Вообще одно из свойств таланта Л. Будогоской заключает ся в том, что она не любит придумывать, сочинять, предпочитая писать правду и писать прежде всего о себе, о пережитом и испытанном ею. Были, конечно, в ее писательской жизни исключения. Такие, например, книги, как «Нулёвки» (1932 г.), «Санитарки» (1931 г.), «Как Санька ходил в очаг» (1933 г.), написаны на основании наблюдений над детьми, главным образом маленькими детьми, дошкольниками. О маленьких и для маленьких написана и последняя книга Л. Будогоской «Золотой глазок», вышедшая в 1966 году.
В сборнике, который вы держите сейчас в руках, три повести. Во второй из них — в «Повести о фонаре» — автор как действующее лицо тоже не присутствует. Это повесть о советской школе времен первой пятилетки, о временах трудных, суровых, жестоких и героических. О тех годах, когда закладывался фундамент нашей социалистической индустрии, когда страна наша была еще так бедна, что электрический фонарь, зажегшийся вдруг однажды вечером на улице провинциального города, был радостным событием. Но это повесть не только о пятилетке, это повесть о человеческих чувствах: о чувстве долга, о трусости и о мужестве. С. Маршак писал об этой книге, что это «одна из первых у нас детских книг, в которой серьезно и сердечно говорилось об ответственности двенадцатилетнего человека перед обществом».
Книга эта — серьезная, но, как и все, выходящее из-под пера Л. Будогоской, нисколько не скучная. Наоборот, она увлекательна, насыщена мальчишеским, школьническим юмором. Но в ней есть и грустные места, по страницам ее ходят люди, которые могут у одних читателей вызвать насмешку, у других — жалость. Это относится, например, к учительнице Софье Федоровне. Да, она смешна с ее толстым старым портфелем, из которого вываливаются вместе с книгами и тетрадями корочки хлеба, аптечные коробочки и пузырьки. Но только ли смешна? Нет, мне, например, было жалко ее, когда ее уволили из школы. Разве виновата она, что время вдруг стало шагать семимильными шагами и что она, старая и больная, не могла сразу поспеть за ним?
Повесть эта очень сложная, тонкая, она о многом заставляет подумать.
Заставит вас задуматься и последняя вещь этого сборника — повесть «Часовой». В этой повести тоже говорится о временах трудных и суровых, даже о более трудных — о войне и о блокаде. Но совсем в ином ключе написана эта маленькая повесть. На страницах ее не только громыхают фугаски, рвутся снаряды и льется кровь, — с этих страниц веет свежим животворным воздухом тех незабываемых дней, когда насмерть стояли за свой город и за свою землю советские люди и среди них — скромная медицинская сестра Ольга, та самая Ольга, которая приказом начальника госпиталя вдруг из хирургической сестры превратилась в бойца вооруженной охраны, сменив белую косынку на синий берет красноармейки, а медицинский термометр и шприц для уколов на винтовку с примкнутым штыком.
В этой повести Л. Будогоская опять рассказывает о себе. Всю войну она прослужила: сперва сестрой, а потом бойцом охраны, в большом эвакогоспитале на Васильевском острове. Все тяготы блокады легли на плечи этой мужественной женщины — и не сломили ее. Она сама все испытала, сама все видела — и кровь, и слезы, и умирающих героев, и осиротевших детей, и жуликов, и врагов, и настоящих друзей Именно поэтому все это так сильно впечатляет, так
ярко лежит в памяти тех, кто хоть раз читал эту повесть. Тут все настоящее — и письма матери, и письма к матери. И дырка в заборе, через которую уходят в самовольную отлучку несознательные сестры и раненые. И девочка, ворующая на набережной дрова. Девочка, у которой погибли в блокаду все близкие и которая ищет теперь только одного: тепла. Хотя бы такого, какое можно добыть из печки-буржуйки, набив ее сосновой корой, нащипанной, наворованной у подъезда госпиталя. Как радуемся мы, как хорошо делается у нас на сердце, когда с помощью Ольги эта девочка поступает работать в кочегарку госпиталя и постепенно из одичавшей, потерявшей человеческий облик дистрофички снова становится ребенком, человеком. Вот она катит мимо Ольги тачку с дровами, оглянулась и подмигнула Ольге. С чем это можно сравнить? Да, пожалуй, только с солнцем, которое вдруг увидел человек, приговоренный к вечному мраку, погребенный на дне шахты и неожиданно спасенный.
Лидия Анатольевна никогда не занималась только литературным трудом. Писатель она очень требовательный к себе, очень строгий, работает медленно, кропотливо, по многу раз переписывая каждую страницу. Некоторые книги свои она писала по нескольку лет. И почти всегда она совмещала работу за письменным столом с работой физической, мускульной. Это нужно ей было не только для заработка. Работа в больнице, в госпитале, на производстве помогала ей сохранить связь с жизнью. При этом Лидия Анатольевна не гнушалась буквально никакой работой. После войны, например, она три года проработала в овощехранилище на разборке овощей. Много лет работала в передвижном кукольном театре, причем работала не артисткой, не художницей, не кассиром и не билетером, а в той трудной должности, которая называется «рабочий сцены». Сильными руками своими она переносила тяжелые ящики с куклами, ширмы, осветительные приборы и все другое, что доставляет столько радости вам и вашим младшим сестрам и братьям. Зато сколько Лидия Анатольевна повидала за эти годы, в каких только городах и республиках не побывала!.. И может быть, именно то, что она никогда не теряла связи с жизнью и не переставала трудиться физически, помогло ей сохранить и здоровье, и веселый характер, и светлую голову. Когда я недавно встретил Лидию Анатольевну за городом, в Комарово, в писательском Доме творчества, я невольно подумал:
«А ведь не всякий поверит, что эта по-молодому бегущая женщина, бодрая, жизнерадостная и веселая, родилась в прошлом веке, что в детстве она ездила не на поезде, а на перекладных с ямщиком и бубенцами и что за спиной у нее так много тяжелого, трудного и страшного!»
Я с большим удовольствием перечитал повести Л. Будогоской, с удовольствием писал эту статью и хочу надеяться, что и вам будет по-настоящему интересно и радостно читать эту нестареющую, хорошую, добрую и умную книгу.
Л. Пантелеев
ПОВЕСТЬ О РЫЖЕЙ ДЕВОЧКЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Очень глупо устроено на свете: назовут тебя как вздумается, и кончено — так и оставайся с этим именем на всю жизнь. Лучше бы никак не называли, пока не подрастешь и сама не выберешь себе имени по календарю. Есть столько красивых имен на свете: Маргарита, Людмила, Елена. А вот придумали же — Евой назвали. «Ева Кюн».
Ну да с именем еще можно примириться. Ведь прелестную девочку из «Хижины дяди Тома» тоже звали Евой. Но вот с тем, что волосы рыжие, — примириться никак нельзя.
Когда Еву показывают гостям, дамы ахают:
— Рыженькая! И не в папу и не в маму. Удивительно! Кто-нибудь да был рыженький в роду. Может быть, бабушка? Может быть, дедушка?
— Нет, — говорит папа, — ни одного рыжего, как мне помнится. Так просто, злая шутка природы.
Папа очень хотел мальчика. Ева знает об этом. Каждый раз, когда папа со злостью взглянет на Еву, Ева догадывается, о чем папа думает: «Вот, вместо сына девчонка растет в моем доме. Да еще рыжая девчонка. Совсем нехорошо!»
И никто не любит рыжих.
Когда из гимназии Ева идет домой через Пушкинский сад, мальчишки городского училища кричат ей вслед:
Рыжий, красный!
Черт опасный!
И кидают в Еву снежками. Снежки, крепко скатанные в руках, твердые будто камни. Ева бежит через Пушкинский сад без оглядки, закрывает лицо руками: не беда, если в спину попадут, только бы не вышибли глаз!
В классе Еву тоже дразнят. Больше всего дразнят две подруги — Смагина и Козлова. Надя Смагина — первая красавица в классе. Глаза у нее синие, с черными ресницами. Она всегда чуть-чуть щурится, чтобы ресницы виднее были.
На перемене, когда девочки соберутся кучкой, она подходит к ним и говорит очень громко:
— О чем это вы здесь? Что вы мне не расскажете? Что я, рыжая?
Однажды на уроке истории учительница рассказала про рыжебородого Фридриха Барбароссу. Все время Смагина с Козловой оглядывались на Еву. А когда урок кончился, Козлова поднялась со скамьи — худая, бледная, губы красные, оттопыренные — и говорит:
— Девочки! Знаете что? Предком Евы Кюн был Фридрих Барбаросса. Ева тоже важная, тоже рыжая. Будем звать Еву «Барбароссой»!
Все девочки смотрят на Еву и ждут, что Ева ответит. Надя Смагина спряталась за спину Козловой и заливается смехом.
Ева тоже поднялась со скамьи и говорит спокойно:
— А твой предок был козел! И фамилия у тебя Козлова, и ноги у тебя козлиные.
Хохот в классе. Ева одержала верх.
Один раз Жужелица, классная наставница, наказала Еву за то, что она на истории смеялась, и оставила ее без обеда:
