2
В воскресенье денёк выдался на славу. Жарко и тихо. Солнце сияло над Дальбу и сушила глотки. Самая подходящая погодка для сбыта прохладительных напитков. Толпа народу двигалась к стадиону. Если не считать выставок собак и аукционов, футбольные матчи были самым большим событием в нашем Дальбу.
Мы неплохо подготовились. Мы всё излазали, чтобы собрать побольше пустых бутылок. Всего набралось шестьдесят семь штук. Часть мы оставили в залог тёте Лесбор и на эти деньги накупили разных там вещей, необходимых, по-нашему, для приготовления фруктовых прохладительных напитков, ну, там сахар, апельсиновый сок, черносмородинный сок, уксус. Мы вымыли бутылки и наклеили новые этикетки со всякими, как мы считали, соблазнительными для публики названиями. А еще Стаффан приклеил на всякий случай эти свои «по патенту» и «доктор».
Мы не очень-то представляли, какой должен быть состав, решили взять всего понемножку и смешать. У себя в кладовке Стаффан нашёл целый клад. В картонной коробке, под кучей двоякого хлама, оказалось полно бутылок, очень красивых и с яркими этикетками. А названия, например, такие: «Доктор'с Спешиал», «Хайлэнд Квин», «Гранд Дэд», «Бифитер», «Реми Мартен», «Отар». Мы взяли несколько штук, отвинтили пробки и понюхали. Пахло приятно. Стаффан решил, что это как раз то, что нужно. Это придаст нашим напиткам крепость и аромат. Он сказал, что бутылки наверняка отцовские, он их бросил тут, когда бросил семью, так что теперь, конечно, и думать про них забыл. В общем, пора было закругляться, и для полноты картины, мы подлили ещё остатки моей микстуры.
Напитки мы везли в старой детской коляске из клеёной фанеры, меня в ней катали, когда я был ещё грудничком. В коляске мы устроили холодильник, набросав туда льда, чтоб бутылки не нагревались. Жарища была такая, что я бы сам с удовольствием туда залез. Я нёс фанерный плакат на ручке, который мы сами смастерили. «ЦЕЛЕБНЫЕ НАПИТКИ Д-РА ОЛЬССОНА ВДОХНУТ В ВАС НОВУЮ ЖИЗНЬ», — вывели мы на плакате большими синими буквами.
Когда мы явились, первый период уже кончился. Наши ребята проигрывали со счётом 1:2.
— В самый раз пришли, — сказал Стаффан. — Сейчас им как раз может понадобиться что-нибудь подкрепляющее.
Мы протиснулись со своей коляской в толпу красных и потных от жары и волнения болельщиков. Я стал размахивать своим плакатом, и мы заорали во весь голос, чтобы перекричать болельщиков:
— Прохладительное! Вот прохладительное!
Стаффан был прав. Мы явились в самый раз. Народ столпился вокруг нашей коляски.
— Освежающие напитки! Одна крона! — выкрикивал Стаффан, принимая деньги, в то время как я раздавал бутылки.
— Живая водичка! Освежает и омолаживает! Бодрящие напитки! Действуют живительно! — надрывался Стаффан и швырял со звоном кроны в консервную банку.
Публика хватала все подряд — и «Апельсиновый освежающий», и «Брусничный особый», и «Малиновый бальзам», и черносмородинный лимонад «Зверобой». Торговля шла бойко. Мы делали большой бизнес.
— Свеженькие прохладительные! — подстегивал публику Стаффан. — Торопитесь, торопитесь! Кончается!
Напитки быстро кончились. Последнюю бутылку «Зверобоя» купил школьный учитель Травссон, член местного комитета по работе с беспризорными и трудновоспитуемыми и сотрудник отдела народного образования, заместитель церковного старосты и пассивный член местного отделения Комитета по делам спорта, маленький, обидчивый, пузатенький и лысенький человечек. Физиономия у него была багровая, и он всё время вытирал лоб рукавом рубашки.
— Уф! — пыхтел он. — Ну и жарища! Просто пекло!
— «Зверобой» прохлаждает и увлажняет, — сказал Стаффан. — Он утоляет жажду, как горный ручей, и на любой, самой лысой лысине, волосы от него растут, как трава весной.
— Постыдился бы, сопляк! — рявкнул Травссон. — Грубиян паршивый! — Он не выносил, когда говорили про лысины и волосы.
Ну, всё. С делами было покончено. Теперь мы могли спокойно посмотреть матч. Вдруг стадион взревел: Малыш Густавссон забил головой мяч в ворота противника. Счет сравнялся: 2:2.
Атмосфера накалялась, и болельщики охлаждались нашими напитками. Крики и вопли вроде «Давай, давай!» становились всё громче и всё неразборчивей. Одна азартная дамочка, подкрепившись «Малиновым бальзамом», трахнула своей сумочкой «под крокодилову кожу» солидного пожилого господина прямо по голове. Тот в свою очередь повернулся к мужчине сзади и прошипел: «Ну, берегитесь, болван вы этакий!» Мужчина сделал шаг назад и так отдавил ногу какой-то женщине, что та взвизгнула. «Смотрите, куда ставите свои ножищи, хам неотёсанный, — прошипела она раздражённо. — Вот скажу мужу, он вас проучит». Муж перетрусил и попытался улизнуть, но был остановлен свирепого вида верзилой, который сказал: «Стоп! Куда лезете!» В общем, наши напитки вроде бы и правда оказывали живительное действие.
Всего за десять минут до конца матча судья назначил штрафной. Футболист из местной команды Будка Свенссон так здорово обыграл противника, что противник кувырком влетел прямо в объятия публики. С решением судьи никто не согласился.
— Судью с поля! — возмущённо вопили болельщики.
Началась страшная неразбериха. Компания болельщиков, к которой угодил противник, тщедушный правый крайний Пташка Ларссон, ни за что не хотела его отпускать. В этой сумятице на поле вдруг выскочил школьный учитель Травссон.
Он мчался на удивление большими скачками — этакий пузатый лось в тренировочном костюме — прямо к мячу на штрафной площадке. Добежав, он осторожно пнул мяч своим чёрным остроносым ботинком. Мяч покатился, и Травссон, пригнувшись, потрусил за ним.
— Глядите, как надо играть! — крикнул он удивлённым зрителям.
— Давай, Лысый, давай! — заорал Стаффан.
Судья сначала даже не понял толком, что происходит. Потом встрепенулся и засвистел что есть силы в свой свисток, а судьи на линии бестолково замахали своими флажками — будто замигали ошалевшие семафоры. Но Травссон раз и навсегда решил показать народу, всем этим малограмотным шведским судьям, шведскому союзу футболистов, а также — чем чёрт не шутит! — вербовщикам из знаменитых европейских команд «Шеффилд Юнайтид», «Лидс» или «Кайзерлаутерн», что такое настоящий футбол. Он легко обыгрывал невидимых противников, на хорошей скорости — хотя и не очень устойчиво — продвигался к центру поля, сильными ударами посылал мяч вперед. Болельщики вопили от восторга и хлопали в ладоши.
— Финт, Лысый, финт! — закричали ему, когда судья его догнал.
Но тут уж было не до финтов. Судья вцепился в него обеими руками.
— Пусти! — крикнул Травссон. — Вцепился как клещ.
— Долой судью! Судью с поля! — орали болельщики.
Но судья и не думал его отпускать. Чтобы как-то освободиться, Травссон схватился за резиновый пояс на чёрных трусах судьи, сильно оттянул и отпустил. Резинка хлопнула судью по животу, судья сморщился, но рук не разжал. Травссон ещё раз оттянул резинку. Как всем известно, резинка на поясе — не очень-то надёжная штука. Вот она и лопнула. Судья отпустил свою жертву, когда почувствовал, что его элегантные чёрные трусы сползают.
Травссон продолжал продвигаться к вратарской площадке противника. Защитник Тыква Нильссон предпринял попытку задержать его, но Травссон сделал обманное движение влево, обошёл защитника справа и оказался один на один с вратарём. Удар! — и мяч влетел прямо в верхний левый угол. Тут уж не помогли бы никакие прыжки, броски и падения. Против такого результативного форварда, как Травссон, никакому вратарю было не устоять. У Травссона удар был смертельный.
Стадион ревел.
— Матч окончен! — закричал судья. — Всё, конец! Гол недействителен! Не засчитывается!
Когда болельщики ринулись на поле качать Травссона, мы сразу же ушли. Мы и не подумали собирать брошенные бутылки. Не к спеху, подождёт. Денег у нас и так было больше, чем надо. Я положил наш плакат в коляску. Меня немножко беспокоило, не начались бы какие разговоры насчёт состава наших прохладительных напитков. Они оказались что-то уж чересчур живительными.
— Чокнутый всё же народ эти болельщики, — сказал Стаффан.
— Да уж, — сказал я.
— Зато каков бизнес, а? Просто блеск! — сказал Стаффан.
— Да уж, — сказал я. — Бизнес ничего себе.
— Теперь, наверно, сможем даже купить новый поводок нашему Могиканину, — сказал Стаффан.
На обратном пути нас обогнал какой-то велосипедист. К спутанным волосам у него прилипла лепёшка грязи. А лицо было такое напряжённое, будто он изо всех сил старался не упасть.
— Не иначе, с футбола, — усмехнулся я.
Лампа замигала в окошке. Два коротких и один длинный.
Если б где-нибудь поблизости была какая-нибудь башня с часами, они пробили бы сейчас ровно одиннадцать ударов. И если б в эту ночь светила полная луна, а где-нибудь поблизости была стая волков, они все как один стали бы выть, задрав морды к чёрному небу, усеянному звёздами и летучими мышами.
