Шукурбек Бейшеналиев - Сын Сарбая

В «Сыне Сарбая» немало волнующих страниц. И самые поэтичные из них посвящены труду, созиданию. Труд человека явлен у Бейшеналиева во всей его социальной конкретности, в тончайших и глубоких взаимодействиях героя с окружающей реальностью.

С рождения Ракмат живет в тесном общении с природой. Овец возле него много больше, чем людей. От внешнего мира — от дождя, снега и ветра, от солнца и звезд, от пахучих трав и горных потоков, шумящих в камнях, — его отделяет лишь тонкий войлок юрты. Природа для него не пейзаж. Благодаря прямым, кровным связям с нею он осуществляется в своем каждодневном труде скотовода как человек, как личность.

В книге есть сцена, где описывается, как в голодное время Ракмат ловит в капкан горного козленка, «киика», и как, будучи единственным мужчиной в аиле, по просьбе женщин — солдаток, перерезает ему ножом горло. Ему мучительно, до слез, до отвращения к себе, жалко это беззащитное маленькое существо. Но в аиле истощенные люди забыли вкус мяса. Выбор, стоящий перед героем, — это выбор прежде всего нравственный. Любовь к живому неделима. Если кто-то безжалостно может лишить жизни зверя, он будет безжалостен и к человеку. Нет двух правд: либо жалеть и никогда, ни при каких условиях не убивать, либо убивать, не жалея. Ракмат еще пока неосознанно для себя приходит к единственной правде: даже убивая по необходимости, защищаясь или борясь за жизнь, жалей! И тогда ты никогда не убьешь с удовольствием, никого не лишишь жизни без нужды. Правда эта сурова, но она и человечна. Именно ее несет в себе книга Бейшеналиева.

Писатель рассказывает, как Ракмат на пастбище мнет, выкручивает, растягивает, тискает шкурку убитого козленка, чтобы сделать из нее бурдюк. И «чем мягче делалась кожа, тем чаще Ракмат вспоминал живого козленка, его красивые, плавные движения, умоляющие скорбные глаза. Но вот удивительно — жалость и угрызения совести куда-то пропали, выветрились, а нежность и даже как бы благодарность к козленку остались в душе и согревали добрым чувством».

Размышляя о происшедшей в нем перемене, Ракмат самостоятельно приходит к высокой мудрости, достойной тех языческих времен человечества, когда люди чувствовали природу как живое существо и были по-настоящему благодарны ей за все, что она им давала. Ракмат мысленно обращается к выделанной шкурке, словно ее прежний владелец мог слышать и понимать его слова: «Знал бы ты, козлик, как мне было трудно прирезать тебя… Но ты ведь не совсем умер, не пропал, в память о тебе осталась нужная людям вещь. Бурдюк из твоей кожи долго-долго будет мне служить. Я буду его беречь, носить в нем еду и питье. С каждым глотком айрáна или кумыса буду вспоминать о тебе…»

Человеческие чувства универсальны, неделимы. Тот, кто способен вот так благодарно думать о том, что перешло в вещь, стало ею, тот и человеку благодарен. Ведь люди тоже, хотя и по-иному, переходят в сотворенные ими вещи — тысячи и миллионы вещей, составляющие цивилизацию, культуру, всю рукотворную природу, окружающую нас с рождения. Во всем этом не просто труд. Здесь талант и здоровье, надежды и нервы, радости и печали, пот, слезы и кровь бесчисленных знаменитых и безымянных создателей, мастеров своего дела.

Давая возможность читателям прочувствовать эту важную истину, писатель рассказывает, как женщины шили бурдюк. Весь аил собрался поглядеть на красно-рыжий округлый мешок. И на лицах людей были улыбки. «Наверно, нет ничего радостней, — комментирует это событие автор, — как завершение дела и появление на свет новой красивой и добротной вещи». Ракмат даже руки протянул к бурдюку, будто к новорожденному. «Вещь родилась. И он в этом участвовал. Его глаза участвовали, его руки, его волнение, его слезы».

Зачем я так подробно останавливаюсь на этих эпизодах? Чтобы привлечь ваше внимание как читателей книги Ш. Бейшеналиева к моральному истоку всякого труда. Труд совершается человеком и совершенствует самого человека. Но только в том случае, когда работа отвечает своему смыслу, то есть предназначена для людей.

Сейчас мы живем неизмеримо богаче, чем герои «Сына Сарбая». В руках человека могучая техника, которая пришла и на отдаленные пастбища Киргизии. Но мы все чаще бываем недовольны тем, как сделаны окружающие нас новые вещи. Мы жалуемся на их низкое качество. Не оттого ли это происходит, что вещи часто делаются как бы ради самих себя, без смысла, а значит, и без души? Ракмату Сарбаеву такое отчуждение вещи от ее предназначения, труда от вещи и человека от труда неведомо и непонятно. Так в нем еще в детские годы прорастает будущий Герой Труда. Так в повести о Ракмате проявляется народное трудовое начало.

Народность Бейшеналиева не в подражании фольклору, хотя по страницам его прозы и рассыпаны щедро жемчужины народного языка, юмора и мудрости в виде многочисленных киргизских пословиц, поговорок, загадок, песенных строк. Не уповает писатель и на этнографическую экзотику. Народна жизнь, художественно отображенная писателем. Народны взятые им из глубин этой жизни, правдиво и сочно нарисованные характеры. Народен язык персонажей, выражающий образ их чувствования и мышления, не теряющий национального своеобразия и в русском переводе.

В этом году Шукурбеку Бейшеналиеву исполняется 60 лет. Помимо книг для детей и подростков, им написаны многие произведения взрослой литературы: театральные пьесы, повести «Очарованный наследник» и «Любовь солдата», романы «Голос наследников», уже названные «Испытание славой» и «Стальное перо». Известен у себя в Киргизии Бейшеналиев и как переводчик рассказов Льва Толстого, Шолохова, Федина, некоторых произведений Ибсена, Ба Цзиня, других зарубежных классиков. Ему принадлежит более ста статей по животрепещущим проблемам литературы и искусства.

Имена у киргизов по древней восточной традиции часто имеют значения, дорогие для родителей ребенка, как-то связанные с их ожиданиями и надеждами. Ракмат по-киргизски — спасибо, слово, означающее благодарность. Сарбай так назвал сына потому, что очень хотел мальчика, а детей у него все не было и не было и вот под старость наконец родился сын. «Ракмат! Спасибо!» — благодарил судьбу осчастливленный ею Сарбай.

Счастлив и писатель, если книгами своими, пусть даже отдельными их страницами, заслужил благодарность читателей. Значит, труд его был не зря.

Не доверяя зоркости своих глаз, старый Сарбáй приставил ко лбу заскорузлую, мозолистую руку и, выдвинув вперед седой щетинистый подбородок, стал вглядываться в толпу мальчишек.

На ярко-зеленом лужке шла борьба или просто возня. Ребята бросались друг на друга, визжали, катались по траве — буйное племя, радостное и веселое. Кое-как одетые, обутые, кто в отцовские армейские сапоги, кто в рваные ботинки, а кто и в брезентовые опорки с деревянными подошвами, мальчишки не замечали ни холодного весеннего ветра, ни накрапывающего дождя. Им все было нипочем.

Сарбай смотрел, смотрел и нашел наконец в толпе того, кого искал. Крутолобый плечистый мальчуган прыгал то на одного, то на другого, падал и вскакивал, сбивал товарищей подножкой, садился на них верхом; его узловатые длинные руки мелькали то там, то здесь, его босые, омытые росой, красные от холода ноги так и выплясывали на мокрой траве. Сквозь прорехи рубашки виднелось голое тело. Все мальчишки были плохо одеты, но тот, кого с таким пристальным вниманием искал Сарбай, выглядел просто оборвышем… и нисколько этим не смущался. Сильный, цепкий, бойкий, голосистый, он был центром и душой этого живого клубка. Его звонкий голос раздавался по всей округе и рождал горное эхо.

Узнав наконец в оборвыше своего сына, Сарбай криво улыбнулся и покачал головой. Он сел прямо на землю в тени ветхого коровника, сложил крест-накрест ноги и задумался.

Эх-хе-хе, неужто и правда прошло столько лет!

Тринадцать лет…

Да-а, уже тринадцать лет, как пришло к тебе то доброе счастье, которое ты так долго искал, которого так долго ждал.

Сарбаю уже тогда перевалило за сорок, седеть начал, при встрече демобилизованные красноармейцы величали его отцом, а жизнь, настоящая жизнь, у него еще и не начиналась. Был и тогда женат Сарбай, но не рождались у жены его дети. По совету заезжего муллы[1] вымаливал себе прощения у создателя богобоязненный Сарбай. Он думал, он искал, чем грешен перед аллахом, за что аллах наказал бездетностью. Искал и найти не мог. Вот разве пост не соблюдал и работал в праздники… С детских лет работал Сарбай, не считаясь ни с чем. Сперва на бая: пас его овец, лепил ему кизяки, кормил его охотничьих собак. Потом в колхоз вступил и в колхозе тоже безотказно делал все, что ему поручали. Никогда не воровал Сарбай, никого не обманывал, и с женой жили они душа в душу. За что же ему такая немилость? Богатых, говорит мулла, карает аллах за богатство; ленивых, говорит мулла, карает аллах за безделье. Никогда Сарбай не был богатым, никогда не позволял себе лениться… Так ходил в тоске Сарбай, покусывая свои седовато-рыжие усы и думая тяжелую думу, как вдруг, неведомо почему, свалилось на него счастье.