. Для меня все эти запахи – сплошной кошмар!
А остальным, по-моему, было всё равно. Никто, кроме меня, ничего не чувствовал. А Лена, так та вообще сидела за своей партой и как ни в чём не бывало перебрасывала из ладони в ладонь теннисный мячик.
– Ты чего такой недовольный? – спросила Василиса. – Что-то случилось?
Ну что ей сказать? Про мой нежный нос, который может унюхать, чем завтракала бабочка позавчера?
– Да всё нормально, – буркнул я в ответ.
– Ну я же вижу, – настаивала на своём Василиса. – Что-то случилось!
И ведь не отстанет, пока не нагрублю.
– Под дождь попал! – произнёс я трагическим голосом. – Промок! Разве не видно? И жизнь показалась мне не сахаром и не мёдом!
