Вот в один из таких знойных вечеров и явился Андрей к бабке Горбылихе, что на самом краю деревни жила. Горбылихой прозвали её в народе за большой горб на спине, и было ей лет столько, что и сама, наверное, не помнила. Старики поговаривали, будто были ещё мальцами, а Горбылиха уж и тогда старухой была, с палочкой ходила да голос скрипучий имела. В деревне её дом стороной обходили, сказывали, будто старуха с нечистой силой водится и в церковь никогда не ходит. Ходили к ней обычно по большой нужде: захворает кто-то — она и заговором лечила, и отвары настаивала, и примочки всякие травяные делала. Глядишь, хворь и отступит. Захаживали к ней и девушки молодые, тайно, чтоб не знал никто. Бабка Горбылиха им приворотное зелье готовила. Понравится, к примеру, девушке молодец-красавец, а он возьми да и к другой переметнись. Забудет, отвернётся, значит. Девушка в слёзы, а потом к Горбылихе за советом. Глядишь, и вернётся милый друг обратно. Андрей не очень-то верил во все эти байки про Горбылиху, тем более что отца она так и не сумела поправить, по-прежнему рана болела и не заживала. Посадила старуха Андрея за дубовый стол, кваску холодного в кружку налила:
— На-ка вот, выпей прохладного! Вижу, неспроста ко мне зашёл.
Андрей жадно опустошил кружку и утёрся рукавом:
— Неспроста, верно говоришь. К тебе спроста-то и не ходят.
Старуха засмеялась глухо, обнажив редкие жёлтые зубы.
— Это верно, не ходят. Только ты ведь в этот раз не из-за батюшки наведался.
Удивился Андрей такой старухиной осведомлённости, но вслух сказал:
— Не из-за отца. Там, видно, уж и не поможет ничто. Тут другая беда.
И Андрей поведал старой Горбылихе историю, которая недавно с ним приключилась.
— С тех пор и засуха началась, как будто старик тот беду накликал.
— Накликал и есть, — молвила Горбылиха. — Старик этот не кто иной, как Полевик. Он этому полю хозяин. Вот обидел ты его, теперь он засуху-то и напустил, не зря ведь про пшеничный колос рассказывал.
Андрей недоумённо смотрел на старуху и нервно барабанил пальцами по столу:
— Кто ж знал-то? И чего ж теперь-то? Загубит он нас, спалит всю пшеницу!
Горбылиха молчала, что-то обдумывая, её подслеповатые глаза кружили по комнате в поисках каких-то предметов.
— Задобрить надо Полевика, пообещать чего-нибудь.
— Чем задобрить, да и где его найдёшь-то сейчас? — Андрей совсем сник, никогда он не чувствовал себя таким слабым.
Старуха криво улыбнулась:
— Да ты брось горевать, Андрюшенька. Горбылиха и не такие дела проворачивала, ты только слушай меня внимательно и запоминай.
— А что мне ещё остаётся-то, только слушать.
Горбылиха зашаркала по комнате, зашептала невнятно, а потом подошла к старому комоду, который по возрасту был, вероятно, ровесником ей самой.
— От тебя он вряд ли что-то возьмёт, вредный Полевик, с ним не договоришься. А вот через кого-то можно попробовать.
Старуха выдвинула ящик комода и достала шкатулку, перетянутую шёлковой материей. Она подошла к Андрею и открыла перед ним миниатюрную крышку.
— Вот взгляни на эту вещицу.
Старуха вытащила из шкатулки изумрудные бусы.
— Ого! — Андрей даже присвистнул. — Откуда такое сокровище?
— Без этого сокровища нам никак не обойтись. А подарили мне его очень давно, когда я была молода и красива.
Андрей в изумлении смотрел на старуху и недоумевал: неужели же она была когда-то молодой, и когда это было?
Горбылиха как будто отгадала его мысли и опять глухо, невесело рассмеялась.
— Удивлён? А я ведь иногда и сама уже не верю, что это когда-то было. Много бы я отдала сейчас за то, чтобы вернуть то время, всё бы было тогда по-другому.
Старуха, словно забывшись, смотрела куда-то вдаль, в своё прошлое, и её сморщенное лицо на минуту разгладилось. Так, по крайней мере, показалось Андрею. Но уже через минуту Горбылиха с гордостью протянула ему бусы.
— Возьми и спрячь. Ровно в полночь, когда взойдёт полная луна, отправляйся на Ерохин луг, что возле речки Быстрянки. Дуб, расколотый молнией, помнишь?
— Помню, конечно. А зачем мне туда? — Андрею явно не по душе пришлось предложение Горбылихи.
Старуха продолжала:
— Сядешь под него и жди. К тебе сами подойдут. А подойдут — скажешь: у меня есть подарок для вашей хозяйки — Луговички, но прежде хочется мне с ней поговорить. Подарок не отдавай, пока не поговоришь.
Старуха перебирала в руках сверкающие изумруды, и Андрею показалось, что лицо старухи так же светится изнутри. «Да, дело здесь нечисто».
Вслух он произнёс:
— Это кто же ко мне подойдёт, сам сатана в юбке? Не пристало мне, человеку божьему, связываться с ними.
Старуха взглянула на него почти сердито.
— Тогда зачем ты пришёл? Пусть всё остаётся как есть. Река высыхает, пшеница сгорает, осенью нечего собирать будет.
Подумал Андрей и согласился.
— Давай свои бусы. Хоть не по душе мне это, но смотреть, как люди и скотина мучаются, тоже не хочу. Ну, отдам я бусы, а дальше-то что?
Старуха хитро прищурилась:
— А дальше — в глаза ей прямо не смотри, а то как бы не заворожила она тебя, Андрюшенька.
Андрей махнул рукой в раздражении:
— Глупости всё, чтобы мне запасть на нечисть; ты смеёшься, старуха?
Но Горбылиха была серьёзна.
— Хорошо, коли так. А дальше расскажешь Луговичке про Полевика. Так, мол, и так, засушил, сжёг всю траву, на землю дождя не даёт, погибает всё, помоги чем можешь. Думаю, она тебе не откажет.
Взял Андрей шкатулку и сунул за пазуху. Уже на пороге, на прощание, старуха остановила его:
— А отец твой, Андрюша, жив будет. Спасёт его любовь близкая и чуждая. Только на любви жизнь и держится.
Мало что понял из её слов Андрей, но ничего не сказал, только головой своей кудрявой кивнул и вышел вон.
Еле дождался Андрей ночи, подождал, когда все уснут, вышел во двор, за калитку, и что есть духу припустил к Ерохину лугу. На небе звёзды высыпали, что горох на синей скатерти. Луна полная, круглая, жёлтым оконцем светит. Прибежал Андрей к дубу, что посередине луга стоял, уселся прямо у ствола выжженного и стал хозяйку дожидаться. Смотрит по сторонам — нет никого, только трава да кашки луговые шевелятся. Поёжился парень, хоть и не из робких был, а всё же одному ночью посреди луга боязно как-то. Сидел, сидел и задремал незаметно. Во сне он Полевика увидел. Стоит старичок, головой своей лохматой качает да посмеивается:
— Что не дал водицы? Пожалел старику, вот теперь и сам помучайся.
Андрей во сне полную фляжку холодной воды ему протягивает:
— На вот, испей, батюшка, только не сердись на меня, дай нам дождика проливного, а то ведь погибнет всё.
Старикашка смеётся, длинным пальцем грозит:
— Ну уж нет! Сразу надо было думать. Пожалел глоточка, а море воды просишь, не будет этого.
Андрею до того тошно стало, ведь сам во всём виноват, что людей без воды оставил. Всхлипнул он и проснулся. Глядит, рядом двое суетятся, меж собою шепчутся:
— Уф, уф, живой, что ли, он?
— Уф, уф, да живой, вишь, шевелится.
Пригляделся Андрей да так и обмер от удивления. Два здоровенных толстых хомяка говорили человеческой речью. Рыжий хомяк заглянул ему в лицо, и его толстые щёки раздвинулись в улыбке.
— Ты тут шлучайно или как?
Андрей протёр глаза и окончательно проснулся:
— Нет, не случайно. Особу одну женского пола поджидаю. А вы кто такие?
Хомяки зашушукались, щеками зашевелили:
— А ты, шлучайно, не Луговичку ли ждёшь?
— Её самую, — усмехнулся Андрей, уж больно смешными ему показались эти два толстяка.
Бурый хомяк подошёл поближе, пытаясь разглядеть парня при свете луны.
— А на што она тебе?
Андрей пощупал за пазухой и, убедившись, что шкатулка на месте, тихо произнёс:
— Да вот вещицу надо бы ей передать от доброго человека.
Хомяки снова зашушукались и смешно замахали лапками.
— Жди нас ждесь!
Через минуту хомяки скрылись в густой траве, и он снова остался один. Прошло немало времени, прежде чем трава снова зашевелилась и прямо перед ним появился странный зверёк в зелёном сюртуке. Был он помельче хомяков, стоял на задних лапах, как человек, и взгляд имел вполне разумный. На длинной мордочке восседали самые обычные очки. «Да ведь это барсук!» — догадался Андрей.
Барсук держал в лапках маленький фонарик и с нескрываемым любопытством рассматривал ночного гостя.
— Откуда ты, мил человек?
«Ба, да он тоже говорит!» — изумился Андрей, а вслух произнёс:
— Надобно мне вещицу передать хозяйке вашей, думаю, будет она довольна.
Барсук шевельнул усами и завертел чёрным подвижным носом.
