Ознакомительная версия.
Тут Ян открыл люк и спрыгнул прямо на мой рисунок.
— Красота! — похвалил он.
— Не мог постучать, прежде чем вламываться?
— Ах, извините-извините, — съязвил брат.
Он выудил из сумки комикс про Фантомаса и снова вылез на солнце.
Вскоре и я вышел на палубу, сложил из своего рисунка самолетик и пустил его по ветру. Сделав красивый вираж, он спикировал и заскользил по воде, словно чайка, совершившая вынужденную посадку.
Папа стоял у штурвала и радостно насвистывал. Белую моряцкую фуражку он сдвинул чуть-чуть набекрень. Настроение у него было отличное, как всегда, когда мы уезжали из города. Он насвистывал «У меня ни гроша в кармане, я свободен как птица» и курил трубку. Мелодия вылетала, словно колечки дыма. Папа, прищурившись, поглядывал на воду и кивал островкам и шхерам, мимо которых мы проходили.
Мама сидела на корме и вязала свитер. Ян уткнулся в свои комиксы. Папа терпеть не мог комиксы, но ничего ему не говорил. Ведь мы плыли на остров! Я зажмурился и старался не думать о том, что творится у меня в желудке.
— Погляди-ка налево, Ульф, что ты там видишь? — спросил папа.
Я, конечно, посмотрел не в ту сторону. Несколько чаек ныряли в воду у мостков. Из летней уборной вышел какой-то дядька.
— Ничего особенного.
— Вечно ты путаешь лево и право! Неужели трудно запомнить? — рассердился папа.
— Так уж выходит, — ответил я.
Если бы я посмотрел туда, куда он указывал, то увидел бы маяк. Каждый год, проходя мимо этого места, мы устраивали перекус. Здесь была ровно половина пути. Мама достала пакет с едой: молоко и бутерброды с колбасой и огурцами.
— Здорово, да? — сказал папа.
Он отпустил штурвал, чтобы погладить маму по щеке и достать бутерброд.
— Что именно? — спросила мама.
— Да всё!
Папа хотел сказать: здорово сбежать на время из зубного кабинета, от ежедневных забот, забыть о медсестре, которая вечно так завинчивает краны, что прокладки летят.
Хорошо пожить тихо и мирно — вот что он имел в виду.
— Да, здорово, — согласилась мама.
— Спой что-нибудь? — попросил папа.
— Мы же едим, — отмахнулась она.
Но тоже улыбнулась, хотя она и не радовалась так, как папа. Я решил, что настал подходящий момент рассказать им о Перси.
— Я хочу вам кое-что сказать, — начал я.
— Что-то приятное? — спросила мама.
— В общем, да.
— Что же? — заинтересовался папа.
Но тут Ян оторвался от своих комиксов.
— Он хочет сказать, что влюбился в Пию и собирается на ней жениться! В церкви Стурчюркан.
— Ну и придурок же ты! — завопил я и плеснул в него молоком.
В другой бы день папа страшно рассердился. Но теперь мы плыли на остров, так что когда Ян, весь мокрый, ринулся на меня с кулаками, папа просто удержал его.
— Не дразнись, Ян. Чувства — вещь чувствительная. А ты, Ульф, не обзывайся, — сказал папа, повернувшись ко мне. — И почисти хорошенько зубы на ночь. Два раза. Прекратите вечно ссориться, мальчики! Хочешь еще молока?
Нет, спасибо. Меня и так подташнивало.
— Что ты хотел сказать, Ульф? — напомнила мама.
— Так, ничего особенного, — ответил я и повернулся к папе. — Неужели нельзя идти побыстрее?
Папа вел лодку со скоростью не больше семи узлов в час. Всегда. Он считал, что так мы наслаждаемся видом окрестностей. Да и горючего уходит меньше.
Я снова уполз в каюту и приложил лоб к полу.
Папа дал три долгих гудка и один короткий. Значит, прибыли. Я поднялся наверх. Дом дедушки и бабушки красовался на вершине горы и был похож на большое безе. Дедушка сам его построил — две башенки, терраса и балкон, где теперь стояла бабушка и махала нам тряпкой для вытирания пыли. Дедушка, как обычно, работал в саду, выкапывал из земли большущие камни. Когда наша лодка протарахтела мимо, он вскинул лопату в знак приветствия.
Он даже поднял флаг в честь нашего приезда.
— Тишина и покой. Наконец-то начнется блаженный отдых! — воскликнул папа, когда мы пристали к причалу в бухте. Ян спустил якорь.
— Не очень-то на это рассчитывай, — предупредила мама.
— Я, во всяком случае, сидеть сиднем не собираюсь, — заявил я.
Похоже, природа тоже не знала покоя. Над нашими головами горланили тучи чаек и крачек. А на другом берегу на скале, выдававшейся в море, стояла Пия и чистила щуку.
— А вон и твоя любовь, — сказал Ян и украдкой ущипнул меня за ногу.
— Да плевать мне на нее, — прошипел я.
Но всё же не удержался и посмотрел — на ее губы, глаза, нос, подбородок и красный купальник. Да, точно, вот она какая. Немного подросла за год, но такая же красивая. Пия подняла пойманную рыбину и помахала ей в воздухе.
— Привет, Уффе! — крикнула она. — Приходи на пирс купаться.
— Ну не знаю. Мне сперва надо с Классе встретиться, — ответил я. Рядом стоял мой брат и всё слушал.
— Ладно, — сказала она и опустила щуку.
Папа, отдуваясь, вытащил сундук из носовой каюты.
— Вот это улов! Какая огромная! — похвалил он.
— Да в ней лишь чуть больше двух кило. Я ее выловила у пароходного причала, — ответила Пия и продолжила чистить рыбу.
Совместными усилиями мы выгрузили сундук на причал.
— Пойду за тележкой, — сказал папа. — А вы пока выносите всё остальное.
Дедушка, как всегда, оставил тележку под ольхой у водокачки, чтобы нам не тащиться за ней к дому.
Я шел по палубе, в руках у меня был ящик с резиновыми сапогами, зонтами и плащами. И вдруг я вспомнил смех Пии. Интересно, остался ли он таким же, как в прошлом году? Задумавшись, я споткнулся о веревку, выронил ящик и, взмахнув руками, с громким плеском рухнул в воду Море оказалось теплее, чем я ожидал.
Выплыв, сквозь крик чаек я услышал смех Пии. Он был такой же хрипловатый, вольный и разудалый, как и прежде.
— Растяпа! — прошипел Янне.
Я ничего ему не ответил. Только улыбнулся, выплюнул воду и откашлялся.
— Что там у вас стряслось? — крикнул папа.
— Да ничего особенного. Просто Уффе выбросил за борт резиновые сапоги и плащи, — ответил брат.
— О господи! — охнул папа.
Глава 3
Я встречаюсь с дедушкой, гусеницами и Классе
Тяжело пыхтя, папа тянул нагруженную тележку. В самом низу лежал сундук с сокровищами — алюминиевый с черным железным кантом. В нем была наша одежда и простыни, а еще кухонный комбайн, тетрадь с мамиными лучшими рецептами и папин французский детектив — чтобы ему было что читать на отдыхе. Поверх сундука мы положили гамак и навалили коробки со всякой всячиной, без которой на острове не прожить.
— Ну-ка, взялись дружно, мальчики! — кричал папа. — Раз-два!
Ухватившись за ручку, он тянул тележку вперед. А мы с Яном подталкивали сзади. Папа то и дело останавливался и утирал пот со лба своей моряцкой фуражкой. Его нейлоновая рубашка намокла от пота. Подъем к дому был крутой. Тут и там на тропинке торчали острые камни.
— Проклятущая дорога! — бормотал папа.
— Что ты сказал? — спросил дедушка. Это он проложил дорожку.
Он стоял наверху, спиной к солнцу. Его тень накрыла нас. Она была длинная, черная и мускулистая — ну, прямо точь-в-точь как тот кочегар, которого дед нокаутировал однажды во время плавания через Атлантику.
Сам-то дедушка был приземистый и толстый, и нос у него был бугристый.
— Ну, вот мы и прибыли, — объявил папа.
— Может, зрение у меня уже и не такое, как прежде, но я не слепой, — буркнул дедушка.
— Здравствуйте, дядя, — сказала мама. Она его так называла.
Дедушка приподнял серую фетровую шляпу, и солнце осветило его блестящую лысину. Он кивнул. Сначала маме, потом всем остальным.
— И вам здрасьте, — отвечал он.
Он так говорил — «здрасьте», «добрутро». На этом церемонии закончились. Дедушка снова надел шляпу.
— Что это вы тащите? — гаркнул он, указывая на нашу поклажу. — Вы что, привезли с собой пол-Стокгольма?
— Тут только самое необходимое, — отвечала мама.
— Не следует брать больше, чем можешь унести! — рявкнул дед. — Ну-ка, отпусти ручку, и вы, парни, тоже отойдите в сторонку.
Дедушка налег грудью на рукоятку тележки и потащил ее, словно упрямый маленький тяжеловоз. От натуги у него покраснели уши и на затылке проступил пот. Но он тянул в одиночку, а мы шли следом.
— Как ты вообще себя чувствуешь, отец? — поинтересовался папа.
— А ты как думаешь? — буркнул дед. — Как может чувствовать себя старый немощный старик?
Он принялся жаловаться на то, что улитки сожрали всю клубнику. И на то, что какой-то заезжий балбес поставил палатку прямо перед их домом. А вдобавок шмель всю ночь не давал ему спать.
— И вот теперь еще вы заявились со своим барахлом, — ворчал он. — Я помню, как хотел однажды выйти ночью помочиться и наступил на игрушечный автомобиль. Разбил колено о порог. Потом пол-лета хромал, словно придурок какой.
Ознакомительная версия.
