«Вероятно, — подумал я, — старик сейчас опять запоет».
И даже представил себе, о чем будет его новая песня. Наверно, об утренней тайге, разбуженной зарей и птицами, о родной реке, бегущей рядом с поездом, о сопках, осененных свежим росистым лесом, и, возможно, опять о русском учителе Николае Павловиче…
И точно, Тимофей Иванович запел, но, к сожалению, слова новой песни были мне не понятны, а спросить Терентия Ивановича или его сына, о чем теперь пел их сородич, я просто не успел.
Промелькнул высокий домик с башенкой — полустанок. Заскрипели тормоза, сдерживая вагоны на крутом спуске. Тумнин ненадолго ушел в заросли, потом снова с шумом вырвался оттуда и забурлил на перекатах. Утренние тени отодвинулись к сопкам и стали взбираться на лесистые склоны.
Оставив справа от себя реку, поезд въехал в довольно широкую долину, на дне которой теснились бревенчатые дома.
Это была Уська-Орочская.
Василий Акунка прямо со станции ведет меня речным берегом к дому учителя Сидорова.
Утро выдалось тихое, ясное. Тайга на горных склонах, омытая ночной росой, дышала свежестью. Каждая крона дерева, каждый куст были пронизаны солнечным светом. И через все это зеленое царство Тумнин неутомимо нес свои бурные воды к морю, огибая крутые, чаще всего скалистые выступы сопок, которые сходились вдали так близко, что река, казалось, с трудом пробивается через гулкое ущелье.
Несколько минут мы идем молча, не зная, с чего начать разговор, хотя мне хочется о многом расспросить Акунку.
— Вы, наверно, тоже ученик Николая Павловича?
— Конечно, — оживляется Василий, — мы здесь все его ученики…
Акунка перед войной окончил «лесную школу» в Уське-Орочской.
«Вероятно, — думал я, — школу называют здесь „лесной“ потому, что стоит она на берегу Тумнина. А возможно, еще и потому, что первыми учениками были дети орочей — таежных следопытов».
Я прошу Акунку рассказать о детских годах, когда он вместе с другими ребятами впервые сел за парту.
— Николай Павлович лучше расскажет, — говорит юноша. Но, подумав, соглашается.
…Было это в один из морозных дней февраля, в самый разгар охоты. В это время в поселке остаются только женщины, глубокие старики и малые дети. Все остальные живут в тайге. Стреляют белок, идут по следам соболей и лисиц, выкуривают из берлог медведей, — словом, для таежников наступает самая горячая пора.
Василию шел тогда одиннадцатый год. Он уже отлично правил собачьей упряжкой, метко стрелял из ружья, знал повадки зверей, и Терентий Иванович считал сына своим помощником.
В то памятное утро отец послал его проверить капканы, которые с ночи поставил в распадке по следу лисицы. Не успел мальчик отойти от зимовья, как услышал: бежит упряжка. Сперва подумал, что это Колька Бисянка едет. Колька давно обещал приехать к Васе, чтобы вместе обложить медвежью берлогу на старом тополе. Но когда упряжка миновала кедровик, Вася увидал, что ею правит новый учитель, а на нартах, тесно прижавшись друг к другу, сидят Петя Тиктамунка, Олег Мулинка и Саша Намунка. Лица у ребят унылые, а у Олега почему-то слезы на глазах.
Вася сразу догадался, зачем сюда приехал русский учитель, повернул свои широкие, подклеенные мехом лыжи и пустился в заросли. Николай Павлович заметил его и закричал:
— Мальчик, остановись!
Но где там!
Вася бежал так быстро, что следом за ним летели снежные вихри. Он даже забыл про свои капканы. Пробежав с километр, остановился, прислушался. Тихо. Значит, никто не гнался за ним. Подумал, не махнуть ли к Кольке Бисянке — предупредить, что новый учитель объезжает охотничьи зимовья, собирает орочских ребят в школу.
Но как поближе добраться к Бисянкам — не знал. Может быть, через дубовую падь? Но там, рассказывал отец, бродит большое стадо диких кабанов. Еще набредешь на секача! А если даже кабаны откочевали, до самой ночи не доберешься к Бисянке.
Что же такое придумать?
Вдруг в мерзлых кустах возник странный шум. Вася вздрогнул, насторожился. Пройдя немного вперед, увидел огромного лося. Лось чистил рога о ствол толстого кедра. Дерево качалось, и на снег падали тяжелые шишки, набитые орехами.
Чтобы не испугать сохатого, мальчик решил уйти. Но куда? Уйдешь подальше в глубь тайги, погибнешь без огня и пищи. Если бы захватил с собой спички, мог бы заночевать у костра и переждать, пока учитель уедет из зимовья.
Ничего не поделаешь — надо возвращаться. И Вася, не спеша, пошел обратно.
Занятый своими мыслями, он не заметил, как подошел к распадку, где, слегка запушенные снегом, стояли капканы. Заметив издали, что на приманку попалась крупная рыжеватая лисица, мальчик даже закричал от радости. Правая передняя лапа лисицы была зажата пружиной, и зверь, потерявший надежду вырваться, с ожесточением пытался ее отгрызть.
«Испортит шкурку», — испугался Вася и, подбежав, упал на лисицу, придавил ее своим телом.
Через две минуты встал, поднял пружину, освободил лисью лапу и, обнаружив на меху только две дырочки от зубов, успокоился. Вася посадил на крючок новую приманку, потуже взвел пружину и бросил на капкан несколько горстей снега. Может быть, ночью еще одна огневка попадется.
Когда Вася уже был в пятидесяти шагах от зимовья, он, к своему удивлению, увидел, что там стоит не только упряжка учителя, но чья-то еще. «Кто бы это мог приехать к отцу?» — подумал он. В ту же минуту распахнулась дверца шалаша и оттуда выбежал Колька. Вдогонку за ним кинулся Иван Бисянка. Догнав сына, сгреб его в охапку и унес обратно в шалаш.
«Неужели сам Иван Петрович привез Кольку к учителю? — с тревогой подумал Вася. — Или учитель успел за это время съездить за ним?»
Вася почувствовал себя таким беспомощным, что сердце у него сжалось и к горлу подступили слезы. Но потом решил, что вдвоем с Колей они что-нибудь придумают, и успокоился.
Им уже однажды пришлось уходить от беды. Правда, беда случилась по их вине. Просто из озорства они с Колькой залили водой костер, который развел у себя во дворе шаман Никифор Хутунка. Что-то у шамана получилось с председателем сельсовета. Озлившись, Никифор решил вызвать самых злых духов на голову председателя и развел большой костер, чтобы начать камлание.
Вездесущие Колька и Васька все это наблюдали из соседнего двора. Только Никифор зашел в дом, чтобы напялить на себя халат с побрякушками и захватить бубен, ребята перемахнули через забор, опрокинули на костер бочку с водой. Но не успели они скрыться, как из дому вышел Никифор и, схватив палку, пустился за ними вдогонку. Добежав до реки, ребята успели столкнуть на воду оморочку и уплыли вниз по течению. Шаман постоял на берегу, погрозил озорникам и пошел жаловаться родителям Кольки и Васьки.
Двое суток мальчики бродили по тайге, боясь вернуться домой. Только на третьи сутки поздно вечером, крадучись, вернулись. Но все обошлось.
А председатель сельсовета, встретив ребят на улице, рассмеялся:
— Теперь нам от злых духов покоя не будет, наверно.
Колька махнул рукой:
— Нет никаких духов — ни злых, ни добрых. Их шаман придумал. Людям головы морочит. Лучше бы на охоту ходил, а то сидит, колотит в бубен, что-то ворчит себе под нос…
…Сняв лыжи и поставив их к стене, Вася осторожно толкнул дверь и вошел в шалаш. Сделав вид, что ничего особенного не произошло, бросил к ногам отца лисицу:
— Вот, ама, в распадке из капкана вынул. После опять схожу, может, еще одна попадется. — И, встретившись взглядом с Колькой, подмигнул ему.
Терентий Иванович взял лисицу, встряхнул ее, потом подул против шерсти:
— Добрая огневка, пушистая.
— Дай, ама, мы с Колькой с нее шкурку стянем, — поспешно произнес Вася, обрадованный возможностью вызвать своего друга из шалаша и поговорить.
— Ладно, сам сделаю, — сказал отец. — Садись.
Вася покорно сел на медвежью шкуру, искоса поглядывая то на заплаканного Олега, то на Сашу, который грыз сахар и глупо улыбался. «Вот дурачок, — в сердцах думал о нем Вася, — ему все равно, куда повезут его, лишь бы побольше сладкого давали».
Что-то слишком долго длилось молчание. Вася ждал, что учитель заговорит с ним, но тот почему-то молчал, в упор разглядывая Васю своими синими нездешними глазами, и мальчик чувствовал себя нехорошо под этим взглядом. Он нащупал в кармане трубочку, которую недавно стал курить, но вынуть ее побоялся.
— Сколько тебе лет, Вася? — наконец спросил учитель.
— Ама говорил недавно, что одиннадцать зим…
— Верно, одиннадцать, — подтвердил Терентий Иванович.
— В городах ребята в одиннадцать лет уже учатся в четвертом классе, — сказал учитель. — А вы, мальчики, только в первый класс начнете ходить. И то с большим опозданием, ведь теперь уже январь… Так что не будем терять время, поедем в Уську, в школу. Хочешь в школе учиться?
