Шел дождь ночью, и где-то принимался бухать частый короткий гром.
Утром Олеся побежала за речку. Она поднялась на горку, прошла лесом и очутилась в ветреном поле.
На косогоре стояли танки. На переднем шевелился красный флажок.
Высунулся по пояс человек в толстом шлеме с красной звездой, весь одетый в черную блестящую кожу. Это был командир. Он увидел Олесю.
— А ну, ходи до нас, не бойсь! — крикнул он.
— Я и не боюсь совсем, — сказала Олеся и подошла к командиру, — Здравствуйте!
— Доброго здоровья! — проговорил командир. — Ты, девица-красавица, будешь из Груденева?
— Из Груденевки.
— Ну, тебя нам и надо! — воскликнул командир.
Олеся посмотрела на него с недоверием. Из других танков тоже высунулись люди в толстых шлемах.
— Дядя, вы — Красная армия? — спросила Олеся.
— Мы — Красная армия.
— А где Сталин?
— Сталин в Москве, — серьезно сказал командир. — Он тебе кланяться велел. Тебя не Стасей звать?
— Нет, Олесей.
— Вот я ж и говорю — не Стасей! Нам Стася ни к чему, нам именно Олеся и требуется.
— Так то, может, вам другую Олесю… У Балабовичей еще есть, Олеся тоже. А мы — Пружак.
— Вот-вот, именно Олеся Пружак! Она самая нам и требуется. Садись, влезай сюда! — крикнул командир и протянул Олесе руку.
— Ой, я вам наслежу: у меня ноги сырые!
Командир одной рукой поднял Олесю и посадил ее в открытую башню танка.
— Ходу! — скомандовал он.
Всё взревело кругом, задрожало, рванулось. Танки стремглав пошли к селу. Олеся сперва обмерла от эдакого грохота и разбега. Она вцепилась в скользкий кожаный рукав командира. Одной рукой он крепко обнял Олесю, другой, наклонив против ветра, держал тугое знамя.
И нипочем была для танков вязкая грязь! Машины сами на ходу подстилали себе железные половики: они без конца сбегали с обеих сторон танка вперед, на дорогу, машина мчалась по ним и забирала их с собой, швыряя глину.
Олеся скоро освоилась.
— Ох, мы вас ждали, ждали! — крикнула она в ухо командиру.
— И давно вы нас ждали? — тоже закричал командир.
— Мама говорит, двадцать лет, а я — цельный день вчера…
Навстречу бежали жители Груденева. Они махали и всплескивали руками. А дети скакали и танцевали босыми ногами в лужах и завистливо кричали что-то Олесе. А когда моторы замолчали, Олеся услышала, как ее отец говорил командиру:
— Встретили бы вас, дорогие люди, с хлебом-солью — только уж второй месяц сами соли не видим.
Вечером командир приказал наладить походный радиоприемник. Боец-радист укрепил на высоком ясене большой рупор. Всполошились галки. Народ собрался под деревом.
Радист настроил аппарат. Испуганная галка сослепу залетела в рупор и выскочила оттуда, отчаянно махая на всех крыльями.
Рупор зазвенел, и все услышали голос из Москвы.
Долго слушали люди. О дружных народах, о широкой земле, о вольном, веселом труде пела Москва. И многие еще по привычке озирались, не веря, что можно так громко говорить об этом.
Пошел дождь. Сперва слабенький, редкий, потом припустил. Но никто с места не сдвинулся.
Первый раз в жизни слушала Олеся радио. Она привстала на цыпочки и вытянула шею, словно хотела заглянуть в черное отверстие трубы, из которой выходили московские слова. Не все слова поняла Олеся. Но вот ясно разобрала:
«…Привет товарищу Сталину…»
Потом голос смолк, и раздались певучие удары:
Би-им, бюм-бум-бом, бэ-бам!..
Командир объяснил, что это бьют часы на кремлевской башне.
Часы пробили двенадцать раз. Отгремела могучая и строгая музыка.
— Ну, вот и всё на сегодня, — сказал командир.
И народ стал медленно расходиться.
Скоро никого не осталось под деревом. Луна, хоронясь за тучами, тускло освещала опустевшую улицу. Чуть поблескивали, лопаясь, пузыри на лужах. Дождь усилился.
Вдруг командир увидел, что к дереву под кралась Олеся. Она осторожно огляделась, нет ли кого поблизости. Командир стоял в тени от дома, и девочка не заметила его. Она ухватилась за мокрые ветви. Дождь стучал в стенки рупора. Девочка дотянулась до него, всунула голову в самый раструб. Командир услышал ее торопливый, прерывистый голос.
— И от меня ему поклон, — говорила, слегка задыхаясь, Олеся в трубу, — от меня там тоже поклон ему в Москве передайте… Скажите — от Пружак Олеси.
Спорили о силе. Какая она бывает? И кто всех сильней?
— Сильней всех Илья Муромец был, — сказал Володя. — Помнишь?
— Помню, — сказала Наташа. — Илья был Муромец, богатырь. Он был здоровый. Как махнет, так все и валятся. Даже лошади — и то!
— Мамонт бы не повалился, — заявил Володя, — Мамонт самый сильный был. Он мог слона на крышу закинуть.
— А кондор что, слабее мамонта?
— Кондор — это, как орел, птица! Он только из всех птиц сильнее. А мамонт всё равно бы и у кондора мог все крылья из хвоста вытащить.
— Теперь уж мамонты не водятся, — проговорила Наташа. — Сейчас кит всех сильнее.
— А мамонт бы и кита мог затоптать, если 0 только не умер и в воду полез.
— «Если бы», «если бы»! — передразнила Наташа. — А кит всё равно сильнее всех!
— А вулкан зато сильней еще кита! — не сдавался Володя. — Если б кит вдруг полез на гору и вдруг очутился б в вулкане… Думаешь, вулкан засорится? И вовсе нет! Кит бы весь разварился сразу, даже пригорел… А я знаю, кто всех сильней!
— Кто? — Всех сильней Геркулес был! Он целый великан был. Его все киты боялись. Он знаешь какой был? Волосы причесывал граблями, а зубы чистил щеткой, которой подметают… А курил знаешь как? Провертит сбоку у вулкана дырку — и давай дымить! А если вулкан потух, возьмет дом, печку затопит, а сам трубу на крыше всунет в рот и курит себе. Вот какой был силач! Его никто не мог победить. Он бы всех поборол.
— Так он ведь в сказке только был… Мало ли что!
— А он бы и вправду всех победил.
— Так бы уж и не нашелся, кто его победит?
— Никто бы не нашелся.
— Никто из людей? Ни один человек? Что ж, по-твоему, значит, его и Сталин бы не победил? — спросила Наташа и хитро посмотрела на Володю. — Сталин бы уж победил!
Володя смутился было, но потом нашелся.
— А Геркулес бы с ним не боролся, его бы Геркулес послушался, — сказал Володька. — Он бы сам за нас скорей стал да как дал бы врагам всем!
— А что бы он сейчас в жизни делал, Геркулес твой? — придиралась Натка.
— На службу ходил.
— Он бы на службе не поместился.
— Уж нашлось бы ему место, не беспокойся! — сказал Володя. — Он бы знаешь куда на службу ходил?. В самый Кремль. Он бы там у часов стоял, которые, знаешь, на башне? И за водил бы их прямо с земли… Пускай, чтоб всё время, целый день играли!
Больше спорить было не о чем. Пошли вместе чай пить.
Есть много разных портретов Сталина. Бывают портреты маленькие, такие, что умещаются на булавочной головке. Бывают и такие, что выше семиэтажного дома.
Видел я немало портретов, нарисованных детьми. Портреты эти не были похожи один на другой.
Мальчик с Кавказа нарисовал товарища Сталина в распахнувшейся косматой бурке, в черкеске с газырями, на лихом коне. Конь мчится над кручей. Внизу облака. Наверху орел.
Девочка-китаянка нарисовала товарищу Сталину узкие глаза, немножко раскосые. Негритенок изобразил Сталина курчавым, с тугими, мелко вьющимися волосами.
Каждый прибавлял портрету сходство с людьми своего народа. Каждый пририсовывал знакомые черты отца, товарища или старшего брата.
Но самый удивительный, самый неожиданный портрет показал мне раз один мальчик за границей, в чужой заморской стране.
Я остановился в большом городе и жил там в красивой гостинице. В гостинице служил мальчик — «бой». Он чистил жильцам ботинки и с самого утра до поздней ночи мотался на побегушках. Целый день он бегал с письмами и разными поручениями с первого этажа на седьмой, с седьмого — на второй, со второго — на улицу, с улицы — в переулок, а там — в магазин, куда его посылали… Он так уставал, что иногда нечаянно засыпал над нечищеным ботинком. Тогда мрачный рослый швейцар под ходил к нему, брал грязную сапожную щетку и с размаху проводил ее жесткой щетиной по лицу мальчика. Бедняга вскакивал с лицом ушибленным и в ваксе.
Я однажды не вытерпел и заступился за мальчика. С этого дня мы с ним подружились. Он знал, что я приехал из Советской страны, и часто расспрашивал меня, как у нас живут, как учатся ребята и почем у нас вакса. Встречая меня, он украдкой салютовал — подымал кулак, как это делают революционеры.
Жил он, как все бои, в грязном и душном чуланчике под черной лестницей.
Как-то раз я пришел к нему в гости. Мы сидели с ним на скрипучей узкой кровати и разговаривали. Кто-то топал над нашими голо вами, сбегая по лестнице. Пахло ваксой и светильным газом.
