На следующий день он снова натянул свою верёвку, только уж не стал крепить её к чердаку своего дома. Неохота ему было снова барахтаться в Заале — ведь, как в народе говорят, часто мыться — кожа слезет.
Нет, он растянул её между другими домами, подальше от взглядов матушки Уленшпигель. Ну и конечно детвора сразу туда набежала, да и крестьяне — мужчины и женщины — были тут как тут. Они хохотали и потешались над Тилем, спрашивая, уж не собрался ли он снова навернуться с верёвки. Иные кричали, чтобы он обязательно упал, иначе смеху не будет. Но Уленшпигель ответил им так:
— Сегодня я покажу вам кое-что поинтереснее. Только каждому из вас придётся разуть левую ногу и дать мне свои башмаки, иначе фокус не получится.
Сначала они не соглашались. Но потом один за другим стали стягивать обувку с левой ноги, и вскоре перед Тилем образовалась целая гора из ста двадцати левых башмаков! Он связал их тесёмкой и со всей этой кучей залез наверх.
Прямо под ним стояла толпа из ста двадцати зевак — каждый об одном башмаке.
Уленшпигель, с огромной связкой башмаков, осторожно ступил на верёвку и пошёл по ней маленькими шажками. Добравшись до середины, он распустил завязку и с криком «Але!» швырнул все сто двадцать на землю.
— Получайте обратно свои калоши! — крикнул он со смехом. — Только смотрите не перепутайте!
И вот валяются на земле сто двадцать башмаков, а вокруг стоят сто двадцать человек, босых на одну ногу! И тут они, словно сумасшедшие, как бросятся на эту кучу! Каждый хотел отыскать свой башмак, и началась между ними великая драка. Они лупили друг друга почём зря, вцеплялись друг другу в волосы и, рыча от ярости, катались по земле.
Прошёл целый час и сорок три минуты, пока они наконец обулись как следует. Но посмотрели бы вы на этих людей! На головах шишки, штаны в дырах. На земле валялось семь выбитых зубов. Девятнадцать взрослых крестьян и одиннадцать детей так получили по ногам, что еле-еле смогли доковылять до дому.
И все они поклялись отлупить Уленшпигеля, как только его поймают.
Но это оказалось не так-то просто, потому что Тиль целых три месяца не выходил из дому, всё сидел подле своей матушки. А она и радовалась:
— Вот и хорошо, сынок. Наконец-то ты образумился. Как она ошибалась, бедняжка!
Как Уленшпигель заснул в улье
Однажды Уленшпигель с матерью пошли в соседнюю деревню на ярмарку. Там этот малый так набрался пива, что к полудню был уже в лёжку пьян. К тому же он здорово устал и отправился искать тенистое местечко, чтобы немного вздремнуть.
И вот оказался он в тихом саду, где стояло много ульев. Среди них было несколько пустых, в один из них он и забрался и сразу заснул. Там он проспал с полудня до полуночи. А матушка Уленшпигель тем временем искала его по всей ярмарке и наконец решила, что он пошёл домой.
А он-то, как сказано, отсыпался в пустом улье после выпивки.
В полночь пришли в этот глухой сад двое воров — они хотели украсть улей, чтобы потом продать мёд.
— Возьмём самый тяжёлый, — сказал один. — Чем тяжелей улей, тем больше в нём мёду.
— Само собой, — ответил его напарник.
И стали они поднимать ульи один за другим. Самым тяжёлым оказался тот, в котором спал Уленшпигель. Вот взвалили они его себе на плечи и, кряхтя да охая, потащили из сада на улицу. И направились к своей деревне.
Уленшпигель, конечно, проснулся и здорово осерчал на этих парней, которые не только его разбудили да ещё и волокут в чужую деревню.
Выждав немного, он осторожно выглянул из улья, да как дёрнет переднего вора за волосы, тому аж страшно стало.
— Уй! — закричал воришка. — Ты что, совсем рехнулся?
Он, конечно, подумал, что это другой вор его за волосы дёрнул. А другой вообще не понял, что случилось, и говорит:
— Да ты сам спятил! Я тут надрываюсь, как грузчик, делать мне больше нечего, как только тебя за волосы таскать! Ну и дурак!
Уленшпигель вволю над ними позабавился, потом опять подождал немного и хвать заднего за волосы, целый клок выдрал.
— Ну, это уж чересчур, — завопил тот. — Сначала сочиняешь, будто я дёрнул тебя за волосы, а теперь сам мне чуть кожу с головы не содрал! Наглость какая!
— Глупец ты! — заворчал передний. — Тут такая темень, хоть глаз выколи, да у меня и обе руки заняты, того гляди улей упадёт, не хватало мне ещё назад тянуться да тебя за волосы дёргать. Да ты умом тронулся!
И так они ссорились, бранились да охали, что Уленшпигель чуть в голос не расхохотался. Но он, конечно, сдержался. А вместо этого через пять минут так дёрнул переднего за волосы, что тот ударился затылком об улей, выпустил его из рук и влепил заднему пару затрещин прямо в физиономию. Задний тоже отпустил улей и с яростью набросился на переднего. А через мгновение оба уже били, трепали и царапали друг друга, с визгом катаясь по земле, пока, наконец, в темноте не перестали различать друг друга. А Уленшпигель тем временем преспокойно лежал в своём улье и спал до самого рассвета.
Утром он поднялся и пошёл своей дорогой. Но он не возвратился к матушке, а нанялся в конюхи к одному рыцарю-разбойнику. А ведь он даже на лошади сидеть не умел! Так что нет ничего удивительного, что рыцарь очень скоро выгнал его из своего замка взашей.
Как Уленшпигель лечил больных
Давно замечено: кто горькой редькой уродился, тот с возрастом ещё горше делается. А уж если у кого отец рано умер — так тем более. Вот так же было и с Шлем Уленшпигелем. Год от года он озорничал всё сильнее. Он менял ремёсла чаще, чем рубашки. А так как он нигде подолгу не задерживался — иначе бы его давно повесили вверх ногами или излупили бы до полусмерти, — то к двадцати годам он знал Германию вдоль и поперёк, как свои пять пальцев.
Вот однажды пришёл он в Нюрнберг и такое там устроил… Сначала он расклеил на церковных дверях и на ратуше объявления, в которых выдал себя за целителя-чудотворца.
А вскоре к нему пожаловал эконом госпиталя Святого Духа и сказал:
— Ваша милость господин доктор! В нашей больнице столько больных, что я совсем растерялся. Все койки заняты, а денег ни на что не хватает. Помогите советом.
Уленшпигель почесал за ухом и говорит:
— Э-те-те, милейший. Хороший совет недёшево стоит.
— Сколько? — спрашивает эконом.
Уленшпигель отвечает:
— Двести гульденов.
У добряка-эконома даже дыхание перехватило. Но потом он спросил, что же господин доктор Уленшпигель собирается сделать за такие деньги.
— За это я в один день вылечу всех больных, что у вас лежат! А если не вылечу, не возьму ни гроша.
— Превосходно! — воскликнул эконом и сразу же повёл Уленшпигеля в больницу и представил его больным, сказав, что скоро тот их всех вылечит, надо только в точности исполнять его предписания.
Затем он удалился в свою контору, оставив Тиля с больными наедине. Уленшпигель не торопясь стал переходить от постели к постели и беседовать с людьми. С каждым он шептался потихоньку от других. И каждому говорил одно и то же:
— Я хочу всем вам помочь, тебе, мой друг, и всем остальным. У меня для этого есть чудодейственное средство. Одного из вас я сожгу дотла. И все вы примете его золу как лекарство. Я уже решил, кого из вас спалить, — самого хворого в этой палате. Эдак будет лучше всего, ты согласен? Ну, то-то.
Потом он склонялся ниже и продолжал шёпотом:
— Через полчаса я приведу сюда эконома. Он отошлёт из палаты тех из вас, кто поздоровее. Будет неплохо, мой милый, если ты поспешишь. А последнего, кто останется, я превращу в золу. Только это вам и поможет!
Так он обошёл всех и каждому повторял эти слова. После этого он сбегал за экономом и привёл его в палату.
— Кто из вас здоров, — крикнул тот во всё горло, — можете идти!
В три минуты палата опустела. Все бежали, прыгали, ковыляли — лишь бы побыстрей выбраться из больницы, так они все перепугались!
А были среди них и такие, кто не поднимался с постели уже лет десять. Эконом от удивления даже рот разинул. Он поспешил в контору и принёс Уленшпигелю двести двадцать гульденов. Протянул ему и сказал:
— Двадцать даю в придачу. Вы лучший доктор на свете.
— Всё без обману, — ответил Уленшпигель. Он-то имел в виду, что получил все свои денежки сполна. Он сунул мешочек с деньгами в карман, попрощался с экономом и дал дёру из Нюрнберга.
А на следующий день все больные снова вернулись в госпиталь Святого Духа и разлеглись по своим кроватям.
Эконом просто остолбенел.
— Господи помилуй! — закричал он. — Разве он вас всех не вылечил?
Тут они рассказали ему, почему вчера убежали, — никто не хотел идти в огонь.
— Я старый осёл! — воскликнул эконом. — Этот негодник меня надул, а я-то дал ему на двадцать гульденов больше, чем он просил!
