В плохом настроении Спасокукоцкий вернулся домой.
Обедал он без всякого аппетита. За столом мать удивленно взглянула на него, потом внимательно присмотрелась и сказала:
— Ну-ка, открой рот!
Ничего не подозревая, Спасокукоцкий повиновался.
— Ой! — вскрикнула мама. — У тебя же дырка в зубе! Кариес! Боже мой! Нужно немедленно к зубному!
— Что?! — Спасокукоцкий выпустил из рук ложку, и она, звякнув о край тарелки, плюхнулась в борщ.
— Нужно немедленно идти к зубному, — повторила мама. — Немедленно! — она уже набирала номер телефона. — Алло! Скажите, пожалуйста, когда принимает стоматолог?.. Хорошо. Спасибо!.. — и положила трубку. — Идем сейчас же!
— Я-а-а не пойду! — сказал Спасокукоцкий.
— Пойдешь! — твердо сказала мама.
— Не пойду, — еще тверже сказал Спасокукоцкий.
— Ты что — хочешь остаться без зубов?! Доигрался со своими конфетками! Я сколько раз предупреждала — не ешь столько сладкого! Не грызи без конца конфеты!..
— Я не пойду! — на высокой ноте отчаянно выкрикнул Спасокукоцкий.
— Пойдешь, — спокойно сказала мама, пудря перед зеркалом нос.
— Я не могу… Мне плохо, — скривился Спасокукоцкий. — Живот болит!
— Ничего у тебя не болит, — сказала мама и стала подкрашивать помадой губы.
— Ой! Ой! — Спасокукоцкий скорчился и лег щекой в тарелку.
— Ты же знаешь, на меня это не действует, — невозмутимо сказала мама, подкрашивая щеточкой ресницы.
Это была правда. Мама Спасокукоцкого была тверда, как алмаз.
Полежав немного в борще, Спасокукоцкий поднял голову, обобрал со щеки капусту и тяжело вздохнул:
— Ты хочешь, чтоб я погиб!..
— Я хочу, чтоб мой сын не остался без зубов. Чтобы ему не пришлось носить в портфеле стаканчик со вставной челюстью.
…Через пять минут они уже шли к детской поликлинике. Мама крепко держала Спасокукоцкого за руку, а он автоматически переставлял ноги и ничего перед собой не видел: все расплывалось в слезах. Только в такт цоканью маминых каблуков бухало в груди сердце.
Запахло лекарствами — они вошли в поликлинику.
Возле стоматологического кабинета не было никого — прием только что начался — они оказались первыми.
Спасокукоцкий шагнул в дверь, и у него похолодело внутри. У стены стоял стеклянный шкаф, в котором на стеклянных полочках лежали блестящие никелированные инструменты для выдергивания зубов — клещи, «козьи ножки»…
А посреди кабинета, рядом с креслом, стояла она — бормашина. Та адская бормашина, про которую Спасокукоцкий еще в детском саду наслышался от вечно перепуганной Талочки Дударенко. Голубая, обтекаемой формы, похожая на рубку подводной лодки, бормашина смотрела на него желтым глазом и будто подмигивала.
Первым желанием Спасокукоцкого было рвануться и дать деру. Но позади остро пахла парфюмерией неумолимая мама. А впереди приветливо улыбался и пах лекарствами высокий лысый дяденька с бородавкой на носу — врач. Все пути к бегству были отрезаны.
— Заходите, заходите, — ласково заговорил врач и широким жестом указал на кресло. — Пожалуйста, садитесь, молодой человек. Сразу вижу, что передо мной настоящий мужчина.
Но Спасокукоцкий не поддался. Он прекрасно знал эти врачебные штучки-дрючки: улыбается, улыбается, а потом ка-ак вгонит шприц, или ка-ак резанет скальпелем, или ка-ак ткнет еще чем-нибудь — не успеешь и глазом моргнуть (Талочка Дударенко не раз о том рассказывала).
Спасокукоцкий не двигался с места.
Мама неожиданно подхватила его под мышки и, хотя он что есть силы задрыгал ногами, подняла и, как маленького, усадила в кресло.
Врач нажал на какую-то педаль, и кресло поехало вверх. А сердце Спасокукоцкого покатилось вниз.
— Ну-с, раскроем рот и посмотрим, что у нас там делается, — усмехнулся возле самого носа Спасокукоцкого зубной врач.
— Лесик, ну ты же хороший мальчик. Раскрой ротик. Ну, будь умничкой! — чужим, кротким голосом сказала мама.
— Ну-с! — повторил врач.
— Эге-х! — стиснув зубы, мотнул головой Спасокукоцкий.
— Не понимаю. Вы что — глухонемой?
— У меня не открывается рот, — не разжимая зубов, процедил Спасокукоцкий. — Свело, наверное, челюсти.
— А-а, это бывает, — заулыбался врач и взял Спасокукоцкого двумя пальцами за щеки. Чуть сдавил их. Рот сам собой и раскрылся.
Другой рукой врач ловко поднос к зубам Спасокукоцкого маленькое кругленькое зеркальце на длинной металлической ручке.
— Г-г-г-ап! — сказал Спасокукоцкий и укусил врача за палец.
— О-у! — отдернул руку врач, — Так вы мне, хлопче, палец откусите. Как я тогда работать буду? — И вдруг строго: — А ну-ка, раскрой рот! Живо!
Это подействовало, и Спасокукоцкий раскрыл рот. Врач снова поднес зеркальце к зубам.
— А-а-а! — закричал Спасокукоцкий.
— Что такое? Я же еще не дотронулся.
— Болит.
— Не может быть.
— Ага. Вам «не может быть». А мне «может». Это же не ваши зубы! Я больше не хочу. Я уже слезаю.
— Да ну! — сказал врач. — И где ты такой грамотный учишься? В какой школе? В каком классе? Вот возьму и напишу про тебя в стенгазету.
— Напишите, напишите! — сказала сзади мама и назвала номер школы и класса.
— Что?! — весело воскликнул врач. — Вот здорово! В том же классе учится и моя дочь. Люба Присяжнюк.
— Да-а-а? — Спасокукоцкий от удивления разинул рот. И правда в их классе училась такая девчонка.
«Ой! Это ж теперь все узнают… И Кукуевицкий узнает… Пропал я, пропал. Опозорил себя на всю школу. Засмеет теперь меня Кукуевицкий, вконец засмеет. Всем расскажет и про пожар, и про колодец, и про коня Электрона… Что же теперь будет?..»
Занятый своими мыслями, Спасокукоцкий не заметил, как врач включил бормашину и она тихо-тихо зажужжала. Было совсем не больно… Прошло несколько минут, и врач весело сказал:
— Ну, вот и все!.. Два часа ничего не есть!..
Он надавил на педаль, и кресло опустилось.
— Вы свободны!
Спасокукоцкий слез с кресла и, шатаясь, как после космического полета, сделал несколько неверных шагов к маме. Мама улыбалась, протягивая к нему руки.
«И это все?.. А я, дурак, боялся!.. Дрыгался, кричал и кусался! Эх-х!.. А Кукуевицкий не испугался бешеной собаки, плавал по Днепру на льдине и прогнал вора… Кукуевицкий — герой, а я… Эх я!..»
И так ему стало худо, так худо, что он скривился и… заплакал.
— Ну и ну! — удивленно воскликнул врач. — Чего это ты? Все же позади! А-а… Ты, может, думаешь, что я наговорю про тебя Любе? Так ничего плохого не было! Ты молодец! Держался героем!..
«Герой» шмыгнул носом и вытер слезы.
А когда они с мамой вы ниш из кабинета, в коридоре послышался женский голос:
— Вот видишь, хлопчик совсем не боялся!.. Ну, ничего же страшного… А ты…
Спасокукоцкий обернулся.
В очереди возле двери на стуле рядом с матерью сидел заплаканный Кукуевицкий…
* * *
За Спасокукоцким и Кукуевицким на одной парте с Надей Травянко сидит Шурик Бабенко.
Надя Травянко — выдающаяся личность (это она при всем классе выдала Лене Монькину), но сейчас речь не о ней.
Сейчас давайте познакомимся с Шуриком Бабенко.
Шурик Бабенко не был героем. Шурик был тихий, нерешительный и застенчивый мальчик.
Как-то исторически так сложилось, что с самого раннего возраста он был лишен общества мальчишек. Маленький, худенький, бледный, он очень часто болел, и мама, как говорится, пылинки с него сдувала. Она не только не отдала его в детсад, но даже во двор гулять одного никогда не пускала. И рос он таким домашним существом, словно какая-нибудь лупоглазая комнатная собачка, которую на руках выносят из дому, а она дрожит, бедняжка, и еле держится на своих тонких ножках.
Лет до шести Шурик с родителями жил в большой коммунальной квартире, где проживало еще несколько семей. На всю квартиру Шурик был единственный мальчик. Все остальные дети — девочки: Галочка, Талочка, Манечка, Танечка, Зиночка и Катруся. И Шурик буквально с пеленок, хочешь не хочешь, вынужден был, как и они, играть в куклы, в «дочки-матери», прыгать через скакалочку. И однажды он сказал бабушке: «Я пошла к Галочке». Было ему тогда года три.
С буйным мальчишеским племенем Шурик познакомился только в школе. К тому времени его родители уже получили отдельную квартиру в другом районе города. Отправляясь первый раз в первый класс, Шурик и не предполагал встретить там кого-нибудь знакомого. И вдруг увидел Галочку. Оказывается, ее семья тоже получила квартиру в этом районе. Галочка искренне обрадовалась, увидев Шурика. И сразу же рассказала девчонкам про их дружбу. К концу занятий весь класс уже знал, как Шурик играл в куклы, прыгал через скакалку и однажды сказал: «Я пошла к Галочке». И тут вертлявый воображала Валера Галушкинский, который вместо «ш» выговаривал «ф», закричал, захихикал:
