– Что-то давно не видела ее у нас, – продолжала мама, поборов холодильник, как и входную дверь, силой интеллекта, не иначе. – Отчего Женя к тебе теперь не заходит?..
Мы поссорились. Все вышло как-то нелепо. Если честно, я даже не могу точно вспомнить, что именно случилось. Медленно-медленно, как высыхает белье во влажный день, дружба потихоньку испарялась из нас. И не разобрать – вроде только что мы были насквозь подругами, а потом глядишь – сухое приветствие, колючий взгляд… Я тогда почти не думала о Женьке, слишком много всего творилось в жизни, только успевай дышать. Сначала я пыталась таскать подругу с собой на свидания, но кому понравится всегда быть третьей? А с мальчишками у нее ничего путного не складывалось, она многого от них хотела. Один глуп, второй груб, третий скуп…
– Так одна и просидишь до института, – говорила я Женьке. – Довыбираешься!
Университеты в то время казались мне такими же далекими, как старость.
– Зато ты, Сонька, без разбору хватаешь, – отшучивалась Женя.
Быть может, мне вздумалось обидеться на такое замечание или же я сама ляпнула что-то, не подумав. Разговоры у нас выходили какие-то странные: просто лиса и журавль друг у друга в гостях. Женька, кажется, начала считать меня поверхностной, ее «клюв» долбил в мое плоское блюдце; я же, сколько ни совала нос в бездонный кувшин Женькиной души, видела там лишь темноту и пустоту. Вероятно, лучшее подруга хранила на самом дне, но мне туда было не добраться. Куда уж!
Помню, в детстве мы с Женькой часто ссорились. И разногласия наши были огромны, незабываемы: у кого кукла красивее? Пойти играть на качели или на карусели? Одну косу лучше носить или две? И после таких крепких споров и злейших обид мы как-то изыскивали в себе силы для прощения. Проходили минуты, часы, в редких случаях мог пролететь целый день, когда мы хранили злость друг на друга. Но в любом случае перемирие было неизбежно. У нас с Женькой организовался целый ритуал. Мы выбрали для всех мировых место нашего знакомства. Надо было, как в первый раз, выйти во двор и занять стартовые позиции возле песочницы, тогда Женька делала шаг мне навстречу и спрашивала:
– Девочка, как тебя зовут?
Я должна была называть свое имя басом, именно таким запомнила Женька мое первое слово. Дальше она бесстрашно предлагала:
– Давай дружить?
– Давай, – басила я.
После этого любой конфликт считался исчерпанным, обида забывалась, и мы тут же, взявшись за руки, двигались в лапы нашей крепкой дружбе.
И вот сейчас, когда ссора была столь пустяковой, что забылась до перемирия, я понимала: как раньше уже не будет. Женька не шагнет навстречу, не предложит дружбу, как делала это много-много раз, и мне не придется снова и снова изображать Шаляпина. Это выходило очень забавно, просто невероятно, когда мы притворялись детьми и знакомились заново. А уж смех потом стоял – даже животы ныли и сводило челюсти.
Я впервые за долгое время почувствовала, как мне не хватает Женьки. Надо было, наверное, нырять поглубже в ее «кувшин», все равно не утонула бы. А я, наоборот, нос воротила, считая, что подруга слишком много умничает и задается.
– Соня, ужинать! – Мама открыла банку консервированных ананасов.
Она всерьез считала, что от ананасов можно похудеть, якобы они сжигают жиры. Тоже мне – пожароопасные фрукты!
– Я не голодна, – соврала я.
Закрыла дверь в свою комнату и всерьез решила продолжить писать свой старый дневник. Необходимо было разобраться, что же произошло со мной за последние годы. Может, права была Женька, я растратила себя на всякие глупости, как незаметно уходит мелочь из кошелька: кажется, только что звенела и оттягивала карман, но вдруг полезешь за нужной монетой – и пустота. Подруги нет рядом, да и от мамы тоже скоро ничего не останется – сгорит на ананасах… А во всем будет виновата тетя Надя, я так считаю. Это она сказанула маме о полноте: нет никакой дальновидности у тети Нади, несмотря на очки с толстыми стеклами. Ляпнуть такое, да еще в самый неподходящий момент! В любое другое время мама и внимания не обратила бы на подобное замечание, но тут ей словно разум отшибло – взяла и села на диету. Будто не было других свободных мест, где можно с удобством расположиться. Эта ситуация еще раз напомнила мне, как много людей вокруг сидят не на своем месте, вовсе не подозревая об этом. Но я стараюсь с мамой не спорить, это и раньше было бесполезно, а сейчас категорически противопоказано. Такое ощущение, что она постоянно спорит сама с собой где-то внутри, снаружи поглядишь – все в порядке: ходит и улыбается, радуется чему-то. Но я-то знаю, радоваться ей нечему, и если мама не ругает меня больше суток – значит, с ней не все в порядке. Даже сейчас не прикрикнула на дочь, когда я расселась в комнате и не вышла ее встречать, – у мамы были серьезные проблемы, только она отказывалась это признавать. И все из-за папы…
Вот уже пару месяцев мои родители не живут вместе. И подумать не могла, что когда-то скажу такое. Да я и сейчас не говорю, помалкиваю, вот только написать решилась. Папа с мамой всегда были в моем представлении единым существом – эдаким двухголовым драконом. И пускай головы порой ругались вдрызг, но куда им деться друг от друга? И вдруг, представьте себе, ни с того ни с сего одна голова берет и уходит жить к своей маме. А вторая еще и хлопает дверью ей в затылок так, что уши закладывает. И тут же в доме появляется новая – в очках и старомодном берете из ангорской шерсти. Это оказалась голова тети Нади, маминой школьной подруги, которая всегда недолюбливала папу за то, что он не слишком жаловал ее саму. Любить тетю Надю было сложно: она всегда строго щурилась, будто очки не подходили ей по диоптриям, отчего между бровей раньше времени залегли глубокие морщинки. Мама говорила, что на самом деле тетя Надя очень добрая и ранимая, а внешний вид – это броня. Но как же можно любить женщину, если она в броне? Я понимала страх папы перед такой амуницией.
Тетя Надя мигом оценила ситуацию и тут же освоилась у нас в квартире, как у cебя дома: запросто прошла на кухню и начала готовить ужин, находя все необходимое буквально вслепую, так как запотевшие с улицы очки сняла еще при входе.
Я притаилась в коридоре за вешалкой и, забыв о приличиях, подслушивала их разговор.
– Рассказывай, что у вас случилось? – спрашивала между делом тетя Надя.
– Он всегда любил «Битлз» больше, чем «Роллинг стоунз»! – невпопад отвечала мама, прикладываясь к рюмке, куда подруга накапала валерьянки. – Я с самого начала должна была понять, что этот человек мне не пара…
– Может, он упрекнул тебя по поводу веса? – также невпопад спросила тетя Надя. – Они вечно недовольны нашим весом!
Под местоимением «они» тетя Надя понимала всех встречных мужчин, а под словом «нашим» – свой личный вес.
– А что у меня c весом? – вспыхнула мама, которая была в два раза тоньше тети Нади.
– Мне кажется, ты поправилась за этот год. – Добрая подруга вновь водрузила на нос очки, разглядывая маму. – Я-то считаю, что ты только похорошела! Но этим мужикам не угодишь…
Тогда мама прищурилась, будто у нее тоже было плохое зрение, но промолчала. А тетя Надя уже продолжала, увлеченно, с пониманием дела старой девы, ни разу не побывавшей замужем, но знающей мужчин как облупленных.
– Ничего, перебесится, и жди обратно! Прибежит как миленький…
Мама будто бы начала вяло спорить, дальше подслушивать стало совсем неприлично. Мне показалось, ничего серьезного не произошло, папа в самом деле «перебесится» и вернется домой к завтраку. На завтрак у нас в то время подавали яичницу с беконом или пышный ароматный омлет, а еще толстые бутерброды с колбасой, папа это дело очень любил – ни одного завтрака не пропускал, сколько себя помню. Я тихонько вернулась к себе в комнату, легла в кровать и заснула мирным сном, уверенная, что папа нарисуется к утру, как раз чтобы погулять с Собакиным. Но проходили дни, а папа так и не возвращался. Он звонил мне каждый вечер и уклончиво сообщал, что еще задержится у Розочки – мол, ему от матери на работу ближе добираться, да и помочь ей по хозяйству не помешало бы. Но это был чистейший обман: Розочка не вела хозяйство – бабушка жила красивой и яркой жизнью цветка, вокруг которого пчелами роились садовники, мечтающие возделывать ее сад. Поэтому вопросы текущих кранов и пыльных ковров решались моментально усилиями верных бабушкиных поклонников.
Тем временем мама вдруг взяла и села на диету, такого я от нее не ожидала и очень насторожилась. В холодильнике место колбасы и бекона заняли обезжиренные йогурты, завтраки стали пресными, после них сразу хотелось есть. Прошла неделя моего вынужденного поста – и вдруг вернулся папа! Но лишь для того, чтобы забрать с собой Собакина, которого я забывала лишний раз выгулять… А для отца это стало настоящим ритуалом – Собакин был без ума от радости, облизывая хозяина с головы до ног, вот уж кто по-настоящему соскучился. Видимо, из-за этого папа не заметил, как похудела мама. Он ушел к Розочке, даже не взглянув толком в сторону отощавшей жены, и тихонько, уже стоя на лестничной клетке, позвал меня в гости. Собакин семенил за папой с воодушевлением, помахивая мне на прощание хвостом.
